Спи ко мне
Шрифт:
Она выключила компьютер, одной рукой подхватила сумочку, другой – Рыбу, и буквально вытолкала его в коридор.
– Ну, как тебе мои девочки? – спросила она, глядя ему в глаза.
– А много их? Я только одну увидел.
– Ну, и как она тебе? Красивенькая, да?
– Ну… своеобразная, – дипломатично сказал Рыба. – Но художники всегда выглядят несколько особенно.
– Художники? Кэт – художник? Что-то я не заметила.
– Мастера всегда видят художников. Ещё до того, как она сказала о пьесе, я почувствовал эту призрачную
– А, так ты Мару увидел? – успокоилась Наташа. – Не повезло. Вторая куда симпатичнее. И помоложе. Тебе бы понравилась. А Мара – так, недоразумение. Тётка нелепая, и неудачница полная.
– У вас ко всем художникам так относятся?
– Как – так?
– Ну, у вас принято делать вид, что человек не стоит на границе мира, в котором танцуют духи? Что он такой же, как вы? У вас принято требовать, чтобы он, несмотря на предназначение, принадлежал к своему лару? Зарабатывал деньги? Заводил семью?
– У нас нет ваших дурацких ларов. И суеверий про духов на границе – тоже нет! И ни от кого у нас ничего не требуют. Мара сама устроилась на эту работу, никто её не заставлял.
– У вас, наверное, переизбыток художников, если вы так безрассудно разбрасываетесь ими.
– Ничего не разбрасываемся. Если художник талантливый – он пробьётся, и ему будут платить нормальные деньги. А если никому не нужно то, что он делает, то пусть идёт и работает, как все.
– Значит, в вашем мире художниками считают мастеров, – резюмировал Рыба. – Тогда понятно, почему он такой жесткий. Границы мира, на которых танцуют духи, забраны решетками, залиты свинцом. Художник должен притвориться или умереть. Как же получилось, что ты живёшь в такой клетке, но видишь во сне наш мир? Наверное, благодаря тому, что рядом с тобой живёт художник.
– Запал на Мару? Надо же! Может быть, вернёмся? Она будет счастлива! Она …
– Нет, – Рыба выставил руки вперёд, – даже не думай. Даже не говори. Быть с художником возможно только другому художнику. Или очень любящему человеку. Это пропасть. Это бездна. Нет!
– Бедная Мара, вот никто и не хочет с ней быть. Раз она пропасть и бездна. Только и остаётся, что любить киноартистов.
– Видимо оттого, что киноартисты – единственные художники вашего мира, которым позволяют быть собой…
«Что же мы делаем, – подумала вдруг Наташа, – мы спорим о чём-то несущественном, а ведь у нас так мало времени на то, чтобы быть вместе».
– Ты извини, если я вижу кого-то ещё, кроме тебя, – глядя куда-то в сторону, тихо сказал Рыба. – Это не потому, что я хочу их видеть.
Наташа обняла его, словно пытаясь оградить от целого мира.
– Это ты извини. Я глупая, да. Но мне бы хотелось спрятать тебя от всех, от всех, от всех.
– От всех, кто в моих снах, или в твоих – тоже?
А ведь правда. Там, в хрупком мире, гораздо больше конкуренток. Все эти феи с розовыми волосами, в развевающихся одеждах, и многие из тех, кого Наташа просто не видит.
– Не надо меня прятать, – вдруг серьёзно сказал Рыба, – потом сама не отыщешь.
– Ключ… – спохватилась Наташа. – Куда-то я спрятала ключ…
И тут только поняла, что так тяготило её весь день, что она даже придумала нелепую историю про Рыбу и Кэт. Ключ от комнаты переговоров у неё под пяткой, и он натирает ногу!
Она повесила ключ на место и отметилась в журнале регистрации. Утренние переговоры назначал Митя, с него и спрос. А Митю и без того достаточно чихвостят за мелкие и крупные пакости, которые он невзначай делает коллегам, так что проклятья людей, не попавших сегодня в малую переговорную, наверняка отскочили от него, как каучуковые мячики от железобетонной стены.
Глава семнадцатая. Мара и её пьеса
У директора премии был гипнотический голос. Бархат, пропитанный коньяком. Повергающий в транс и обращающий в слух. Этот голос хотелось слушать как музыку, не вдумываясь в смысл, который он пытается до вас донести.
Многие так и делали: слушали, а заслушавшись, улетали за облака. Голос стихал, облака рассеивались, но собеседники уже стыдились переспрашивать – чтобы обладатель чарующего колдовского голоса не подумал, будто они такие дураки, что с первого раза понять не могут.
В один прекрасный вечер на удочку этого голоса попались сразу двое: Марина Безъязыкова, она же Мара, и Пётр Тётушкин, он же Петя, молодой филолог из Санкт-Петербурга. Директор премии умолк, потом улыбнулся, как утомлённый добрыми делами волшебник, положил на стол договор, и рыбки угодили в сети.
По этому договору Мара и Петя должны были в течение полугода вычитывать рукописи, которые со всех концов страны придут на премию «Алло, мы ищем сценарий». Рыбки послушно расписались там, где заботливый волшебник, или кто-то из его помощников, поставил простым карандашом едва заметные галочки.
Обладатель голоса исчез. Наваждение рассеялось. Мара и Петя остались наедине с рукописями.
– Вот повезло мне! – сказал Петя. – Неделю назад приехал в Москву, и уже вляпался. Ты сумму прописью разглядела? Которую мы получим в случае выполнения и так далее?
Мара прочитала сумму прописью.
– Два раза сходить в Макдональдс, и потом ещё месяц с шиком ездить на метро! – ярился Петя. – Вот что на эти деньги в вашей Москве можно. А я квартиру хотел снять! Размечтался.
– А всю эту неделю ты где жил? Неужели на вокзале? – спросила Мара.
– Не, у друга. В Алтуфьево, знаешь, по серой ветке. А, ну да, знаешь. Но там однушка, а он с девушкой съехаться хочет. Так что я в их уютном гнёздышке буду уже лишний.
– Ты можешь какое-то время пожить у меня, – предложила Мара, – у меня две комнаты.