Спи ко мне
Шрифт:
Наташа свободно ориентировалась в пространстве сна: могла найти мастерскую Рыбы даже с закрытыми глазами. Хотя погодите. Если она спит – то глаза её закрыты даже тогда, когда они широко открыты. Но не будем придираться к словам, потому что уже появился вдали прозрачный пассаж, его стены и крыша сверкают на солнце так, что кажется, будто здание охвачено огнём.
Наташа подошла поближе. По стене второго этажа скользил, как на коньках, какой-то человек. Видно, это был мойщик окон, потому что его коньки больше напоминали широкие щётки. Но как он умудрялся удерживаться на стене параллельно земле? Наверное, в хрупком мире особый закон тяготения, который не распространяется на мойщиков окон. Отполированные стены сияли так, что было больно смотреть, но человек продолжал выписывать кренделя своей показательной программы.
Зеркальный шар у входа недовольно звенел хрустальными подвесками: его тревожили шаги отвесного конькобежца. Внутри пассажа как всегда было торжественно и пусто. Тени, звуки и шорохи наполняли его.
Прозрачная стена мастерской бесшумно отъехала в сторону. Рыба сидел за рабочим столом, прямо перед ним висел плазменный экран, на котором, вместо изображения очередного заказа, выделялись чёткие контуры развёртки сложной геометрической фигуры. Наташа подошла поближе: чуть склонив голову, Рыба собирал какой-то предмет из деталей, вырезанных из местной разновидности очень плотного картона.
Уговор был такой: тот, кто спит, не должен отвлекать того, кто бодрствует. Ведь бодрствующий находится в своей реальности, требующей иногда скучных, нелогичных глупостей. Как объяснить Рыбе, что вовремя сдать в бухгалтерию расходную ведомость за месяц Наташе важнее, чем ощутить на своей шее прикосновение его губ? Нет, не так – что важнее, тут даже объяснять не надо – конечно, она с радостью отшвырнёт скучные чеки и квитанции, и выберет его. Но потом он проснётся, а она останется там, среди разбросанных квитанций и чеков.
Так и сейчас. Может быть, Рыба собирает машинку или паровозик для маленького противного аристократика? Которому приспичило срочно получить игрушку из рук именно этого мастера. Скоро поделка будет готова, и в окошке загорится огонёк.
Почувствовав Наташино присутствие, Рыба молча притянул её к себе, обнял – и снова вернулся к своему занятию. Она безропотно отошла в сторону.
Рыба сопел, менял местами детали, бормотал под нос привычное «Чтоб тебя ветром унесло!» По променаду, освещенному солнцем, пробившимся сквозь прозрачную крышу, прогуливались тени и люди. Наташа хорошо различала целые группы нарядных граждан. Должно быть, некоторые здешние жители так хотят похвалиться своими прекрасными одеждами, что это желание делает их видимыми даже для гостя из другого мира.
– Всё, – отвлёк от размышлений голос Рыбы. – На сегодня – всё.
Наташа подошла поближе. На столе стояла… стояло… покоилось… Ну, вот если взять маленькую копию Египетской пирамиды, несимметрично срезать углы, а на каждую плоскость прилепить домики, наподобие ласточкиных гнёзд – вот оно и получится.
– Какое…. странное, – сказала Наташа. – Это что и зачем?
– Это моя учёба. Видишь?
Рыба дотронулся пальцем до монитора и сдвинул развёртку в сторону. Теперь перед ним было изображение точно такой же маленькой пирамидки с гнёздами.
– А для чего это надо вообще?
– Чтоб глаза не ленились. И ум. Я и так слишком долго возился.
Оказалось, что все мастера несколько раз в год собирают и разбирают подобные головоломки или выполняют ещё какие-нибудь задания, специально разработанные учеными. Оценок никто не ставит, каждый мастер сам оценивает свой результат.
– Но зачем тебе учиться? – удивилась Наташа. – Ты же и так всё умеешь.
– Мастера учатся всю жизнь. Сначала учатся для того, чтобы их допустили до работы с материалом. Потом учатся в процессе работы. Потом – в перерывах между работой. Чтобы удержаться в столице, надо постоянно учиться.
– А художники тоже учатся?
– Нет. Им нельзя учиться своему ремеслу у других людей. Они проходят путь во тьме и одиночестве с самого начала. Набивают шишки, пока не получат умение от духов, с которыми танцуют на границе видимого мира. Я слышал о художниках давних времён, которые дерзнули учиться. Некоторым повезло, они смогли стать мастерами. Остальные погибли – они сделались никем. После этого вышел указ, под страхом всех наказаний запрещающий учить художников.
– А если мастер перестанет учиться – что с ним будет?
– Он растеряет умения. Вряд ли погибнет – внутри мы достаточно прочные. Но с жизнью в столице он может распрощаться. Добро пожаловать на окраину.
Рыбу передёрнуло от этой мысли – видно, «окраина» для него была чем-то сродни ссылке в Сибирь на вечное поселение.
Наташа вспомнила истории, которые старожилы агентства рассказывали о юности Прямого и Весёлого. Должно быть, в те времена друзья-совладельцы были мастерами – и очень хорошими мастерами. Пока не перестали учиться. Теперь они – никто. Отправить бы их на окраину жизни!
– А у вас есть такие люди… такой специальный отдельный лар… Вот они живут, ничего не делают, а всё равно живут? – спросила Наташа.
– Вообще ничего? – уточнил Рыба. – Или ничего такого, что можно увидеть глазами?
– Вообще ничего! Ничегошеньки! Коптят небо, потребляют всё подряд, другие им завидуют. Наверное, аристократы, да?
– О нет, им есть что делать. Они должны подчиняться строгим законам, жить безупречно, чтобы не уронить свою честь. Даже если ты рождён художником в семье аристократов – ты не станешь художником. Будешь плохим аристократом, который тратит все силы на то, чтобы жить по правилам. И духи к тебе не пробьются.
– Зачем же нужны такие правила?
– Аристократы принимают законы, по которым живёт вся Просвещенная Империя. Тот, кто создаёт законы для других, сам должен соблюдать ещё более строгие законы.
– Ага, значит, аристократы всё же производят кое-что – законы. Не подходит. Неужели у вас совсем нет людей, которые живут в своё удовольствие? Чтобы всё у них было, и ничего им за это не было?
– Таких я не видел. Разве что на окраинах. Если твой род, твоя семья кормит тебя, а ты упиваешься бездельем. Не могу представить себе такой род, но на окраинах чего не случится.