Список Мадонны
Шрифт:
Потом он забыл, где находился приют. Там, в темноте, он ругал кричавших демонов за то, что они продолжали сбивать его с пути его судьбы. Не все еще было потеряно. Он мог победить! Пусть демоны не стараются орать во всю свою мощь, пряча приют от него. Но тут он вспомнил. Это было нелегко, и ему пришлось медленно продвигаться сквозь темноту, постоянно держа воспоминание в голове. Потом он нашел его, приют был высвечен лунным светом, как маяк к его судьбе. Ему хотелось отдохнуть, но он не мог. Триумф был уже так близко.
В сарае дурно пахло, но он не обратил на это внимания, пробираясь к месту, где жила девушка. Он полагал, что кинул икону на койку, и рассудок подсказывал ему, что она лежала все
Он потянулся за ней, пошатнулся и, упав лицом на койку, остался там лежать, потея и пытаясь набраться сил, чтобы подняться снова. Он прижался к иконе губами и прошептал свою мольбу. Злая Мать, должно быть, ответила ему, поскольку он нашел силы подняться и выбраться из плена тьмы на свежий воздух. Ноги сами принесли его к берегу реки. Он уселся на толстое бревно, торчавшее из воды, и принялся отковыривать пальцами глину, которой у основания была залеплена икона. Пальцы так сильно тряслись, что он с трудом держал ее. Наконец он нащупал полость, залез туда и обнаружил бумагу. Она была тонкой и хрупкой, словно желала отдать свое бесценное сообщение ночи. Он постарался быть осторожным. И вот наконец она у него. Он поднес ее к глазам. Но даже при ярком лунном свете ничего было не разобрать. Нужен был фонарь. Он поставил фонарь на песок и лег рядом, зарыв локти в песок, с тем чтобы остановить дрожь, которую напустили на него демоны. Он видел слова, но они расплывались перед глазами. Он приблизил бумагу к глазам и свету. Наконец имя выступило из темноты.
СИГНИ ВИГЕЛАНД. Учащенно забилось сердце, и он засмеялся на демонов. Он поднес бумагу еще ближе, пока не увидел ЛАМАР прямо под именем Сигни. У него потекла слюна, он вынужден был отвернуться, чтобы снова сфокусировать взгляд.
Бернард придвинул фонарь. Он осветил самую темную строку под именем Ламар. На ней были буквы. Еще одно имя. Оно выцвело больше остальных, и даже при свете его нельзя было разобрать. Он переместил локти на песке и повернулся так, чтобы его глаза почти касались пожелтевшей бумаги. Он следовал ими от буквы к букве, выговаривая каждую в отдельности губами. Б-Е-Р-Н-А. Сглотнув слюну, он чуть не подавился.
Его глаза двигались дальше, до следующей буквы, потом еще дальше, и там, где, по его мнению, ничего уже быть не могло, он нашел еще одну. Прищурив глаза еще сильнее, он сфокусировался на первой из них: «Б», а потом следующих: «И», «Р». Этого было достаточно. Окончание слова уплыло из поля зрения, словно утонуло, — «У». Но на самом деле поплыл он сам. Он был не в силах дышать.
БЕРНАРД БИРУ. Бернард Биру. Окончательный выбор злой Матери. Он неуклюже поднялся и, покачиваясь, пошел к воде. Боль в голове достигла пика, и он почувствовал взрыв глубоко внутри себя. Он закрыл уши руками, пытаясь успокоить голоса, но они не умолкали. Потом неожиданно все стихло. Ушло. И тут он принялся хохотать. Громче и громче, высокие бешеные звуки летели к воде и дальше вверх, в листву прибрежных деревьев. Хохот стал хриплым, затем утих, перейдя в приглушенное хихиканье сумасшедшего к тому моменту, когда к нему подошли двое служащих приюта. Они увели его, несмотря на сопротивление с его стороны. При этом он постоянно смеялся.
Грэг Махони смотрел на бутылку налитыми кровью глазами. Он не мог заснуть, и даже виски не помогало. Он взглянул на часы и налил себе еще.
Коллин сидела, скрестив ноги, в караульной комнате и смотрела на решетку над головой.
Дважды ее ловили при попытках пробраться в тюрьму, где держали Мартина. Оба раза это делал добродушный капрал, у которого в конце концов лопнуло терпение. Он запер ее в отдельной комнате в караульном помещении у казарменных ворот. Она умоляла позволить ей встретиться с Мартином, но ее мольбы, казалось, только укрепляли решимость капрала держать ее взаперти до завершения казни.
Коллин вздохнула и вытерла глаза. Потом она встала и, дотянувшись до решетки, начала разгибать прутья длинным металлическим гвоздем, который всегда носила в своей обуви для защиты от разных бездельников.
Солнечный свет проник в камеру, и Мартин уже чувствовал его тепло. Прекрасный день, чтобы умереть. Посмотреть на голубое небо, почувствовать тепло воздуха, прежде чем на шею накинут петлю. Он поел, умылся, расправил складки на одежде и привел себя в порядок наилучшим образом. Отец Блейк не вернулся, и Мартин отказался от услуг лагерного капеллана и от священника из Парраматты, которого обещали прислать. Они ничего не могли ему сказать. Что бы там ни было, оно будет там независимо от любых ханжеских слов. Мартин Гойетт был готов.
Он еще до первых лучей зари решил, что постарается умереть с достойным видом. Уж это сделать он мог. Это будет его последней битвой. Единственной, в которой он все еще мог победить. Он потерял все: мать, брата, Мадлен. Его друзья покинули его, отец Блейк сначала предал, а потом оставил его. И любовь его жизни, Коллин, отвергла его. Продолжать плакать — значит притворяться, что все может еще наладиться. В смерти была неизвестность, и, Боже милосердный, она не могла быть хуже, чем то жалкое существование, которое он влачил сейчас. Он находил страх за каждым углом. Без надежды страх исчезал. И поэтому он решил умереть благородно, чтобы не потерять хотя бы это.
Он слышал, что за ним идут: знакомый стук тяжелых ботинок по каменному полу. И вот они уже у двери камеры — четыре солдата и офицер. Капеллан был с ними, с Библией в руках он бормотал молитвы. Мартину надели наручники на запястья и повели по короткому коридору к двери, открывавшейся во внутренний двор. Двор был залит солнечным светом, и там стоял эшафот.
Мартин поднялся по пяти ступеням лестницы, смотря прямо перед собой, а когда он уже стоял на помосте, то поднял голову и посмотрел вверх, на небо. Там кружила одинокая свободная птица, и Мартин почувствовал, как слезы потекли по щекам. Он отвел взгляд и стал смотреть на то, что казалось просто камнем, лежавшим у стены внутреннего двора, и принялся ждать.
Кто-то спросил, не желает ли он сказать последнее слово. Он покачал головой, после чего черный мешок заслонил и камень, и свет. Все в этом мире исчезло, кроме его самого и звука цикад, певших где-то наверху. Казалось, он стоял так очень долго, представляя себе кивок, обрекающий его на смерть.
Сначала голоса снаружи звучали приглушенно. Затем стали громче. Шум бегущих ног. Звук настежь открываемой двери и пронзительный крик:
— Остановитесь!
Мартин даже под мешком почувствовал какое-то смятение, несмотря на то что уже напрягся в ожидании падения. Потом он почувствовал, как чьи-то руки стали дергать его, стащили мешок с его головы. Он сощурился от солнечного света и попытался собраться с мыслями. Улыбающийся капеллан схватил Мартина за руку и развернул его лицом к входу на внутренний двор. Там стоял человек с головой песочного цвета, на его румяном лице было заметно удовлетворение. Рядом с ним стояла испуганная Ламар с вороном на плече.