Список обреченных
Шрифт:
Сам клуб выглядел под стать автомобилям: колоннада, над ней — красная реклама «Уваров», застекленный первый этаж, декорированный и обставленный в стиле неоклассицизм. Огромные, хрустальные люстры, мебель под девятнадцатый век, зеркала. Впрочем, это все без той нарочитой роскоши, которая из-за полного отсутствия вкуса у дизайнера тем не менее выглядит дешевкой.
Хозяин ждал меня в кабинете на втором этаже. Я подошел к секретарю. Это был именно секретарь, а не секретарша.
— Здравствуйте! Я Иван Петров, мне назначено на восемь.
Он встал, посмотрел на меня, как мне показалось, с ненавистью, и распахнул
— Аполлон Осипович? — спросил я. — Можно?
Хозяин оказался маленьким живым толстячком. Он сидел за тяжелым письменным столом тоже в стиле девятнадцатого века.
— Подойдите, — сказал он.
Я подошел. Сесть мне не предложили.
— Снимите очки, — сказал Аполлон Осипович.
Тон у него был вальяжный, а голос чуть-чуть скрипучий.
Я снял.
— Вы приняты, — сказал он.
Я был в шоке. И это все собеседование?
— Очки на работе не носите, — приказал хозяин. — Сегодня начать сможете?
— Да.
— Зарплата у нас небольшая. Тридцатник. В рублях. Но это не основная ее часть. У нас много методов подработать.
— Меня устроит, — сказал я.
— Развалюху свою у парадного подъезда не паркуйте, вам покажут место на заднем дворе. Думаю, у нас вы быстро купите что-нибудь получше.
Я кивнул.
— Опыт работы официантом есть? — спросил он.
— Нет, — вздохнул я.
— Ничего, научитесь.
Он позвонил кому-то по телефону.
— Вить, расскажи новенькому что и как, и одежду выдай. Пусть сегодня начинает. Под твоим чутким руководством.
Витя оказался симпатичным парнем примерно моего возраста. С серыми глазами и темными волосами, думаю, такие нравятся девушкам. Двигался он мягко, почти по-кошачьи, так что я предположил в нем хорошего танцора. Он зашел за мной, и мы спустились на первый этаж.
Одежда состояла из красной атласной косоворотки с вышивкой по вороту и таких же красных штанов, что показалось мне неуместным, поскольку ресторан явно европейского стиля, а половые были в трактирах. Однако, хозяину виднее, и я смолчал.
Ловко разносить тарелки, мило улыбаться и принимать оплату по счету я научился уже к утру. Платили здесь исключительно наличными, зато щедро давали на чай, так что к концу смены у меня скопилось уже тысячи три.
Кроме любви к наличности у ресторана была еще одна интересная особенность: за столиками сидели одни мужики, ну, точнее джентльмены, так что к утру для меня уже не было тайной, что это за заведение.
Вернувшись домой я отчитался перед Лигой: «На работу взяли. День отработал». «Прекрасно. Продолжайте», — только и ответили мне.
Вечером следующего дня я снова был в клубе «Уваров» и разносил тарелки. Около полуночи меня подозвал хозяин: «Вань, тебя хочет клиент». «Какой?» «Посмотри на вон тот столик, один из тех, которые ты сейчас обслуживаешь. Высокий господин. Симпатичный. Лет пятидесяти. Волосы с проседью».
Я посмотрел. Лицо было незнакомым.
«Аполлон Осипович, — тихо сказал я. — Меня не предупредили. Дело в том, что я гетеросексуал». «Ваня! Ну, кого волнует твоя ориентация! Ты сюда деньги пришел зарабатывать или удовольствие получать? Тебе повезло! Аристократ! Англичанин. Красивый. Еще не старый. Платит хорошо. Ты по-английски сечешь?»
«Немного. Учил в школе», — сказал я.
«Этого хватит. Ну? Тридцать процентов
Я хотел спросить: «Что-о?» Сдержался, но, видимо, вопрос выразил мой взгляд.
«Ну, ладно. Сорок процентов твои», — уступил хозяин.
«Аполлон Осипович, — взмолился я. — Ну, дайте мне хоть пару дней осмотреться!»
Утром я снова отчитался перед Лигой: «Отработал второй день. На меня есть спрос».
«Хорошо, — ответили мне. — Все идет по плану».
Дня два я работал спокойно, меня не доставали предложениями, зато давали изрядно чаевых, так что предложения ожидались.
Была пятница. Вечер. И я увидел его! Судья Эдуард Васильевич Беленький сидел за столиком, уставленным снедью, и жрал. Толстый, обрюзгший, лысый. У меня возникло острейшее желание подсыпать яду ему прямо в золотую икорницу.
Мне кажется, он заметил меня тогда же, в первый день, я обслуживал соседний столик, но хозяин пока молчал.
«Спасибо!!! — утром написал я Лиге. — Я его видел».
«Ничего не предпринимайте без приказа Лиги», — тут же вылили на меня ушат холодной воды.
Приказ пришел быстро: «Вам нужно поехать по адресу. Адрес. Найдите там заброшенную больницу. Недострой прошлого века. Поднимитесь на второй этаж. Координаты. За колонной камень в стене можно вынуть. За камнем пакет. В нем найдете две упаковки таблеток: белую и черную. Две капсулы из черной упаковки принимайте дома перед каждым выходом на работу. Две капсулы из второй — после каждого возвращения с работы. Не вступайте в сексуальный контакт ни с кем, кроме объекта. Не пользуйтесь общественной посудой».
Я сделал все, что было приказано.
Честно говоря, до этого надеялся, что мне позволят убить его раньше, чем придется с ним трахаться.
Вечером я не успел дойти до кухни. Хозяин задержал меня. «Ну, парень, ты попал!» — зашептал он. — «Знаешь, кто на тебя глаз положил? Судья Эдик. Видел вчера лысого толстяка за соседним столом?»
«Да, — кивнул я. — А почему попал?»
«Этот гад ни хрена никогда не платит! Даже жрет на халяву! У него вся ментура под пятой. Откажешь ему — тебе наркоту подбросят и сядешь лет на пятнадцать. А нас закроют к чертовой матери! Ваня, спасай! Такого англичанина отшил! Дипломата! Он так сокрушался, в Лондон тебя хотел увезти! А теперь будешь ублажать этого выродка задарма».
Я вздохнул.
«Так и знал, — сказал хозяин. — Я как на тебя посмотрел — все, думаю, для Судьи парень. Он любит таких белобрысых, у него все такие. Только ты красивее. Ладно, заведение платит. С нас плюс пятнашка к зарплате. Спасешь?»
«Ладно», — обреченно сказал я.
«Ну, спасибо, Ваня. По гроб жизни не забуду! Пойдем!»
Хозяин привел меня в так называемый кабинет, где, кроме стола, накрытого на двоих, имелась застеленная кровать. На ней уже ждал судья.
Тот самый спецсудья Беленький, от которого ни один незадачливый автор смс-ки о передвижениях наших якобы «несуществующих» войск не ушел без десятки, ни один автор оппозиционного поста в соцсети — без пятака, ни одну пуговицу, оторванную у мента на митинге он не оценил меньше, чем в три года, ни один предприниматель ни ушел от него не разоренным, ни одна женщина, укравшая хлеб для своего ребенка, не вышла от него на свободу. Меня трясло просто, когда я читал репортажи с его судебных заседаний.