Список обреченных
Шрифт:
Глава 13
— Я немного отредактировал, — устало пояснил Медынцев.
Немного! «Рашитов Дамир Ринатович виновен в убийстве Анжелики Синепал, — гласило психологическое заключение, — что полностью подтверждается анализом эмоциональной и долговременной памяти. Необходимость психокоррекции: 100 %.
Учитывая наличие подписанного и оформленного в законном порядке согласия обвиняемого на психокоррекцию, рекомендуем перевод в коррекционное отделение. С учетом тяжести совершенного считаем, что обвиняемый должен содержаться в блоке F».
— Я
— Яша, они ни в какую, — проговорил Алексей Матвеевич и тяжело опустился в кресло.
И Яков вспомнил, что шефу уже хорошо за шестьдесят, что вдруг стало очень заметно.
— Блок F — это не смертельно, — продолжил Медынцев. — Ну, запрут его в палате, потерпит. Не можем же мы его на А поместить, если у него убийство.
— Какое убийство, Алексей Матвеевич!
— О котором мы пишем. Не можем не писать. Знаешь, что мне его следователь сказал? Что, если у Рашитова будет отрицательное ПЗ, у нас у всех будет статья о коррупции: у тебя, у меня, у наших сотрудников. Дамир из богатой семьи и всех нас подкупил, чтобы ему состряпали отрицательное ПЗ.
— Бред какой! Но есть же суд, Алексей Матвеевич!
— Яша, ты о чем? Какой суд? В России живем. Все что они скажут, суд пропечатает. И бороться с ними бесполезно. Ты молод еще, а я жизнь прожил. Только погубишь себя и ничего не добьешься. Здесь один выход: стараться ни с кем не ссориться и идти на компромиссы. Так есть надежда хоть кому-то помочь. Иначе они разгонят нас всех.
Заимствовали западную методику: моды, нейронные карты, коррекция. Психологических центров настроили, как в Европе. Чтобы казаться цивилизованной страной. Именно казаться, Яша! Не быть! Ни в коем случае!
Они полностью извратили суть. В том виде, как они задумывались на Западе, Пси-центры им не нужны. Цель ведь была, чтобы невиновные не попадали в тюрьму, не было судебных ошибок, а виновные могли вернуться в общество, больше не причиняя никому вреда.
Зачем им это? Невиновного посадили, сломали ему жизнь, лишили надежд и перспектив? Виновный вышел и опять кого-то убил? Ну и что! Бабы еще нарожают.
Центры нужны им только для того, чтобы подтверждать их обвинения. Пока мы это делаем, нас терпят, и мы можем хоть иногда служить тем целям, для которых центры были созданы.
Яша, понимаешь?
— Понимаю, но не принимаю, — тихо сказал Яков.
— Осел упрямый. Глупый упрямый ишак. Так, Дамира твоего продержим у нас, сколько сможем. Пусть отдыхает: спит, ест, книжки читает. Коррекцию сделаем по твоему плану. Хуже не будет.
— А потом они засадят его на двадцать лет.
— Яша, за двадцать лет может много всего случиться. Например, истинного убийцу могут найти.
— А могут и не найти, поскольку искать не будут, — хмыкнул Яков. — Понимаете, Алексей Матвеевич, есть компромисс и есть преступление. Это преступление. Ну, конечно, сделать небольшую коррекцию автору поста в интернете, который бы без этого вполне обошелся, и общество обошлось — это ок, хуже не будет. Отпустить взяточника, потому что начальство просит? Ок. Хуже, конечно, будет, но не радикально. Человек избежал тюрьмы —
— Ну, не подписывай, — вздохнул Медынцев. — Иди. Я сам подпишу.
Еще не было двенадцати, но Яков не стал ждать окончания рабочего дня и покинул Центр в полной уверенности, что больше никогда туда не вернется. Он жил не очень далеко, в Саларьево.
Светило почти мартовское солнце, подтапливая снег, лазурное небо сияло над головой, а Яков думал о том, что теперь причастен к тому, что это солнце и это небо навсегда отняли у ни в чем неповинного парня, который просто оказался не в том месте, не в то время.
Больше всего хотелось помыться.
И дома он действительно залез под душ. Потом долго пил кофе на кухне, чашку за чашкой, заедая всем подряд из холодильника.
Время текло незаметно, растраченное неизвестно на что.
Короткий зимний день клонился к вечеру, над Москвой разливался закат, просто невообразимый с его шестнадцатого этажа.
Яков встал, подошел к компьютеру и сказал засветившемуся экрану:
— Ничего сделать нельзя, говорите? Бесполезно все? Бессмысленно? Врете, Алексей Матвеевич. Можно сделать.
И он набрал в поисковике: «Лига свободы и справедливости».
В коррекционном отделении оказалось неожиданно жестко: решетка на окне, хотя и не такая глухая, как в ИВС, и дверь заперли сразу, ничего не объяснив. В остальном, похоже на диагностическое отделение: нормальная кровать, стол, холодильник, туалет с раковиной, отгороженный от остального помещения.
Обед, который принесли в районе двух дня, оказался ничуть не хуже, чем в местном «кафе». Потом дверь камеры отворилась, и вошел незнакомый Дамиру человек. Он был среднего роста, худощав, лет сорока. И одет в светло-зеленый халат, похожий на медицинский.
Сел на стул напротив кровати.
— Садитесь, Дамир Ринатович, — сказал он. — Я ваш коррекционный психолог. Волков Сергей Юрьевич. Коррекцию мы начнем в течение часа. Вы, скорее всего, ничего не почувствуете. Но, если вдруг будет плохо, обратите внимание, у вас кнопка вызова в головах кровати, нажимаете — и зовете меня. От вас требуется только принимать таблетки по назначению. Это нужно для успешной коррекции и минимизации побочных эффектов. Так что не пропускайте.
Он достал из кармана халата таблетку в упаковке.
— Выпейте прямо сейчас.
В камере имелся чайник, и Дамир смог запить таблетку водой. Обычная, круглая таблетка стандартного размера с делением посередине.
— Ну, я думаю, у нас проблем не будет, — сказал Сергей Юрьевич. — Кстати, на всякий случай, наличие проблем может для вас кончиться помещением в СИЗО. Надеюсь, мы без этого обойдемся.
— Я тоже, — кивнул Дамир. — Сколько займет коррекция? Яков Борисович говорил, что два месяца.
— Пока план написан на полтора. Потом посмотрим по результату.