Сплоченность
Шрифт:
— Сказали тебе, куда ехать? — нарушил молчание Злобич.
— Струшня сообщил: в Зубровскую пущу.
— Правильно… Газуй быстрей. Вдоль большака — мои патрули, смело можешь ехать. А повернешь на Бугры, держи ухо востро, не сбейся в сторону куда-нибудь… Ничего не узнал про Надю?
— Нет.
Злобич, сильно толкнув коня ногами под бока, поехал. Ковбец взглянул ему вслед, подумал: «Злится…»
Пока они разговаривали, половина повозок проехала мимо них. С пригорка спускался на мосток хвост обоза. На задних повозках везли,
Злобич тихо и осторожно продвигался вперед, боясь в темноте наехать на кого-нибудь из раненых, идущих по дороге рядом с повозками.
Он взъехал на пригорок и остановился у здания сельисполкома.
— Борис Петрович, ты? — неожиданно из темноты подъехал к нему Новиков.
— Что слышно, комиссар?
— Вот связной от Камлюка. Пакет привез.
— Что пишут? Давай сюда!
Злобич щелкнул фонариком и, вынув из пакета листок, пробежал взглядом по торопливо написанным строкам знакомого струшневского почерка, лотом прочел вслух:
— «Возьмите роту из своей бригады и ведите санчасть. Прибыв в 3. п… распланируйте место для стоянки отрядов, организуйте прием и размещение их, обеспечьте охрану лагеря».
Он свернул листок и взглянул на Новикова.
— Слышал?
— Можно было ожидать.
— Кто привез пакет?
— Я, товарищ комбриг, — послышался голос Закруткина.
— А, Тихон! Из города все наши выбрались?
— Все.
— Штаб соединения далеко?
— Вот-вот будет здесь.
— Хорошо. Газуй назад и передай — пакет получен. Скажи, что я поехал в Бугры, здесь же остались комиссар и начштаба.
Закруткин повернул коня и поскакал в сторону Калиновки.
17
За день страшно опротивело сидеть на одном месте, вблизи старой вербы. И это около той вербы, под серебристыми ветвями которой они когда-то, до войны, так любили проводить свободные вечера… Воспоминания, от которых на душе становится только тяжелее.
— Посмотри, как обгорели снизу листья на вербе…
— Может быть и хуже. Подымит кухня дня три — все листья почернеют, — вздохнула Надя. — Так как же нам, Ольга, убежать отсюда?
— Разве что ночью. Теперь не удастся. Видишь, сколько их вокруг… Что пней на лесной делянке…
— Но ведь и ночью не легче. Загонят на ночлег в какой-нибудь хлев и часового поставят.
— Тяжело… Если бы партизанам сообщить, может, они бы помогли.
— Думала я… Только как это сделать? А связаться обязательно надо. О многом могли бы мы рассказать им, ведь здесь штаб.
— Надька, это идея! — возбужденно проговорила Ольга. — Если бы узнали партизаны, что мы тут, засыпали бы нас заданиями.
— Тс-с-с… — удержала подругу Надя, услышав, как сзади к ним кто-то подъезжает на телеге.
— Не бойся, это Никодим воду везет, — успокоила Ольга, взглянув в сторону
— Надо сначала разузнать, способен ли он на такое.
Космач подъехал к ним и, натягивая вожжи, крикнул на лошадь:
— Тпр-р-ру, чтоб тебя волки зарезали. Ну и намучился я с тобой — все кишки вымотала.
Действительно, лошадь была никудышная… Обессиленная, худая, она с трудом передвигала ноги, кажется, не могла даже согнать мух со своей ребристой спины. Космачу дали ее сегодня утром, когда он вместе со всем обозом приехал в Ниву. «Будешь воду возить», — сказали ему. И вот начались однообразные рейсы от деревенского колодца к кухне и обратно.
Космач остановил лошадь у огромной бочки и стал снимать с телеги тяжелые, наполненные водой бидоны.
— Стойте, дядька Никодим, поможем! — крикнула Надя и вскочила с места.
— Не надо. Я один, — пробормотал Космач, привыкший все делать сам, без посторонней помощи.
Обхватив обеими руками цинковый бидон, он, с трудом ковыляя, понес ею от телеги и перелил воду в бочку. Затем таким же образом опорожнил и остальные бидоны. Закончив работу, он постоял с минуту, отдышался и взялся за вожжи. Видя, что Космач собирается уезжать, Надя подошла к нему:
— Дядька Никодим, есть просьба к вам… Как едете к колодцу, за мостом направо — дом моих родителей. Зайдите, скажите матери, где я, а то она убивается там.
— Бог с тобой! Ты что — погубить меня хочешь? — удивленно возразил Космач. — Попробовал я забежать в один дом, хотел попросить поесть… Увидели эти черти — надавали под бока.
— И вы испугались? Эх-х…
— Сама попробуй, а мне в петлю не хочется. Скорей бы кончилась эта возня, может бы, домой отпустили. Чего уж эти партизаны сопротивляются? Из-за них и нам покоя нет… Часа два назад из вашей деревни погнали человек тридцать. Говорят, на Гроховку, а оттуда будто в Германию.
— Может, и наших стариков погнали? — тревожно взглянула Ольга на Надю и, переведя взгляд на Космача, попросила: — Зайдите, дядька Никодим, к нашим… узнайте…
— Нет, нет… Не хочу, чтоб меня туда же погнали или на веревке повесили.
Надя с отвращением покосилась на Космача и отошла. Возмущенная, она села на прежнее место и принялась за работу. Космач завернул лошадь и, ударив ее длинным лозовым прутом, поехал в деревню.
— И бывают же такие нелюди! — с гневом проговорила Надя.
— Трус!
— Кто это такой? — неожиданно послышался за спиной голос Бошкина.
— Да вон тот… Никодим… — собравшись с мыслями, ответила Надя и кивнула головой в сторону дороги. — Просили, чтоб узнал о наших родителях, — боится. Скажи, что с ними? Правда, что многих погнали в Германию?