Сплоченность
Шрифт:
— У него вот-вот начнется бой.
— Так, понятно, словно что-то подытоживая, проговорил Камлюк. — Мы пойдем к нему на помощь… Прорвет он своими силами — по готовому пройдем, трудно будет ему — всем соединением навалимся на противника. Прорвем! Пиши, Пилип, приказ.
— Приказ… Рука не поднимается. Тяжело покидать родную Калиновку, нашу партизанскую столицу.
— А лучше не думать, не нагонять тоску! — Камлюк с отчаянием махнул рукой и вышел в свой кабинет.
Струшня принялся писать приказ. Он слышал, как в соседней комнате, за дощатой перегородкой,
— Ну, какой ты, Пилип, определил порядок отхода? — Камлюк взял в руки приказ и забормотал вполголоса: — Первым отряд Зорина… За ним ганаковцы… обозы, партизанские семьи… Так-так… Отряд Поддубного — в арьергарде, прикрывает отход… А не лучше ли в арьергард кого-нибудь другого?
— Почему?
— Здесь нужна исключительная выдержка, спокойствие. А Поддубный, знаешь сам, иногда может погорячиться.
— Согласен. Тогда, может, отряд Ганаковича — в арьергард?
— Правильно. Поддубновцев же можно послать для боковой охраны колонн. И еще одно замечание… Надо указать место нашего штаба.
— С отрядом Зорина, так?
— Согласен… Дальше. Мартынов будет находиться при штабе. Ты же возьми на себя наблюдение за колонной партизанских семей. Следи внимательно, держи в колонне железный порядок, а то это люди неспокойные, могут натворить шума.
— А ты где будешь?
— Прослежу за эвакуацией и потом догоню вас… — Камлюк кивнул головой на упакованные вещи и добавил: — Приедет Мартынов из Заречья, скажи ему, чтобы забрал на свои повозки… И еще — надо радистов сейчас же послать на Родники. Как только будет сделан прорыв, пусть они проберутся к месту нашей дислокации и сразу начнут работать.
— Куда ты так спешишь? — спросил Струшня, видя, как торопливо надевает Камлюк плащ.
— В центр города… Руководить эвакуацией.
Струшня озабоченно направился в комнату к радистам.
15
Протяжный и нарастающий свист снаряда. Взрыв один, второй… Неподалеку от березы, на подъеме, Антон Калина повернул коня и, размахивая рукой, что-то крикнул. Партизаны вскочили и побежали, они обошли заминированный участок дороги и скрылись в небольшой лощине. Злобич знал, что гитлеровцы их сейчас не видят, но снаряды продолжали лететь один за другим.
— Наглецы! Видишь, как они подгоняют Калину, — взглянул Злобич на Новикова. — Преследуют по пятам.
— Думают, что партизанская оборона окончательно прорвана, вот и прут…
Снаряды стали рваться реже. Почти через, каждые пять минут они поднимали на дороге столбы земли. Вскоре промежутки между взрывами заполнились автоматной стрельбой: продвигаясь, гитлеровцы обстреливали левую и правую стороны дороги — лес, кустарник — все, где только, по их расчетам, могли притаиться партизаны.
— Для уничтожения боковых дозоров противника люди направлены? — спросил Новиков.
— Да.
— Все с
— Нет, наконечников мало. Дано распоряжение стрелять тем, у кого есть бесшумки. — Злобич опустил бинокль, добавил: — Давай, комиссар, в укрытие…
Они спустились на дно окопа, предназначенного для стрельбы стоя. От окопа тянулся метров на двадцать ход сообщения, замаскированный мхом и еловыми ветками, на поверхность он выходил в кустарнике.
Злобич рукой позвал Турабелидзе.
— Скачи к Калине. Передай — пусть часть своих людей расположит вон там, возле трех сосен.
— Есть!
Турабелидзе побежал, а комбриг с комиссаром снова стали наблюдать за дорогой. Теперь уже и без бинокля все можно было отчетливо рассмотреть.
Впереди вражеской колонны двигалось десятка три лошадей. Они бежали несколькими рядами, занимая дорогу от одного кювета до другого. На них сидело человек десять верховых: это были деревенские ребятишки.
— Ай-ай! — удивленно и гневно воскликнул Злобич. — Видишь, какое прикрытие устроили себе, сволочи, думают спастись этим от партизанских пуль и мин!
— Не удастся. Все равно мы перехитрим!
Лошади рысью бежали по дороге, горячились. Они настороженно — шевелили ушами, испуганно косили глазами по сторонам.
Следом продвигалась колонна противника. Впереди шли два танка и броневик, потом длинный ряд автомашин. В кузовах грузовиков ехали, стоя во весь рост, автоматчики. Позади некоторых грузовиков катились на прицепах мелкокалиберные пушки. Замыкалась колонна, как заметил Злобич, двумя легковыми машинами и броневиком.
— Видишь, Иван Пудович, что нам бог послал?
— Да, большую свору…
— Может, у них там еще что-нибудь есть? Позвони на левый фланг, узнай.
Новиков торопливо прошел по траншее возле Всеслава и Сандро, которые шепотом о чем-то спорили, и через минуту был в «штабе» — просторной яме под елкой, где находился Столяренко с телефонистом и радистом. Здесь он пробыл не больше трех минут, позвонил на наблюдательный пункт и вскоре вернулся к Злобичу.
— Вся колонна перед нами. Сзади нее ничего нет. Боковые дозоры противника уже сняты.
— Ладно. Значит, бой, в сущности, начался.
Голова колонны медленно, устало поднималась в гору, а хвост ее стремительно катился к мосту, напирая на передних. Растянувшись на километр в длину, колонна находилась теперь в дорожной выемке, которую Злобич шутя назвал корытом. Гитлеровцы ехали по дну этого корыта, с тревогой посматривая на его крутые берега и беспрерывно стреляя. Пули свистели над головами партизан, и Злобич беспокоился: не начали бы партизаны стрельбу, не выдали бы себя преждевременно? Ему казалось, что эти минуты перед боем — самые тревожные и мучительные для него и для всех. Об этих минутах он думал, когда вместе с Камлюком составлял план засады, когда два часа тому назад размещал тут людей и ставил почти перед каждым отделением определенную задачу. Понятно, что от этих минут зависело многое: и выигрыш боя, и дальнейший путь всех людей бригады, всего соединения.