Спор об унтере Грише
Шрифт:
— Не беспокойтесь! Толстяк сдастся. Во всяком случае, я протелеграфирую вам о благополучном исходе или же прикажу передать его вам на словах. А исход — уверяю вас — будет благополучным, ибо в конце концов, мы носим прусские мундиры, ведь не варвары же мы!.. Впрочем, — прибавил он торопливо, стоя уже на подножке вагона, — если бы тебе, Пауль, пришлось принять какие-нибудь срочные меры, я покрою тебя. Конечно, до известной степени. Надо действовать благоразумно и осмотрительно, понятно? Видно, сегодня уж наконец выпадет снег, — закончил он, — зуб на зуб не попадает.
Поезд, набитый отпускниками,
— Дружище, тут с нами в поезде сам генерал трясется, — удивленно обратился кочегар к машинисту и сплюнул в сторону.
— Н-да, — ответил тот, — старая калоша, на которой мы едем, не станет лучше оттого, что везет генерала.
— И я так думаю, старина. Но, может быть, господь бог из уважения к старому генералу хоть избавит нас от крушения.
— Хорошо бы, — машинист поставил рычаги на самую большую скорость и закрыл, клапаны, — так же приятно попутешествовать, как, помнишь, когда мы вели, все время лесом, длинный товарный состав: вагоны с сеном, бревнами, досками. Как хорошо мы проводили время с охотниками на остановках, у стрелок! Помнишь, тебе еще всюду мерещилась дичь, когда мы волокли этот состав с сеном?
Но кочегар уже не помнил этого.
— Сегодня, пожалуй, выпадет снег. Застревать при нашем угле и буксах из дерма вместо меди — невеселая штука! А застрять, имея еще генерала в поезде! Пропали тогда наши головушки, Франц!
Машинист сплюнул и сказал:
— А, ж…
Не закончив слова, он наклонился над рычагами. Но товарищ и без того понял его. Это было самое популярное слово за всю войну.
Книга пятая
ВОЗМЕЗДИЕ
Глава первая. Победа
Шиффенцан поднялся из-за стола и, улыбаясь, обратился к сидевшему напротив него седоволосому штатскому:
— Жаль, что вы не немец, господин ван Рийльте. Иначе я тотчас же приказал бы арестовать вас. Такие сигары! А кофе! К чему вы приучаете нас, спартанцев?
Старик голландец со спокойным красноватым лицом так же любезно ответил:
— Будь я немец, у меня хватило бы патриотизма с радостью пойти под арест по вашему приказу, господин генерал.
Оба засмеялись. Троих офицеров оперативного отдела — разговор происходил в Брест-Литовске — забавляла находчивость старика. Но они знали, что за шутками Шиффенцана всегда кроются серьезные мысли.
Доктор ван Рийльте — ему было за семьдесят — спокойно сидел среди них. В ожидании кофе, превосходного огненно-крепкого кофе, привезенного им, он закурил вместе со своими хозяевами одну их тех импортных трубообразных сигар, которые он тоже захватил с собою и которые вызвали только что шутливый протест Шиффенцана. Мирно улыбаясь, он переводил взгляд с одного собеседника на другого и щелкал сильными руками
Он старался скрыть глубокое разочарование. Как уполномоченный Красного Креста, он был послан обследовать лагери, куда загнали высланных бельгийских граждан, мужчин и женщин, посадив их там за решетку. Он приехал разобрать жалобы, но вместе с тем и предостеречь и откровенно информировать такое значительное лицо, как Шиффенцан, относительно Америки…
Еще и сейчас ван Рийльте ощущает холодок твердого, как стекло, недоверия генерала, его нежелание вникнуть в суть дела.
Америка — блеф, мистификация, она просто задирает нос, и точка… Такого, рода мысли вколачивали в мозги своим читателям тупые мещанские газеты с массовым тиражом; этому одинаково верили и генерал и овощной торговец.
Осторожно, не слишком подчеркивая, чтобы не навлечь на себя подозрение в желании внести смятение и растерянность в этот центр, где ковалась немецкая воля к победе; он коснулся распространенного во всем мире еще с 1914 года мнения о неизбежности поражения Германии. В прежние годы, когда его южноамериканские компаньоны предсказывали со дня на день, и уж во всяком случае не позже, чем к рождеству, что Россия свернет шею немцам, он твердил: «Вы не знаете Германии»; теперь же он приехал к немцам со следующими словами на устах: кто не знает Америки, тот не знает, кого он навлек на свой след. Америку нельзя сравнивать ни с Румынией, ни с Италией, несмотря на то что их армии стоят под ружьем. Зато Америка покроет весь фронт машинами, и за каждой из них двинется толпа воодушевленных, исполненных боевым духом юношей с ясным умом, проницательным взглядом и душой, не выхолощенной фельдфебельской муштрой.
Но здесь у него застряли слова в горле от любезно-иронической улыбки Шиффенцана, и он мысленно, но с решимостью в сердце закончил свою речь: «Итак, вы заведомо ведете дело к гибели, и вина падет на вас». При этом он, забыв окружающее, устремил взгляд на запад, словно говорил перед толпою немцев, перед необозримыми полчищами молодых людей, которые, подняв головы, внимали мудрым и взволнованным увещаниям. Погрузившись в глубокую задумчивость, он замолк, держа большую сигару в слегка дрожащей руке.
Шиффенцан, которому удалось вместе со своими единомышленниками предотвратить мир, предложенный папой римским, любезно поблагодарил. У него, Шиффенцана, совсем другие сведения об Америке. К нему поступают цифры, материалы от лучших специалистов. Господин ван Рийльте, по-видимому, крайне невысоко ценит боеспособность немецких солдат. Воспитать их в этом духе — была задача нелегкая, но последние полвека немецкая армия стоит на недосягаемой высоте. Само собою разумеется, он с особенной благодарностью улавливает в его словах благожелательные, дружелюбные намерения, и если его голландский друг в самом деле желает оказать важнейшую услугу народу, ведущему такую трудную борьбу, то пусть рассеет те предрассудки, которые стоят на пути присоединения Бельгии к Германии. Сама Бельгия, в первую очередь, только выиграла бы от этого: вступить самостоятельным государством в состав Германской империи подобно Баварии или Саксонии, стать частью самой великой европейской державы — да, это послужит Бельгии только на пользу…