Spqr iv. храм муз
Шрифт:
– Я буду весьма прилежен и старателен, – пообещал я.
У Береники хватило ума оставить наших двух дам на вечер в покое, чтобы они успели прийти в себя после тяжких невзгод, которые им пришлось перенести в руках Нептуна. После этого дочь Птолемея устроила для них роскошный прием, пригласив на него всех знаменитых ученых из Мусейона, а также самых модных и известных людей Александрии. Как и следовало ожидать, смесь получилась весьма пестрая. Поскольку Мусейоном полностью владел Птолемей и он же его финансировал, приглашение Береники было равнозначно приказу. Посему на приеме оказались все звездочеты, буквоеды, пылеглоты, математики и прочие мудрецы, а также актеры, колесничие, чужестранные послы, ведущие представители разнообразных религиозных культов и половина аристократии Египта, и все они, как один, были самыми нездоровыми во всех смыслах типами, каких только можно себе представить.
Когда все они собрались, я заметил в толпе знакомое лицо. Оно принадлежало Асклепиаду, врачу из гладиаторской школы Статилия Тауруса в Риме. У нас с ним было о чем вспомнить. Это был маленький человечек с чисто выбритыми щеками и узенькой бородкой, окаймлявшей нижнюю челюсть, как это было принято в Греции. На нем была мантия и повязка на волосах, указывающая на его профессию. В этом году он читал курс лекций по анатомии. Я отвел его в сторонку.
– Быстро, Асклепиад, расскажи мне, кто вон те люди? Юлия хотела бы с ними познакомиться. Со всеми!
Он расплылся в улыбке.
– Ах! Значит, я, наконец, смогу познакомиться с прекрасной Юлией? А она что, настолько невежественна и лишена сообразительности, что и тебя считает ученым?
– Она полагает, что я расту над собой. Так кто они?
Асклепиад огляделся вокруг.
– Если начать с самых ярких… – он кивнул в сторону высокого мужчины с острыми чертами лица, – то вот это – знаменитый Амфитрион, главный библиотекарь. Он отвечает за все, что связано с Библиотекой и Мусейоном.
– Хорошее начало, – одобрил я. – Кто следующий?
Мой собеседник кивнул на дородного мужчину со взъерошенными волосами, который озирался вокруг с видом борца, готового вызвать на бой всех присутствующих.
– А это Ификрат из Хиоса, математик, выдающийся представитель школы Архимеда.
– Ага, отлично. Она хочет с ним познакомиться.
– Тогда, возможно, ее женские чары будут иметь успех там, где многим другим ничего не удалось. Он человек очень раздражительный и вспыльчивый. Так, кто у нас тут еще имеется… – Асклепиад выбрал из толпы еще одного старого, насквозь пропитанного пылью грека. – А это Досон, скептик, и Сосиген, астроном… ну, и прочие. – Я постарался запомнить как можно больше имен, достаточно, чтобы притворяться умным и знающим. Как только представилась возможность, я нашел Юлию и познакомил ее с Асклепиадом. Она была вежливой, но держалась прохладно. Подобно многим женщинам с хорошим образованием, она не слишком интересовалась медициной, которая в основном занимается проблемами реального мира.
– Хочешь познакомиться кое с кем из великих ученых? – осведомился я.
– Давай, познакомь, – ответила она с этой своей приводящей в бешенство улыбкой превосходства. И я подвел ее к свирепому на вид математику.
– Юлия, это знаменитый Ификрат Хиосский, выдающийся представитель школы Архимеда.
Лицо ученого тут же приняло льстивое выражение, и он приложился к ручке моей невесты.
– Исключительно рад познакомиться с тобой, прекрасная дама. – Потом он повернулся и уставился на меня, и выражение лица у него было как у разгневанного Юпитера. – Не думаю, что я хоть раз тебя встречал.
– Вероятно, это просто вылетело у тебя из головы. Немудрено при таких серьезных занятиях наукой. Я был на твоей лекции, когда ты рассказывал об обороне и падении Сиракуз.
Я ухватился за первый попавшийся предлог, буквально наобум, воспользовавшись тем, что помнил, что Архимед изобрел и сконструировал все оборонительные машины и орудия Сиракуз. Но, кажется, попал не в бровь, а в глаз.
– А-а! – Математик несколько сконфузился. – Возможно, ты прав. На той лекции было очень много слушателей.
– А я читала твою книгу «О практическом применении геометрии», – заявила Юлия с обожающим, почти молитвенным видом. – Это такое замечательное произведение, оно прямо-таки возбуждает воображение и дает повод подумать над разными противоречиями…
Философ заулыбался и покивал, прямо как один из этих дрессированных бабуинов.
– Да-да! Моя работа кое-кого здесь просто потрясла, могу вам сказать.
Вот несносный бахвал, подумал я. А вот Юлия просто тает в его присутствии, словно это какой-нибудь колесничий-чемпион, победитель гонок или что-то в таком же роде. Я оторвал ее от этого великого человека и повел знакомиться с главным библиотекарем. Амфитрион был настолько же вежлив и любезен, насколько груб был Ификрат, и с ним мне было гораздо проще и легче. А потом Береника уволокла Юлию, чтобы представить каким-то надушенным идиотам, и я остался наедине с библиотекарем.
– Ты там беседовал с Асклепиадом, – заметил Амфитрион. – Ты давно с ним знаком? С Рима?
– Да. Мы знакомы много лет.
Амфитрион кивнул:
– Весьма достойный человек, правда, склонный к эксцентричным поступкам.
– Каким именно?
– Ну… – ученый муж огляделся по сторонам, желая убедиться, что рядом никто не болтается и не подслушивает нас. – По слухам, он практикует хирургические операции. Режет людей ножом, а это строжайше запрещено клятвой Гиппократа!
– И Аполлон запрещал это! – воскликнул я, не скрывая своего возмущения.
– И еще… – ученый книжник еще сильнее понизил голос, – ходят слухи, что он сам, лично зашивает раны, а это даже самый ничтожный врач всегда поручает рабам!
– Не может быть! – вскричал я. – Несомненно, это просто гнусные слухи, распространяемые его врагами!
– Возможно, ты и прав, но мир нынче не такой, каким был прежде. Я заметил, что ты также беседовал с Ификратом. Этот дикий человек тоже верит в практическое применение научных знаний. – Эти слова Амфитрион произнес как нечто противозаконное.
Если говорить честно, я-то отлично знал, что все эти слухи насчет Асклепиада – истинная правда. За прошедшие годы он лично зашил на мне множество ран и порезов – общая длина швов, наверное, составит целую милю, – но всегда делал это втайне, потому что все эти помешанные на теориях Платона древние бездельники из академического мира считают богохульством для профессионального философа (а врачи тоже причисляют себя к философам) вообще делать что-то практическое. Ученый человек может всю свою жизнь провести в пустых размышлениях о возможных способах применения рычага, но взять палку, подсунуть ее под камень, найти ей точку опоры, использовать ее для перемещения этого камня – совершенно невозможная для него вещь. Это будет означать, что он делает нечто практическое. А философы, как считается, должны только размышлять.