Спустя вечность
Шрифт:
Сегодня я прочел твое письмо маме, вижу, ты по-прежнему успеваешь в школе, здоров и бодр, и это радует меня больше всего. Когда ты приедешь домой на Рождество, мы убедимся, что ты еще и подрос за это время.
Мы здесь развернулись вовсю, строим и обустраиваем дом, и у нас по-прежнему работают шесть столяров, кроме того, к нам приехал мастер из Кристиансанна, чтобы обшить залу панелями, и паркетчик от фабрики в Лиллесанне, чтобы положить паркет и натереть его, дабы ты мог танцевать на Рождество. Работы идут полным ходом и наверху, шум и стук такой, что трудно выдержать. В трех новых комнатах наверху у нас вместо обоев будет многослойная фанера. Коридор из-за большой лестницы увеличился и стал больше, чем гостиная. Ты многому удивишься, когда приедешь домой, даже не сомневайся.
Завтра у Эллинор день рождения (тринадцать лет), и она составила список своих гостей, к ней должны
Новый управляющий усадьбой и сварщик приедут через несколько дней, а Боргбьерг с Марен уедут. С одной стороны это хорошо, потому что Боргбьерг не очень понимал в освоении целины и осушении болот, этим должен будет безотлагательно заняться новый управляющий… Хлев стал очень красивым, поверь мне, такого хлева нет ни у кого во всем в Сёрланне. Коровами он будет заполнен, когда мы приведем в порядок заболоченную землю, сейчас же в нем пустуют семь новых стойл. Но уже совсем скоро в них поселятся новые коровы.
А вот с моей работой дела обстоят далеко не так хорошо. Мне хорошо пишется в Лиллесанне, но приходится прерываться, ездить домой договариваться с рабочими. Я и сейчас собираюсь уехать в Лиллесанн и не хочу, чтобы меня отвлекали, пусть все идет своим чередом, как будет так будет. Я радуюсь, что ты приедешь домой и увидишь все наши перемены.
Мама сейчас чинит автомобиль у Улафа Педерсена, вечно в этом автомобиле что-то ломается… Спасибо, что ты не забыл прислать Эллинор подарок. Я посылаю тебе за него деньги. Покойной ночи, милый Туре!»
Я опять в Лиллесанне, вот уже почти две недели, и пытаюсь писать. Дома не получалось, там слишком много шума, рабочих в доме и во дворе, постоянные вопросы, на которые приходится отвечать, а я не могу тратить на это столько времени, если хочу закончить книгу к будущему году. Но теперь уже плотники скоро закончат все в доме и начнут пристраивать комнату к жилищу управляющего, потому что его семья состоит из двух взрослых и четверых детей, кроме того, этот новый сварщик.
Марен и Боргбьерг уже уехали. И слава Богу! Не сомневайся, Боргбьерг предъявил мне изрядный счет — оказалось, что я должен ему четырнадцать тысяч крон! Какое свинство! Кристиан Юртвед и Оскар Омре просмотрели этот счет и немного его урезали, но все-таки я отдал одиннадцать тысяч, чтобы поскорей отделаться от этого мерзавца. Когда приедешь, я расскажу тебе об этом подробнее… Я знаю, что ты послал домой свой табель и что ты по-прежнему хорошо успеваешь в школе. Это прекрасно, Туре, дружок, не столько для школы, сколько для твоего характера, ты добиваешься всего, что сам намечаешь, и меня это очень радует, да благословит тебя Бог!.. Я тут нашел у парикмахера номер газеты „Гримстад Адрессетиденде“ и посылаю его тебе, чтобы ты увидел, как я разделался с этим сторонником лансмола {72} в Гримстаде, пастором Скаарой, который так безобразно важничал, этакий жалкий человечишко! Очень грустно, что я не могу послать тебе также и первую часть моей статьи и разглагольствования этого краснобая, но ее у меня нет… Ваш танцевальный зал красят в последний раз, я к Рождеству заказал в Бергене двенадцать стульев… Рад, что сегодня мне хорошо работается, надеюсь, завтра будет не хуже… Когда прочитаешь статью, можешь ее выбросить, я не храню такие вещи… Пока, Туре, дружок, я собирался написать всего несколько слов. Привет всем Фрюденлюндам».
11
Между делом (лат.).
Мама пишет короткое письмо Арилду, а я решил написать тебе. Сегодня вечером мы с мамой оба радуемся, Трёен прислал ей письмо о твоих успехах в математике и других науках. Про Арилда он пишет, что тот ленился последний год и немного отстает, но Арилд человек хваткий, он скоро догонит. Я наблюдал за тобой, когда ты был дома, ты стал такой взрослый, такой умный. Молодец. Доброй ночи, Туре, передай привет Арилду и скажи, что отец просит быть более прилежным.
Мне пришлось вскрыть это письмо, чтобы добавить, что я посылаю Фрюденлюнду книгу, про которую говорил ему, она от того человека, с которым я обедал в отеле „Виктория“, и очень интересная. Пусть Арилд прочитает ее после тебя. Пожалуйста, не выбрасывайте ее. (Описание Аляски Эрлинга Бергендала {73} )».
Признаться, мне немного совестно читать в этих письмах о своих выдающихся успехах. У меня действительно были хорошие отметки по всем предметам, кроме математики. Но несколько шпаргалок с формулами весьма улучшили результат и, возможно, заставили меня самого поверить похвалам директора школы Трёена.
В это время я получал много писем от отца, в которых он писал о здоровье, о работе и о трудностях, связанных с окончанием новой книги к положенному сроку. Он опять уехал из дома и пытался работать в Телемарке.
Мне больше не о чем писать, как о своей проклятой инфлюэнце, с которой я никак не могу разделаться, но сейчас мне лучше, холодного пота почти нет, не то что раньше. Но к осени мне книгу не закончить… А ты у нас молодчик, отметки у тебя все лучше и лучше. Со временем ты станешь незаурядным эрудитом. Во всяком случае, это тебе не повредит, возможно, ты захочешь стать офицером или кем-нибудь еще в этом роде, и тогда тебе придется сдавать много экзаменов. Но всему свой срок, у тебя пока есть время, и не к чему читать все подряд, не забывай побольше бывать на воздухе.
Здесь такая странная доставка почты, я пишу эти строчки, пока лошадь почтальона отдыхает, а потом они снова поедут вниз в долину.
До свидания, мой милый Туре! Я все время думаю о вас обо всех, моих детях».
Письмо пришло, и я посылаю ответ… Пару чаек, которые гнездятся здесь у пристани, донимают вороны. Сегодня я выстрелил в одну из ворон, но расстояние было слишком велико, ворона спаслась, однако чаек я отсюда тоже спугнул. Глупые птицы! Впрочем, через несколько дней они вернулись, и вороны тоже, но я больше не хочу вмешиваться в их жизнь… Недавно здесь побывал Хенрик Люнд и писал меня (уже десятый раз). Фру Люнд тоже была у нас, они вчера уехали. Мне подарили замечательный карандаш с подставкой. Это от одного немца, который живет в Америке… Вилсе опять приезжал сюда и фотографировал все подряд и приедет снова, когда вы с Арилдом вернетесь домой на каникулы и мы все соберемся вместе. Он был в Мюрене и фотографировал там, мы ездили туда на его автомобиле… Теперь весь Гусиный пруд обнесен железной решеткой, Густав и Карл красят дома… Одновременно я пишу письмо и Арилду, прочитайте письма друг друга, я не хочу повторяться… Привет тебе от всех домашних».
Отец ничего не пишет об этом, но и так ясно, что приближался день его семидесятилетия — 4 августа. Люнд и Вилсе развили бурную деятельность, начали поступать подарки, и отец поневоле оказался в центре внимания, хлынувшего на него из ближних и дальних краев. Однако он твердо решил загодя бежать из дома и объявить, что он уехал.
В своей книге мемуаров «Радуга» мама описывает это бегство из Нёрхолма и нашу поездку по побережью Сёрланна до Флеккефьорда и обратно. Я тоже рассказал об этой поездке в биографии отца, в книге «Кнут Гамсун — мой отец».
Вообще-то я не верю, что поздравления со всего мира так уж смущали отца, как он утверждал впоследствии. Во время этого «бегства» он досадовал, что нам приходится соблюдать определенные правила предосторожности, но его смутило бы еще больше, во всяком случае, удивило, если бы общественность проигнорировала эту дату. Кое-что, в разумных пределах конечно, он все-таки считал допустимым. Однако множество как личных поздравлений, так и выражений официальной признательности обязывали отца поблагодарить всех за внимание. Среди присланных подарков была серебряная кружка от Союза писателей, которую он настойчиво отказывался принять.
Думаю, что личные поздравления и приветствия от известных художников того времени и старых друзей были ему особенно дороги. Немецкое издательство поздравило его от имени всего говорящего на немецком языке пространства: они прислали целый том написанных от руки адресов от всех, кто играл значительную роль в духовной жизни Германии, начиная от Томаса Манна и Германа Гессе и кончая Эмилем Нольде {74} , Альбертом Эйнштейном и Рихардом Штраусом.
Сегодня, наверное, удивляет, как велико было пространство, прямо или косвенно находившееся под влиянием его творчества. Тем не менее, это исторический факт, которому норвежские исследователи пока что не уделили должного внимания, но когда-нибудь, возможно, сочтут достойным специального исследования.