Спящая планета

Беркетт Уильям

Вот так-то. Он хороший юрист, сносный стрелок, хотя и паршиво стреляет влет. Это слишком мало для того, чтобы в одиночку сражаться с врагом, который до смешного превосходил его числом, а уж ресурсами — и вовсе в какой-то фантастической степени. У них был космический флот, воздушные силы, армия. У него был только он сам, что не очень-то выравнивало счет, особенно учитывая почти закончившиеся боеприпасы и упавший до нуля боевой дух.

Хотя одна вещь была несомненной. Одна вещь была в его пользу: он был все еще свободен и не ранен, он все еще был — в тех пределах, которые ему отводили лларанские патрули, — сам себе хозяин. Сколько еще положение останется таким же,

всецело зависит от него самого. Лларанцы так же упорно будут пытаться достать его, будет ли он и дальше активно сопротивляться или. пойдет своей дорогой. Когда прихлопываешь комара, разве задумываешься, огорчился он или нет? Задумываешься только о том, чтобы шлепнуть аккуратно и чтобы паразит был уничтожен.

Поэтому самое лучшее, что может сделать комар, чтобы излить свои чувства, это увертываться от ударов и продолжать жалить в отместку. Может, это заразит врага малярией или чем-то еще.

Все это было очень хорошо, если речь шла о теории, но теория не выиграет войну и даже одну битву. Что касается комара и гиганта, вслепую сражающихся друг с другом, то при таком сравнении комар очень выигрывает. Но у Риерсона было болезненное подозрение, что все может измениться очень резко: что гигант бьет вслепую правой рукой, в то время как его левая спокойно лежит, готовясь к прицельному хлопку. А вот когда он прицелится своей левой, потом ни о чем не надо заботиться, кроме похорон. Чтобы избежать такой неожиданной кончины, комар должен мешать гиганту прицелиться, выводить его из равновесия. Сложная задача сама по себе и безусловно невыполнимая, если комар не узнает больше о том, как можно вырвать из-под ног гиганта коврик, на котором он так прочно стоит.

Что он сейчас знал? Он знал, что вся планета, видимо, спит, как красавица в стеклянном гробу, чем бы ни начинили отравленное яблочко, принесли его, несомненно, лларанцы. Он знал, что некоторые солдаты в Бакстере — как показал тот разговор на лестнице — относятся к нему с полусуеверным страхом. Он знал, что по крайней мере один из них был до глупости напуган при мысли о ком-то, кого зовут Дедышк, который не может умереть, поскольку уже мертв.

Вот это было уже обнадеживающей предпосылкой. Обычный комар, жужжащий над ухом, может причинять беспокойство, но, конечно, не тревогу, но необычный комар — это уже насекомое другого цвета. Если он сможет придать себе черты такого выдуманного комара, это в огромной степени поможет его борьбе за то, чтобы остаться на свободе. Никто в здравом уме — особенно ни один лларанец в здравом уме — не захочет иметь дело со сверхъестественным.

Это могло бы помочь, но где взять еще информацию? Его невольный шофер был под рукой — сидел в камере на станции, но было не похоже, чтобы он начал помогать и сотрудничать без определенных средств воздействия. А эти средства не были включены в те своды законов, которые он изучал. Еще раз он хотел бы получить то образование задних дворов, которое могло бы научить его, как наиболее деликатно убедить человека при помощи ножа.

При помощи ножа…

Он вытащил свой охотничий нож и начал рассматривать. Лезвие было длинным, острым как бритва и выглядело зловеще. Легкий удар вскроет лларанцу вены так же успешно, как и оленю, — но будет ли эффект? Может, лларанец переносит вид собственной крови лучше, чем Риерсон, и вдруг он истечет кровью до смерти? Тогда пропадет крайне необходимая информация. Он подбросил нож в руке, зеркально отполированная сталь сверкнула на солнце. Он задумчиво глядел и изо всех сил проклинал свой подверженный тошноте желудок. Черт возьми, должно же быть что-то такое, что он сможет…

И

его словно озарило — ведь это настолько очевидно, что он, конечно, это просмотрел: если Ливар ожидает призрака, пусть он его получит. Если лларанец думает, что он в когтях ужасного Дедышка, зачем разочаровывать бедного дурака? Почему бы не сыграть по-крупному, подтвердив его самые мрачные подозрения и усилив его самые сильные страхи?

Риерсон отложил нож и поднял ружье. Чем больше он думал об этом, тем больше ему нравилась эта идея. Он ухмыльнулся. Близится хорошая работенка!

Но прежде всего — боеприпасы для его оружия и немного еды.

Как полноценному призраку, ему надо больше пищи, чем даст ветер, треплющий ему усы.

Он не мог двигаться, руки его были жестоко связаны, а ноги прикручены к стулу его собственным поясом, лоб и горло стягивали полоски ткани, заставляющие сидеть прямо. Настоящей боли нигде не было, но невозможность пошевелиться сводила с ума.

Все вокруг было черным-черно. Его широко раскрытые глаза сосредоточились на маленьком лучике света, падающем ему на лицо.

За светом, погруженный в темноту, говорил голос, медленно, с остановками и сильным акцентом:

— Теперь… у нас несколько… вопросов. Ты будешь сотрудничать… или страдать.

— Я буду сотрудничать, Дедышк, — уверил его Ливар, неспособный скрыть дрожь в голосе. Он был полностью во власти этого ужасного рекка, стоящего в темноте. Если бы тот захотел, он мог бы просто уйти и оставить его здесь медленно или быстро сходить с ума, в зависимости от его выносливости. Он сомневался, что продержится долго, — его ум был словно заморожен с тех пор, как лейтенант ЗоКвен и другие вышли из авиетки, чтобы спуститься в дымящийся колодец на крыше… и не вернулись.

А потом за его спиной оказался землянин, появившись тихо, как привидение, невредимый, хотя он выскользнул из самых челюстей смерти. Ясно же, что это был тот ужасный Дедышк, о котором наполовину в шутку, наполовину всерьез говорили те, кто слышал об историях, рассказанных безногим пленником-рекком. И неудивительно, что ЗоКвен не вернулся: как он мог надеяться убить или даже просто сражаться с разъяренным духом?

Свет стал настолько ярок, что Ливар опустил веки.

— Закрыв глаза, — послышался голос Дедышка, — ты только… получишь временное облегчение. Веки можно… удалить.

Ливар приоткрыл один глаз и увидел нож с длинным лезвием, который медленно поворачивался в потоке света, пуская блики, словно зловеще подмигивая ему. Горло сжал нахлынувший страх.

— Я сказал, что буду отвечать, — сказал он, пытаясь говорить спокойным, уверенным тоном. Но ничего не выходило. Долг солдата — погибнуть в битве, среди товарищей, которые заметят его гибель и отвезут его шлем и награды в Зал славы родного города. Но умереть вот так — когда нельзя нанести ответный удар, когда нельзя даже вскрикнуть перед лицом смерти, пока угасает искра жизни, и хотя бы найти утешение в том, что смерть будет отмечена и сыновья однажды с гордостью наденут значок Меча рыцаря на свои форменные фуражки…

Свет снова стал мягче. Нож исчез.

— Ты будешь отвечать правдиво — даешь клятву солдата?

— Клянусь.

— Земля, Венера, Марс. Все под вашим… контролем?

Он пытался кивнуть, но почувствовал, что путы не позволяют, и ограничился словесным ответом:

— Йио.

— Как?

— Пыль — токсин, выделенный из цветка, который заставляет землян спать. С Рисстайра…

— С Рисстайра? — Голос был удивлен.

— Да, Дедышк, с Рисстайра. Цветок, который заставляет землян спать, растет на Рисстайре.