Среди призраков
Шрифт:
– Потом звону от них будет... Будут везде ходить и говорить, что я держу у себя кассеты порнографических фильмов. Это неприятно.
– Пустяки. Я им скажу, чтобы не болтали. Они не по смеют. Испугаются. Значит, мы договорились? Задержишься часов до одиннадцати, а?
– Чего только не сделаешь ради подруг юности горячо любимой жены.
– Вот спасибо.
– Только думаю, вряд ли Закир усидит у твоего папы вечером.
– Почему?
– Найдет себе более интересное занятие...
– Что ты этим хочешь сказать?
– Она встревоженно заглянула ему в лицо.
– С недавних пор у него появились какие-то сомнительные, разболтанные приятели, собираются у кого-нибудь и занимаются примерно тем же, чем ты собираешься заниматься сегодня вечером с подругами. Только тебе по возрасту это не возбраняется, а ему... сама понимаешь...
– Какие приятели? Почему ты говоришь мне об этом впервый раз? Почему я все узнаю в последнюю очередь? у него и времени на приятелей нет, у него же занятия,
– Должен тебе сказать, что на музыку он давно уже не ходит... И на уроки иностранных языков, кстати, тоже... Раз уж заговорили об этом.
– Да?
– Сона так и села в кресло, возле которого стояла.
– Как это?
– Да вот так. Он их прогуливает, мне доложили. Насчет дружков еще точных сведений нет, но я навожу справки.
– Как же?.. Как же ты?..
– Я ждал... и жду до сих пор, когда он сам признается. Тогда все будет гораздо проще.
– Погоди, погоди, что ты такое говоришь? Что значит, сам признается? А почему же Альфред Александрович не поставил нас в известность, что Закир перестал посещать его уроки?
– Он поставил в известность меня. Надеюсь, что этого вполне достаточно.
– Ты считаешь, что этого вполне достаточно?
– Сона вскочила с кресла и нервными быстрыми шагами стала ходить по комнате, по розовому пушистому ковру на полу.
– Вот это здорово! По-твоему, я уже не участвую в воспитании сына, уже никаким боком к этому не имею отношения? Меня ты уже устранил от этого занятия, да?..
– Если бы ты узнала тогда насчет прогуливаний Закира, все кончилось бы шумно и неряшливо, как всегда, когда ты решаешь вмешаться во что-нибудь.
– Ах вот как? Ну, спасибо за такое мнение.
– Все кончилось бы еще одним семейным скандалом, который бы свелся к спихиванию ответственности с одного из нас на другого, а дело бы не продвинулось, а нужно как раз наоборот, чтобы без всяких утомительных скандалов решить это дело тихо, мирно и по-деловому. Надо узнать все у самого Закира. Если мы не будем его слушать, а только долдонить своё, что считаем необходимым долдонить, ничем хорошим наш разговор не кончится. Не забывай, что ему уже шестнадцать, в этом возрасте опасно давить на волю мальчика.
Сона уже успокоилась и теперь, взяв себя в руки, старалась, как говорил муж, тихо и мирно обдумать то, что ил только что узнала - оказывается, Закир уже давно не посещает уроки... Но почему же?.. Обида все же давала знать, мешая сосредоточиться и думать о главном. Снова и снова вспыхивала в ней обида: почему он от нее скрыл? Почему от нее скрыл сын - самый близкий ей человек на свете, чем она дала ему повод к недоверию? Ведь раньше он всем с нею делился, все ей рассказывал, бывало даже, несмотря на мальчишеское самолюбие и апломб, спрашивал совета; что же сейчас произошло? И Тогрул тоже хорош... Ну, Тогрул это особая статья, тут и надеяться на откровение с его стороны было бы неразумно, но сын, Закир... А все же, может прав Тогрул, и все это у Закира переходное, мимолетное, возраста, и все еще наладится, как только пройдет этот опасный, взбалмошный возраст?.. Или все-таки она дала повод к недоверию со стороны сына?.. Неужели? Вспомни, вспомни говорила себе Сона, в последнее время ты стала больше уделять внимания себе, он это, естественно, замечает, и ничего не бывает просто так, если где-то прибавляется, то обязательно где-то убавляется, от чего-то отнимается, ничего не происходит в жизни просто так, без последствий, вот и отнялось Закира то, что она прибавила себе - внимание, забота, ласк; время, отводимое ему; и все это привело к тому, что в последнее время он стал заметно холоден с матерью, она утратил доверие в его глазах... Или, может, это просто возраст, пришла опять спасительная мысль, но тут же другая мыс: отвергла предыдущую: нет, подумала она, не надо себя обманывать, вспомни, когда Тогрул уезжал в командировку и звонил Рауф, сыну пришлось случайно и невольно (он сам потом признался, сказав, что это произошло случайно) усышать ее разговор с Рауфом, а она, как назло, очень уж тот раз разлюбезничалась с ним, уверенная, что одна в доме (домработница Рая была услана на рынок, Закир должен о находиться в школе, но как раз ввиду последнего пустот; урока вернулся раньше), говорила в трубку всякие глупые нежности, что соскучилась, и буквально напросилась сама и свидание, которое в конце концов с видимой неохотой Рауф ей назначил. Она, довольная, что настояла на своем, положила трубку и тут в зеркале своего туалетного столика заметила бледное лицо сына. Улыбка еще не сошла с ее разгоряченного интимным разговором лица, на нем еще более опытным глазом можно было бы прочесть предвкушение от удовольствий предстоявшего свидания, когда она, подняв голову, заметила отражение побледневшего мальчишеского липа в зеркале с металлической рамой в стиле рококо, что придавало отражению несколько странный, в старинном духе оттенок, так и казалось, что мальчик этот весь в кружевцах, со скрипкой под мышкой, мальчик-вундеркинд, будущая знаменитость. Может, как раз именно это отвлекло ее, она не сразу восприняла отражение сына в зеркале как должно, как реальность, как взорвавшуюся на осколки минуту, в которой они оба находились и она, и сын. Потом она страшно перепугалась - что, если он все слышал?
– но даже тогда улыбка
– Я ухожу, - услышала она голос Тогрула.
– Значит, ты говоришь, к одиннадцати?
– Что?
– не поняла она.
– Я уточнял - вы тут веселиться будете до одиннадцати? Мне вернуться к одиннадцати?
– нарочито терпеливым голосом повторил Тогрул.
– А, да, да, - сказала она, хотя у нее теперь совершенно не оставалось никакого настроения и хотелось бы все отменить, но тут же, стоило ей вспомнить о назначенном на вечер девичнике, о том, как она будет блистать и поражать, как ей открыто будут завидовать и наверняка выражать свое восхищение, стоило ей вспомнить, что все это наслаждение, подлинное для нее наслаждение предстоит в сегодняшний вечер, что подруги, наверное, давно к нему готовятся, к этому вечеру; стоило вспомнить, как она поняла, что ни за что на свете не отменит вечер, да и потом уж слишком поздно думать об этом, машина запущена, да и незачем: если у нее плохое настроение, то эта небольшая собирушка только улучшит ее душевное состояние, развеселит ее; более того, именно сейчас она и нуждается в подобной вечеринке, для чего же они еще нужны - вечеринки, подруги, компании, - как не для поднятия тонуса?..
– Да, к одиннадцати можешь возвращаться, - сказала она на этот раз уже гораздо бодрее.
– Не забудь заехать за Закиром.
Тогрул ушел, а она вдруг подумала, знает ли, догадывается ли он о ее отношениях с Рауфом, теперь с Рауфок Нет, догадывается не то слово, не то, которое можно было бы отнести к такому человеку, как Тогрул. Тогрул из тех, кто едва догадавшись, должен докопаться до самой сути, дойти до конца и все выяснить, он человек конкретный и не терпит недоговоренностей. В таком случае, что же остается? Значит, знает? Да, скорее всего так. И что же он? Неужели ему это абсолютно безразлично - были бы только соблюдены приличия и сохранялось внешнее благополучие семьи? Главное, что бы никто из посторонних не знал, а на нее, свою жену, на ее скрытую от него часть жизни ему наплевать. Может, оттого, что и у него тоже такая же жизнь, и, естественно, он первый все это начал, эту проклятую двойную жизнь, потому что поначалу у них вроде все было не так уж плохо, все было, как у людей... Да, о нем говорить не приходится, у него-то полно таких связей, и здесь, в Баку, и в других городах. И все скрытно, обо всем только гадать и догадываться можно, все шито-крыто, или, как он любит выражаться, тихо-мирно как же, а как же иначе - ему должность не позволяет оскандалиться, необходимо в любом деле соблюсти приличия, необходимо все тайком, вся грязь - тайком, а только всплывет наружу, стоит только оскандалиться - может полететь со своего места, и тогда прости-прощай все, что нажито трудом, терпением, выдержкой, хитростью, обхождением, умением ладить с людьми, притворством, двуличием, умением слушать и умением говорить, умением входить в доверие к высокопоставленным начальникам и устранять своих врагов и прочая, прости-прощай все, что нажито и что давно уже стало привычным...
Девичник у Соны был в самом разгаре, когда позвонили в дверь. Рая пошла открывать и, войдя в комнату, шепнула Соне, что вернулся Закир и сразу же прошел в свою комнату.
– Я вас покину на несколько минут, - тоном светском дамы произнесла Сона, и, хотя ей очень хотелось добавить в конце этой фразы обращение "девочки", она скрепя сердце воздержалась, чтобы окончательно произвести впечатление представительницы высших кругов своего города.
– Не скучайте, - прибавила она заботливо и в то же время достаточно холодно.
– Скучать у тебя не приходится, - весело отозвалась одна из ее подруг, кивая на экран видеомагнитофона, где в причудливых позах, доступных разве что первоклассным акробатам, совокуплялись на огромном ковре две негритянские пары.
Сона вошла к Закиру, когда тот разбирал постель, готовясь, по всей видимости, укладываться спать.
– Ты хочешь спать?
– спросила Сона.
– Так рано? Ты не болен, а?
– Нет, - сказал Закир, - я хочу немного почитать в постели. У вас гости?