Средневековые легенды и западноевропейские литературы
Шрифт:
Достоин ли Марк такой любви?
Во многих эпизодах легенды король Корнуэльса выглядит ровней Артура, короля бриттов. Он мудр, справедлив. От него веет уверенной неторопливостью. Он действительно никуда не спешит, разве что в тот знаменательный день, когда открывает в лесу спящих любовников. Марк любит стабильность, устойчивость, привычность каждодневного обихода. Короля Марка можно сопоставить с персонажами поздних «жест» например, из цикла Гильома Оранжского. Как и они, Марк – слабый король. Он не снаряжает военных отрядов, не бьется с воинственными соседями, он безропотно готов платить тяжелую и унизительную дань ирландцам. Он не думает о будущем страны и он, несомненно, – плохой политик. Он позволяет своим баронам спорить с ним и угрожать ему смутой. Что же, взаимоотношения Марка с Андретом, с Ганелоном, Годоином и Деноаленом верно передают феодальный миропорядок с его междоусобицами и своекорыстным неповиновением баронов. Идиллии артуровского королевства здесь нет и следа.
Ученые, в частности, Ж. Ш. Пайен [110] , верно подметили «антибаронский» смысл нашей легенды. Добавим сюда остроумную находку А. Блока (в
Этим кичливым, злобным, завистливым баронам противостоят в легенде простые рыцари, не поднявшиеся еще достаточно высоко по социальной лестнице. Противостоят, если и не явно выраженно, то позиция «автора» не подлежит сомнению. А Беруль красноречиво и недвусмысленно назвал одного из баронов Ганелоном, намекая на известный персонаж «Песни о Роланде».
110
Les Tristan en vers / Ed. de J. Ch. Payen. Paris, 1974. P. X. Позже вышло издание, включающее более многочисленные версии легенды; см.: Tristan et Yseut: Les premi`eres versions europ'eennes / Ed. de Chr. Marchello-Nizia. P., 1995 (Biblioth`eque de la Pl'eiade).
111
A Блок. Собр. соч. T. 4. M.; A.: Гослитиздат, 1961. С. 545.
Тристан для Марка как для слабого, «ленивого» короля очень удобен. Это – готовый наследник. Его не надо воспитывать, направлять, подталкивать. И он родственник, что снимает споры о законности передачи ему престола. Это – внешне, на уровне разума, на уровне высокой политики и государственных интересов. Но есть и другой уровень – личный. Лично Тристан Марку очень симпатичен. Симпатичен не только многочисленными знаниями и умениями, о которых уже говорилось выше. Симпатичен своей добротой, отзывчивостью, бескорыстием. Марк, конечно, очень одинок. У него нет ни одного друга. Только враги и завистники. Отвратительный племянник Андрет, видимо, мечтающий о престоле дяди. Мятежные бароны. Придворный интриган Кариадо. И вот появляется Тристан. Марк видит в нем свои черты. Мы знаем, каким Марк был королем. Но не знаем, каким он был рыцарем. Но зачем предполагать, что он им был плохим? Рыцарская горячность Тристана не может не импонировать Марку. Как и многочисленные таланты юноши. Марк мечтает, что в Тристане осуществится то, что не осуществилось в нем: мудрец и рыцарь на троне. Но это – опять-таки на высшем уровне, имея в виду государственные интересы. А на личном, глубинном? Здесь Марку нравится Тристанова непрактичность: отвоевать свое королевство и отказаться от него – так мог бы (или хотел бы) поступить и Марк, так он почти и делает, хватаясь за Тристана как за наследника.
Таким образом, приверженность Марка к Тристану двойственна, если не «двоесмысленна». Это и следствие родства душ, и результат обдуманного, расчетливого решения. То есть, это и благородный порыв сердца, и эгоистическое желание переложить на чужие плечи свои заботы, которые становятся уже непосильными.
Но мятежные бароны путают карты: приходится жениться. Что нужно Андрету и другим, кого Беруль постоянно называет «проклятыми богом»? Мотивы поведения баронов в нашей легенде выяснены очень точно. Это – желание и впредь иметь дело со слабым королем. Их требования – в какой-то мере пробный шар. Им надо выяснить, как далеко Марк пойдет на уступки. И как только он решительно говорит «нет», они прекращают свои домогательства.
А уступать Марку приходится постоянно. Но следует иметь в виду, что уступает он не какой-то моральной системе, а грубой силе. Он уступает баронам так же, как вынужден был уступать Морхольту и другим ирландцам. Силе он может противопоставить только уловки, только хитрость. Он оттягивает решение о женитьбе, а когда оттягивать более становится нельзя, придумывает уловку с ласточками и золотым волосом. Марк надеется, что принцессу с золотыми волосами невозможно найти, быть может, ее не существует вовсе. Но тут он несколько просчитался, недооценив Тристана.
У Беруля, как заметил М. Лазар, Марк напоминает мужа-рогоносца из фаблио [112] . Думается, это не совсем так. Вот Марк сидит на сосне и подслушивает ночной разговор любовников, вернее, сцену, которую они для него разыгрывают. Чего он хочет? Увериться в их невиновности. То есть – самому обмануться, если угодно. Потому что он их любит и потому что так ему удобнее. Для него, слабого короля, главное, чтобы не было, как теперь бы сказали, конфликтной ситуации. Поэтому в столкновении Тристана и баронов он всегда на стороне племянника. Марк к нему привержен, он действительно испытывает к нему отцовские чувства. Но всего дороже ему – покой и стабильность. Поэтому, принимая в свой дом блудную жену после трех лет отсутствия, веря в ее невиновность (или уверяя в этом других), он все-таки удаляет Тристана, хотя эта разлука не может не печалить стареющего короля.
112
Lazar M. Amour courtois et fin'amors. P. 154.
Эта разлука воспоследовала после знаменитой сцены в лесу. Эта сцена – вершина в развитии (точнее, раскрытии) характера корнуэльского короля. Эта глубокая по своему психологизму сцена поразительна для XII столетия. Думается, другой такой в западноевропейском рыцарском романе – не найти, хотя мотив меча, разделяющего спящих, довольно распространен (он есть, например, в «Песни о нибелунгах»), В сцене этой Марк совсем не смешон, каким он мог бы показаться из-за своей наивной доверчивости, отрицающей всякую логику и здравый смысл. Он величественен. Он дарует любовникам, тяжко его оскорбившим, жизнь, хотя мог отнять ее. И он оставляет свой меч, свой перстень и свою перчатку, напоминая о своих правах мужа, сюзерена и короля. Типично феодальный жест: ведь это знакомые нам по правовым нормам эпохи investitura pergladium, perannulum, pergantum. И в этой сцене весь Марк: для него главное – как мы помним, покой. Как он старательно убеждает себя, что отношения любовников безгрешны! Как, он хочет верить в это и как затем хочет уверить других! Однако королем движет, конечно, не только стремление к покою. Он благороден и великодушен, добр и душевно широк. Эти высокие моральные качества Марка и лежат во многом в основе конфликта. Дело не в том, что Марк для Тристана король и «отец»; он хороший король и хороший «отец»; вот за это юноша и любит дядю, поэтому и глубоко страдает, его обманывая, поэтому если его неудержимо влечет к Изольде, то не менее сильно отталкивает от нее. Дело здесь не в Изольде, которую юноша всегда любит одинаково, а в Марке, в его высоких моральных качествах. Но Марк способен и на внезапную – как бы от раздражения – жестокость. Он готов казнить любовников, отдать Изольду на поругание прокаженным, обречь ее на суд раскаленным железом. Подобная жестокость, между прочим, превосходит правовые нормы Средневековья. Иногда это объясняют воздействием субстрата легенды, ее кельтской основы. Здесь на помощь призывают этимологию. По-кельтски «марк» (или «марх») значит «лошадь». И у героя нашей легенды появляются лошадиные уши (у Беруля, например). Иногда идут еще дальше и сопоставляют имя корнуэльского короля с индоевропейским корнем «mar-» (= «смерть»). Так, например, полагает М. Казенав [113] . Думается, однако, что это сопоставление явно натянуто, хотя, конечно, можно порассуждать о том, что общение с королем Марком приносит в конце концов нашим героям смерть, что фигура короля с самого начала окрашена в мрачные тона. Что касается лошадиных ушей, то появление этого мотива в легенде – где-то на ранней стадии ее развития – может быть объяснено влиянием этимологии: раз имя персонажа обозначает «лошадь», то и у его носителя во внешности появляются «лошадиные» признаки. Но и только.
113
Cazenave M. Le Philtre et l'amour. P. 90.
Ни от мрачной аллегории смерти, ни от не совсем понятного символа лошади в образе Марка ничего нет. И в его внезапной вспыльчивой жестокости нет ничего мистического. Она – тоже от слабости, от неуверенности, от желания стабильности.
Эти качества короля проявляются и в его отношении к Изольде. В легенде почти не говорится, что Марк вкушает с женой чувственные радости. Он любит ее, скорее, как дочь. Если в нашей легенде кто и испытывает разлад между чувством и долгом, то это как раз король Марк. Лишь долг, своеобразно персонифицированный в образе мятежных баронов, заставляет его преследовать любящих. Сам бы он, быть может, даже умилился их юному чувству. И жалость, смешанная с умилением, коснулась Марка в многозначительной сцене в лесу Моруа.
Итак, Марк испытывает по отношению к Тристану чувство сложной привязанности, и лишь воспоминание о долге (правах и обязанностях) мужа и короля может поколебать эту любовь.
Тристан тоже любит Марка. Но любовь к Изольде на какой-то момент оказывается сильнее. Когда это происходит? Пока длится действие любовного напитка. То есть, для Беруля – три года. Это очень тонкая деталь. В душе Тристана сталкиваются в противоборстве две любви. Сначала, еще в Ирландии, побеждает приверженность к Марку: юноша не задумываясь предназначает дяде девушку, которую завоевал для себя в столь трудном поединке. Затем начинает действовать напиток. Это Тристана ослепляет. За все три года в душе его не мелькает ни тени раскаяния. Он хитрит, обманывает, предает, прячется, пускается в бегство, внезапно нападает. И так – с первых шагов на корнуэльской земле: ведь пока опоенный Марк возводит на брачное ложе Бранжьену, Тристан сжимает в объятиях Изольду. Но когда кончается действие напитка, для юноши начинается подлинная трагедия. Он продолжает любить ирландскую принцессу. Но он снова любит Марка. Верх берет попеременно то одна, то другая любовь. Побеждает любовь к Изольде.
Как все было бы проще (и примитивней!), если бы Марк оказался злодеем или заклятым врагом героя. Каким бы это было оправданием Тристану! Трагизм нашей легенды во многом состоит в том, что неодолимые препятствия, с которыми борются герои, – не вне, а внутри них, в том, что Тристан и Изольда ополчаются не на коварных злодеев и не на бесчеловечные общественные законы (скажем, кровной мести, как другие прославленные любовники – Ромео и Джульетта), а на доброго и слабого короля Марка.
И вот еще одна существенная деталь, тонко подмеченная Ж. Ш. Пайеном. Герои связаны системой обязательств не только с Марком. Они нарушают не только божественные установления. Они живут не в некоем вакууме. Они окружены людьми, от них зависящими, с ними связанными. «Тристан, – пишет Ж. Ш. Пайен, – среди прочих рыцарей выделяется доблестью и доверием короля, поэтому именно ему надлежит заниматься военной выучкой молодых людей. Изольда же, ибо она королева, должна выдавать замуж бедных дворянских девушек и снабжать их приданым» [114] . Наша легенда – это повествование о судьбе исключительного героя во многом в исключительных же обстоятельствах. Но эта исключительность не исключает и мелких забот обыденной жизни. Мотив развенчания баронской вольницы, столь явно роднящий ряд ранних обработок легенды о Тристане и Изольде с памятниками героического эпоса (особенно не каролингских циклов), реализовался не только в картинах борьбы героя с «проклятыми богом», но и в той заинтересованности окружающим, которая появляется у героев в тот момент, когда действие напитка начинает слабеть. Это «возвращение к жизни» испытывают оба любовника – и Тристан, и Изольда.
114
Les Tristan en vers. P. IX–X.