Средневековые легенды и западноевропейские литературы
Шрифт:
Мы не будем давать здесь обзора сохранившихся рукописей, устанавливать их генеалогию, ни тем более оценивать результаты работы средневековых переписчиков. Проследим кратко лишь основные этапы сложения «Жесты Гильома» как письменного текста и скажем несколько слов о составе «большой жесты».
В «Жесте Гильома», т. е. части «большой жесты», как бы четыре части, четыре блока, четыре сюжетных узла. Один – это рассказ о первых шагах героя на ратном поприще, о его первом выезде на поиски приключений и о первых успехах. Этому соответствует в цикле поэма «Отрочество Гильома». Второй узел – повествование о первых самостоятельных воинских свершениях героя, о подвигах рискованных и трудных, но неизменно приносящих герою удачу. Здесь Гильом молод, полон надежд и сил, у него как бы еще все впереди. В череде этих побед немало отдельных эпизодов, но повествующие о них поэмы цикла («Коронование Людовика», «Нимская телега», «Взятие Оранжа») образуют определенное, легко ощутимое единство, верно и тонко отмеченное М. Тиссенс [328] . Следующий сюжетный узел связан с рассказом о тяжелой битве при Ларшане-Алискансе, об оглушительном поражении и конечном торжестве франков. Тут герой уже немолод, он заметно устал от своей утомительной кочевой жизни, и поэтому часть его воинской «нагрузки» берут на себя его племянник Вивьен и удалой богатырь Ренуар. Первый героически гибнет, а второй едва ли не в одиночку обеспечивает заключительный разгром полчищ сарацин. Об этом повествуется в поэме «Песнь о Гильоме». Наконец, последний сюжетный узел – это
328
См.: Tyssens M. Op. cit. P. 153–162.
Эти четыре сюжетных узла «жесты», каждый в отдельности, обладают несомненным единством. В то же время каждый из них достаточно обособлен по отношению к остальным. В самом деле, если в «Отрочестве» герой лишь вступает в возраст мужчины и воина (т. е. по средневековым понятиям ему не более 14–16 лет), он окружен братьями и сражается бок о бок с отцом, то в «Короновании» он выглядит рядом с юным Людовиком едва ли не зрелым человеком, недаром он уже прибегает к помощи племянников, участвующих в его походах. В «Песни о Гильоме» герой уже в летах, он давно женат, и племянников вокруг него становится все больше. Наконец, в «Монашестве» Гильом уже очень стар. И, добавим, одинок: многие братья и племянники умерли или погибли в бою, уже нет Гибор, нет рядом с ним и весельчака Ренуара.
Таким образом, на временной повествовательной шкале каждый из сюжетных узлов цикла отделен большим промежутком от соседнего и соответствует определенному возрастному состоянию героя. Сначала это отрочество (или юность), затем молодость, потом зрелость, наконец старость.
Но рассмотренные нами четыре сюжетных узла «малого цикла» обладают еще одним важным свойством. Эти узлы обнаруживают разную восприимчивость к процессам эпической циклизации. Одни из этих узлов можно считать открытыми по отношению к этим процессам, другие же – закрытыми. Так, несомненно самозамкнут второй узел, объединяющий, как уже говорилось, три поэмы. Думается, этим можно объяснить включение в один рукописный кодекс (рукопись D) краткого изложения несохранившейся в первоначальном виде поэмы «Отбытие сыновей Эмери»: второй сюжетный узел «жесты» настолько автономен, настолько сопротивляется механическому включению в цикл, что какой-то средневековый поэт почувствовал это и перебросил подобный сюжетный «мостик» между столь тесно спаянными между собой тремя поэмами и предшествующими им частями «большого цикла». Также замкнут четвертый сюжетный узел, представленный «Монашеством Гильома». Показательно, что лишь в одной циклической рукописи (Лондон, Британский музей, 20 D XI) за этой поэмой помещены (и довольно искусственно) четыре другие поэмы, в том числе «Смерть Эмери Нарбоннского», которая, согласно эпической хронологии, бесспорно должна предшествовать рассказу о последних годах жизни и о смерти основного героя цикла. Таким образом, «Монашество Гильома» не давало материала для дальнейшего циклического развертывания: у героя поэмы не было прямых потомков, о судьбе которых можно было бы рассказывать; что касается младшего брата, Гибера, племянников или сына Ренуара и Аэлисы, то повествования о них принадлежали другим, параллельным ветвям «большого цикла». Два других сюжетных узла, напротив, обнаруживают большую открытость. Действительно, поэма «Отрочество Гильома» тесно связана с микроциклом «Нарбоннцы», она подхватывает его темы, его эпическую хронологию. Открыт и узел, представленный «Песнью о Гильоме». Открытость его двояка. С одной стороны, он параллелен по сюжету микроциклу Вивьена (поэмы «Отрочество Вивьена», «Клятва Вивьена», «Алисканс»), с другой – потенциально содержит в себе возможность создания микроцикла о Ренуаре и его потомках (поэмы «Монашество Ренуара», «Отрочество Ренье»), Процессы циклизации проходили в своем развитии, как нам представляется, два этапа. Один был связан с приспосабливанием к включению в цикл ранее существовавших (вплоть до устной традиции), во многом автономных эпических поэм. Так было с циклом о нарбоннцах (его можно было бы назвать «Жестой Эмери Нарбоннского»), Показательно, что в двух циклических рукописях группы В (из Британского музея и Парижской национальной библиотеки), в которых представлена поэма «Нарбоннцы», в ее середину вставлено «Отрочество Гильома», ибо иного места последней не находилось. Другим этапом была переработка старых поэм уже на письменном уровне (так, из старейшей «Песни о Гильоме» возникли поэмы «Клятва Вивьена» и «Алисканс» [329] ) и создание новых поэм по принципам генеалогической циклизации.
329
М. Де Рикер (Op. cit. Р. 149) справедливо считает, что лондонская рукопись «Песни о Гильоме» восходит к несохранившемуся протографу и к также несохранившейся «Песни о Ренуаре». Что касается поэмы «Алисканс», то испанский ученый видит в ней переработку лишь первоначальной «Песни о Ренуаре», что также вполне возможно.
Складывание поэм в цикл, «большой цикл», в рамках письменной традиции было многообразным. Здесь можно выделить несколько различных этапов или стадий. Последовательность их относительно друг друга трудно определима. Видимо, правильнее всего считать их параллельными. Во-первых, это выстраивание существующих поэм в приблизительную непротиворечивую хронологическую последовательность. Здесь неизбежно досочинялись дополнительные эпизоды и куски текста, образующие своеобразные «скрепы» между соседними поэмами. Во-вторых, это продление в ту и другую «сторону» активных сюжетных ветвей (Вивьена, Ренуара-Маллефера-Ренье, Ренье Женнского-Гальена, Жирара Вьеннского и т. п.). В-третьих, это переписывание, переработка старых поэм, создание на их основе новых, уже авторских произведений (так, в первой половине XIII в. трувер Бертран де Бар-сюр-Об создал новый вариант «Жирара Вьеннского», а в конце того же столетия плодовитый поэт Адене ле Руа переработал старую поэму «Осада Барбастра» и создал на ее сюжет новую поэму – «Бев де Коммарши»), Наконец, в-четвертых, это пристраивание к хронологическому «началу» цикла произведений, повествующих о близких и далеких предках Гильома. При этом создавались поэмы в обратной последовательности описываемых в них событий.
Во всем многообразном комплексе поэм, составляющих «большую жесту», можно обнаружить своеобразный «спор» различных повествовательных тенденций. Внутри «большой жесты» входящие в нее «малые циклы» проявляют постоянное стремление к замкнутости, к композиционной завершенности. Так, именно с этими целями была создана поэма «Отрочество Гильома» (или поэмы «Отрочество Вивьена» в «Жесте Вивьена»), Она находилась в нарративном противоречии с поэмой «Нарбоннцы», так как, с одной стороны, кое в чем ее повторяла, с другой же стороны, не могла быть с ней «состыкована» (отсюда постоянные колебания составителей циклических кодексов, о чем говорилось выше). От «Нарбоннцев» же невозможен был прямой переход к «Коронованию Людовика» и следующим поэмам цикла. «Отрочество Гильома» – это поздняя поэма, созданная специально для того, чтобы «Жеста Гильома» имела подобающий композиционный зачин [330] . Точно так же боковые ветви «большой жесты» проявляли тенденцию к автономизации и даже известному выделению из цикла, то есть к возникновению «маргинальных» произведений (примером этого может быть поэма «Гальен, восстановленный в своих правах»), С этой тенденцией соседствовала и спорила иная тенденция – стремление выстроить все поэмы цикла в единую хронологическую линию. Было это неосуществимо,
330
См.: Frappier J. Op. cit. T. II. P. 19.
В совокупности входящих в «большой цикл» поэм эпическая родословная Гильома Оранжского выглядит следующей.
Основателем «рода» был взбалмошный и жестокий Савари Аквитанский. У него и его жены Флоры (дочери Тьерри Павийского) было несколько сыновей, в том числе некий Антьом, чья дочь Кларисса вышла замуж за известного эпического героя Рено де Монтобан. Наиболее известным (т. е. привлекшим внимание поэтов) сыном Савари был Гарен де Монглан. У последнего было четверо славных сыновей – Эрнальт Боландский, Жирар Вьеннский, Ренье Женнский и Милон Апулийский. Все они прославились своими подвигами в борьбе с сарацинами. Отметим, что детьми Ренье были Оливье и Альда, хорошо знакомые нам по «Песни о Роланде». У старшего из четырех братьев, Эрнальта Боландского, был сын Эмери, глава рода «Эмеридов», муж кроткой Эрменгарды и отец семи сыновей – Бернара Бребанского, Эрнальта Жеронского, Бева де Коммарши, Гильома Оранжского, Гарена Ансеюнского, Аймера Хилого и Гибера Юного (или д'Андрена) и пяти дочерей (из них названа в «жесте», как уже говорилось, одна Бланшефлор, жена короля Людовика). Все дети Эмери, кроме Гильома, имели многочисленное потомство, и племянники нашего героя густо населяют «жесту». Но в эпической традиции более всего повезло племяннице Аэлисе (дочери Бланшефлор): именно с ней связано развертывание сюжета «жесты». Немало подвигов выпало на долю сына Аэлисы Маллефера (чье рождение стоило жизни его матери), еще больше совершил его сын Ренье, не раз сражавшийся бок о бок со стареющим Гильомом. Сыном же Ренье и принцессы Идуаны был якобы исторический деятель конца XI в. Танкред, активнейший участник Первого крестового похода.
Вполне очевидно, что все эти легендарные предки Гильома (как и потомки его сестер и братьев) в подавляющем большинстве – персонажи вымышленные. Тем более вымышлены их подвиги и приключения, о которых рассказывается в поэмах. Впрочем, история знает некоего Жирара Вьеннского, заметного политического деятеля середины IX в. Он был графом Вьенна в 819–877 гг., прославился своими военными экспедициями против норманнов и неладами с королем Карлом Лысым [331] . Что касается Эмери, то сходное имя носили нарбоннские виконты Аймерик I (ум. в 1105 г.) и Аймерик II (ум. в 1134 г.). Последнему наследовала его дочь Эрменгарда, деятельная и удачливая в политике. Как полагает М. Де Рикер [332] , популярность легенд об отце Гильома на юго-западе Франции и в прилегающих испанских землях, возможно, способствовала распространению там имен Эмери-Аймерик-Манрике и Эрменгарда, в том числе среди владетелей Нарбонна. Но прототипами легендарных героев «жесты» они, конечно, не могли быть.
331
См. о нем: Louis R. De l'histoire `a la l'egende: Girart, comte de Vienne (…819–877) et ses fondations monastiques. Auxerre, 1946; Idem. Girart, comte de Vienne dans les Chansons de geste: Girart de Vienne, Girart de Fraite, Girart de Roussillon. Auxerre, 1947. T. I, II.
332
См.: De Riquer M. Op. cit. P. 163–166.
Поздние по времени написания поэмы цикла, такие, как «Отрочество Гарена де Монглан», «Гарен де Монглан», «Гибер д'Андрена», «Фукон Кандийский», «Бев де Коммарши», и тем более такие, как «Жирар Вьеннский» (не произведение Бертрана де Бар-сюр-Об, а позднейшая версия), «Эрнальт Боландский» и ряд других, относятся к третьему этапу эволюции эпической традиции и являют собой результат воздействия на героический эпос поэтики куртуазного романа. То есть перед нами – романизация эпической легенды. Дело не в том, что в строй стиха поздних поэм властно ворвалась рифма, а в том, что существенную трансформацию претерпела сама поэтика эпоса, образный строй произведений, прежде всего герои поэм, их стремления и чувства. Высокий патриотический пафос защиты родины от сарацинских захватчиков сменился прославлением загадочных и романтических приключений, мотивами любви к обольстительной мавританской принцессе, которую герой поэмы и в глаза-то не видел, а лишь слышал о ней от паломников и менестрелей. По модели завоевания Гильомом прекрасной Орабль-Гибор (но вне задач приобретения богатого фьефа и тем более отпора иноземным захватчикам) строят свои взаимоотношения с юными сарацинками и другие герои «большой жесты» – Гибер с Агатой, Фукон Кандийский с Анфелисой, сын Бева де Коммарши Жирар с Малатрией и т. д. Место сурового и грубоватого эпического героя в поздних поэмах занимает странствующий рыцарь, конечно, благородный и храбрый, но также тонко и возвышенно чувствующий и весь ушедший в поиски приключений.
Анализировать все поэмы цикла, тем более поздние, нет нужды, достаточно в качестве примера обратиться к тем произведениям, которые повествуют о Гарене де Монглан, по имени которого называют обычно «большую жесту».
Как уже говорилось выше, отдельные части «большого цикла», отдельные входящие в него поэмы созданы на протяжении нескольких веков и тем самым отражают вкусы и поэтику разных эпох. Интерес к этим поэмам в разные века их существования был различен. Наиболее ранние версии произведений, как правило, не сохранились. Ранние рукописи сохранились плохо, и их немного. Но показательно, что памятники, созданные на исходе эпической традиции, также представлены небольшим числом рукописей. Это и понятно: интерес к героическому эпосу стремительно падал, жесты вытеснялись из читательского обихода сначала куртуазным романом, с которым, впрочем, они долго сосуществовали, а затем и иной беллетристикой – романом нового типа (вроде «Мелюзины» Жана из Арраса) и городской новеллистикой.
Поэтому произведение, к которому мы сейчас обратимся, представлено всего лишь одной рукописью, к тому же весьма поздней – ее издатель Отто Бизингер датирует ее XV в. [333] Насколько рукопись отстоит от времени создания самого памятника, единого мнения не существует. Так, если Леон Готье полагал, что перед нами едва ли не авторская рукопись поэмы, то есть считал последнюю достаточно поздним произведением [334] , то другие ученые, и среди них Гастон Парис [335] и др., на основании анализа языка и стиля относили памятник к первой половине XIV в. Однако и эта дата указывает на достаточно позднее происхождение произведения. И весьма симптоматично, что оно сюжетно открывает «большой цикл», то есть создано в тот период развития эпической традиции, когда циклизирующие тенденции обнаруживали себя особенно явно и вместе с тем шли уже на убыль, становились чисто механическими.
333
См.: Die Enfances Garin de Monglane (Sprache mid Heimat. Eingang und Hauptteil des Textes). Vorgelegt von O. Bisinger. Greifswald, 1915. S. 5.
334
См.: Gautier L. Op. cit. T. IV. P. 106–107.
335
См.: Paris G. La litt'erature francaise au Moyen Age. P., 1889. P. 72.