Средневековые легенды и западноевропейские литературы
Шрифт:
Но вполне понятно, что приемы эти и их использование в эпосе весьма специфичны. Обратимся с этой точки зрения к поэмам цикла.
Мы сталкиваемся здесь с определенным распределением функций действующих лиц, с продуманной системой образов. Их по меньшей мере три группы. Границы между ними достаточно четки, хотя тому или иному персонажу не заказан переход из одной группы в другую. Одна из этих групп – «Эмериды», то есть многочисленные родственники Гильома, а также их друзья и соратники. Вторая – это плохие франки, то есть либо предатели и узурпаторы (вроде тех, что посягают на французский престол в «Короновании Людовика»), либо попросту трусы и бахвалы (например, Тибо и Эстурми в «Песни о Гильоме»), Наконец, третья группа персонажей – это непримиримые враги Гильома и Франции, то есть сарацины, их вожди и «короли». Безвестные авторы поэм находят свои, неповторимые краски для характеристики персонажей каждой из этих трех групп. Естественно, что наиболее индивидуализированы Гильом и его окружение. Все они постоянно находятся в сфере внимания. Шаблонно изображены сарацины (за
Весьма важно, что Гильом и другие «Эмериды» тесно связаны с народом, отражают его интересы, а в представлении авторов поэм интересы эти совпадают с интересами государства, Франции. Гильом не раз обращается к народной помощи (скажем, в поэме «Нимская телега»), в то время как предатели и трусы вынуждены действовать в одиночку и не могут рассчитывать на поддержку народа.
Поэтому Гильом Оранжский выступает в посвященном ему цикле поэм как народный герой. Ж. Фрапье имел все основания видеть в этом образе народные черты, чем объясняется и стойкая популярность на протяжении нескольких веков слагаемых о нем поэм, и неповторимость, исключительность этого персонажа.
В самом деле, Гильом выступает в цикле как неутомимый воитель за веру, защитник королевского дома и непримиримый враг сарацинских захватчиков. Но он может и богохульничать, и жестоко проучить жадных монахов, и поспорить с королем, и поприветить «раскаявшегося» мавра. Он грубоват и прямолинеен. Он не очень-то усвоил куртуазное вежество и рыцарский обиход. Он необуздан в гневе, но также – в еде, питье и веселье. Он мастер сражаться любым оружием, но может пойти на врага и с голыми руками. Его грозный кулак жестоко наказывает и подлых предателей, вроде Эрнеиса из «Коронования Людовика», и грабителей с большой дороги в «Монашестве». Его удар, которым он ломает шею противнику, – такая же его неотъемлемая принадлежность, как шишка на носу. Раскатистый смех Гильома сотрясает стены пиршественных залов и заставляет тревожно ежиться врагов героя. В поведении и облике графа Оранжского немало от народных представлений о справедливом заступнике, простом и открытом, невероятно сильном, мужественном и веселом. В известной мере образ Гильома скроен из крайностей, и он во всем превосходит общепринятые мерки. Не приходится удивляться, что он не просто чрезвычайно силен физически, но и попросту крупен: ему нужен самый большой и выносливый конь (и он специально так сражается с противниками, чтобы, поражая врага, оставить в неприкосновенности его иноходца). Но в обрисовке этого гиганта и силача мы не найдем каких бы то ни было возвышенных и идеализирующих тенденций. Напротив, жизненность, достоверность (и, видимо, народность) Гильома потребовали подчеркнуть в его облике и поведении также и комические черты. Комичен его шишковатый нос, отмеченный безобразным шрамом, комично его поведение за столом, когда он жадно хватает руками еду, но еще более комичны его слова. Но это не слова простака или дурня, а человека умного, расчетливого, проницательного, лишь прикидывающегося простодушным или наивным и тем самым расставляющего ловкие ловушки своим оппонентам. Речь Гильома не только грубовата и образна, она необычайно метка, поэтому герой подчас прибегает к пословицам или творит их подобие сам.
И вот что показательно для искусства труверов в области эпического творчества: облик Гильома раз и навсегда задан, он не меняется от поэмы к поэме, хотя герой проходит и через новые испытания, и через новые периоды своего бытия. И поэтому в тех произведениях нашего цикла, в которых повествуется о молодых годах Гильома Оранжского, последний выглядит уже вполне сложившимся воином и политическим деятелем. В образе его – в любой поэме – как бы сфокусированы не только его прошлые, но и его будущие подвиги и свершения, в эпической памяти зафиксированы они все. Отсюда – те невольные «оговорки», на которые справедливо обращают внимание исследователи, считая их поздними интерполяциями. В действительности же, думается, это не было внесением в более ранний текст каких-то поновлений и поправок. Легенда о Гильоме в пору активного сложения поэм о нем и тем более в пору их письменной фиксации была в общих чертах разработана от начала и до конца. Уже юный Гильом нес в себе основные черты своей будущей судьбы. Поэтому создатели отдельных поэм имели в своем распоряжении уже вполне сформировавшийся, отлившийся в законченные и очень конкретные формы образ. Оттого-то и оказывается совсем еще молодой человек наделенным не только смелостью и воинским умением, но и большим житейским опытом, если еще не мудростью, то умудренностью.
Это не значит, что образ центрального персонажа «жесты» совершенно статичен, не знает развития. Напротив, уже в первоначальной легенде о Гильоме была запрограммирована его судьба – и веселые свершения юных лет, и потери, и тяжелые удары жизни в зрелые годы, и печальное одиночество в старости. Поэтому уже в «Короновании Людовика», одной из самых древних поэм цикла, где Гильом лишь стоит на пороге основных своих свершений, в нем предчувствуется его последующая судьба. В поэмах, повествующих о зрелости и старости героя, подчеркнуты его годы, его физическая слабость. Но эта новая стадия жизни Гильома характеризуется не только обилием прожитых героем лет (в лондонской рукописи, в ст. 1334–1335, говорится даже, что Гильому от роду 350 лет, что считается ошибкой переписчика, и Ж. Ватле-Виллем исправляет
Рядом с Гильомом его братья выглядят схематичными и бледными. Лишь двое – Эрнальт и Аймер – обладают индивидуализированными чертами. Первый подчас изображается гротескно и становится участником не очень возвышенных приключений. Второй, напротив, оказывается одержимым идеей непримиримой и бескомпромиссной борьбы с сарацинами, что он и проводит в жизнь, сражаясь не столько днем, сколько ночью (что, конечно, сложнее и опаснее) и отдыхая лишь под открытым небом – до тех пор, пока эта бесконечная война не закончится. Но обо всем этом рассказывается вне поэм «малого цикла».
В интересующих нас поэмах рядом с героем – его верные друзья и сподвижники. Среди них заслуживают внимания племянник Вивьен, веселый гигант Ренуар, любимая жена Гибор.
Образ Вивьена (несмотря на то что легенда о нем имеет какие-то самостоятельные южные, лангедокские истоки) создан несомненно с оглядкой на образ Роланда из знаменитой «Песни». Это особенно очевидно в ранней «Песни о Гильоме», где Вивьен является племянником героя по сестре, где он рано лишился родителей и воспитан заботливой Гибор.
Вивьен в цикле, и особенно в первой по времени возникновения поэме, одержим одной идеей и весь сконцентрирован на ее воплощении в жизнь. Он дал клятву не отступать ни на шаг в битве и никогда не уклоняться от боя. Его толкнуло на это и чувство патриотизма и непримиримой вражды к захватчикам-иноземцам, и понимание юношей своего долга рыцаря и христианина. Обстановка крестовых походов, в которой создавались поэмы, бесспорно наложила отпечаток и на образ Вивьена, породив мотив его самоубийственной клятвы. Поэтому образ юноши решается в «Жесте Гильома» довольно однозначно. Но Вивьен лишен бездумной прямолинейности; его характеризует не только безмерное мужество, но и трезвая расчетливость, и в этом он соединяет в себе черты и Роланда, и Оливье. Так, в первых эпизодах «Песни о Гильоме» Вивьен противопоставляет фанфаронству подвыпившего Тибо свою спокойную рассудительность. Однако данная клятва, носящая характер его личного пакта с богом, накладывает на все поведение Вивьена оттенок мученичества. Ж. Фрапье даже полагал, что сцена смерти юноши подана в «Песни о Гильоме» (да и в поэме «Клятва Вивьена») как определенная параллель сцены смерти Иисуса Христа (ср. Мф, XXVI, 31–35; Мк, XIV, 27–31, 66–72 и др.) [343] . Нам, однако, представляется это некоторым преувеличением. Гибель Вивьена, как она описана в поэме, повторяет сцену гибели Роланда; к тому же точно так же описана затем смерть другого племянника Гильома, Жирара. Думается, здесь надо говорить о том, что на подобные сцены в героическом эпосе вообще оказала известное влияние евангельская традиция, и в этом смысле образ Вивьена, несмотря на его клятву, лишен какой бы то ни было исключительности.
343
См.: Frappier J. Op. cit. P. 192–197.
Совсем иным выглядит в цикле Ренуар [344] , молодой сарацин, брат Гибор, давно порвавший с верой отцов и семь лет прослуживший на дворцовой кухне короля Людовика. Если Вивьен как бы унаследовал, присвоил неколебимое мужество Гильома, то Ренуар взял себе его веселую удаль. Во всем его облике и повадках подчеркнуты черты виллана. Он любит сытно поесть и всласть поспать, и «родной кров» для него – это теплое местечко у очага. Он одет в лохмотья и ходит босиком, он не признает другого оружия, кроме мужицкой дубины. Впрочем, он дает себя уговорить и опоясывается мечом, но действует им лишь от случая к случаю и так, как он привык обращаться со своей надежной дубиной. Но происходит определенное «воспитание» Ренуара (недаром он, как и Гибор, – королевского рода, хотя и сарацин). По ходу поэмы происходит приобщение Ренуара к миру рыцарственности, и не приходится удивляться, что в конце концов неотесанный гигант сочетается браком с принцессой, дочерью короля Людовика (эта тема широко развернута в поэме «Алисканс»).
344
См. о нем: Runeberg J. Etudes sur la geste Rainouart. Helsingfors, 1905; см. также: Frappier J. Op. cit. T. I. P. 219–233; Wathelet-Willem J. Recherches sur la Chanson de Guillaume. P. 557–563.
Исследователи не раз искали параллели образу Ренуара в фольклоре (вплоть до Ильи Муромца русских былин). В самом деле, народные истоки этого образа очевидны. Они во многом объясняют и некоторую остраненность в трактовке этого персонажа, и тот факт, что с Ренуаром связано в «жесте» комедийное, снижающее начало. Но полезно отметить, что не один Ренуар является в «Песни о Гильоме» носителем травестийных черт. Они присутствуют в образе брата Вивьена Ги и тем более – в фигуре графа Буржского Тибо и его племянника Эстурми (правда, два последних изображены в поэме подчеркнуто гротескно).