Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства
Шрифт:
Но почему Бог терпит неправедных и преступных, притесняющих добрых людей? Почему он говорит «нет» ангелам, когда они кричат: «Господи, позволь нам умертвить их»? На то существуют три причины. Первая: когда дурные причиняют зло добрым, награды последних в царстве небесном увеличиваются, а муки их в чистилище сокращаются. Злые суть «чистилище для добрых». Поэтому добрые люди должны с терпением переносить свои невзгоды, зная, что их награда на небесах безмерна. Нужно сносить обиды и прощать обидчикам. Вторая причина, по которой Бог дает грешнику жить, как и праведнику, заключается в том, что и он — человек и Господь являет ему милосердие, но в аду он его сожжет. Третья причина — надежда на то, что, может быть, кто-то из неправедных еще возвратится на путь добра (8, № 23).
Понятия социальной несправедливости, неравенства и угнетения оттесняются в проповеди на второй план понятиями греха и искупления. Проповедь «О четырех силках» на текст из Псалтири (124, 7): «Душа наша избавилась, как птица, из сети ловящих; сеть расторгнута, и мы избавились» — Бертольд посвятил описанию четырех ловушек, в которые бесы улавливают юных и старых, богатых и бедных, кои не обладают добродетелями целомудрия, смирения, милосердия и верности. Первая сеть — это неверность, в нее попадаются простые люди, ибо они бедны и неразумны. Рыбы бедны и наги и поедают одна другую. И точно так же бедняки от неразумия выдумывают всяческие неверность и ложь. Ремесленники плохо тачают обувь, которая не годится либо в длину, либо в ширину. При купле и продаже постоянно совершается обман. Слуги и служанки крадут соль, сало, муку и зерно. «Ты крадешь яйца и сыр, а ты — хлеб и, коль не можешь унести целый хлеб, крадешь куски». Обмолачивая на гумне зерно, поденщики (tagewurhten) крадут его, а другие крадут во время жатвы. Крестьяне неверны друг другу из зависти и ненависти. Они норовят загнать свой скот к соседу для потравы, продажа двора сопровождается обманом. Носители неверности и лжи — колдуньи и предсказательницы. Ни чванство, ни переедание, ни излишества в питье беднякам не угрожают, но бесы ловят их в сети неверности.
Вторая сеть — разврат, в нее чаще всего попадает молодежь, натуре которой этот грех более всего соответствует. Нужно остерегаться танцев и сборищ, смеха и шуток. Будь скромен в одежде, в словах и ужимках. «Брат Бертольд, как нам обуздать свой ум и какие мысли суть смертные грехи?» — вопрошает юный собеседник. И слышит в ответ такое сравнение. Некто идет вдоль ряда лавок, красивых и с привлекательными товарами, но ничего не покупает, — это то же самое, как если бы женщина видела множество мужчин или мужчина — множество женщин, но только смотреть на них — это еще не грех. «Но если человек подолгу задерживается перед лавкой и ему хочется что-то купить, то здесь уже заключен смертный грех».
Третья ловушка, суетность, тщеславие, — для богатых. Они рядятся подобно попугаям. Тщеславие растет в богатстве, как червь в яблоке. Один человек имеет больше собственных людей, чем другой, и тщеславится этим и губит многих. «Вы, птицы-богачи, не притесняйте бедного люда».
Четвертая ловушка, алчность, — для старых людей, которые уже отстали от разврата и суетности (8, № 30).
Итак, все люди грешны, но разные категории грехов как бы тяготеют к разным возрастным и имущественным разрядам. Социальное — лишь один из многих аспектов религиозно-этической тотальности. Исследователь вправе вычленить интересующий его аспект христианской жизни, характеризуемой проповедниками, но не вправе забывать о его связи со всеми другими ее сторонами и погруженности в эту тотальность. «Социология» средневековой проповеди — производное от учения о грехе и праведности, о гибели и спасении души. Человек Средневековья жил в мире, все отсеки и уровни которого так или иначе пронизывались религией, законы которого осознавались в качестве заповедей Творца.
ГРЕХ И ИСКУПЛЕНИЕ: ИЗМЕНЕНИЯ В РЕЛИГИОЗНОЙ ЖИЗНИ ГОРОДА XIII ВЕКА
Ментальность, на которую ориентирована проповедь Бертольда Регенсбургского, обнаруживается в той системе сравнений, к которой он постоянно прибегает, чтобы сделать понятными религиозно-нравственные поучения. Например, ему нужно показать слушателям безмерность милости божьей и великие награды, ожидающие праведников на небесах, и он вопрошает аудиторию: «Есть здесь кто-нибудь, кто хотел бы отдать мне куриное яйцо за марку серебра? Да, как много народу предо мной, которые порадовались бы подобной сделке! Так радуйтесь же все! Это говорит Тот, кто никогда не лжет: какой бы урон ни потерпел ты в сем мире, — если ты без смертного греха, Бог дарует тебе сто пфеннигов за вещь стоимостью в один пфенниг, и в таком месте, где тебе один пфенниг будет более люб, нежели сотня пфеннигов здесь» (8, № 27). Психология торгового обмена сознательно эксплуатируется проповедником для внушения идеи спасения.
И точно так же беседа о царстве божьем, обещанном каждому, кто не впал в смертный грех, иллюстрируется следующим рассуждением: «Я хорошо понимаю, что если б я ныне сказал: каждому из вас я вручаю дар ценою в сто марок или сто марок серебром, то сердце ваше возрадовалось бы! Но в таком случае вы должны быть во сто крат более радостны, ибо царство во сто раз ценнее, нежели сто марок». И тут же раздается голос фиктивного собеседника: «Ах, брат Бертольд, я был бы рад, если бы теперь мне дали десять марок серебром, я-то уж знал бы, как с ними поступить» (8, № 17). «Для того чтобы обезвредить яд, вошедший в Адама и Еву вместе с соком яблока, Господь даровал нам лекарство, которое стоит дороже всего на свете», — говорит Бертольд в проповеди «О семи таинствах», и длинный перечень явлений, дороже которых это «лекарство», начинает с золота и серебра (8, № 20). И точно так же ересь и колдовство он называет «фальшивыми монетами, кои отчеканил дьявол» (8, № 17). Едва ли это только образ мыслей самого проповедника, — скорее всего, в подобных сравнениях выразились умонастроения городской среды, к которой он прежде всего обращался.
Но контуры этой торгово-ремесленной среды вырисовываются в его проповедях своеобразно преломленными. Придавая большое значение ремеслу и торговле, он вместе с тем без устали обличает мошенничество, обман и нерадивый труд тех, кто не соблюдает требований, предъявляемых к призванию каждого. В связи с обсуждением в проповедях Бертольда городского хозяйства необходимо подчеркнуть некоторые обстоятельства. Нельзя не заметить, что он обходит молчанием цеховую организацию ремесла в городе — ее как бы не существует. То же самое видим мы и в латинских проповедях XIII в. Очевидно, ремесленные и торговые корпорации не пользовались благосклонностью духовенства.
Далее, гнев и самое решительное осуждение вызывают у Бертольда, как и у всех проповедников, денежные люди — ростовщики, менялы. Существует большое количество разнообразных латинских «примеров», в которых бичуются наживалы, и особенно красочно изображается ужасный конец ростовщиков — добычи дьявола. Бертольд, как мы знаем, «примерами» не пользуется. Поэтому в его поучениях ростовщики выступают с меньшей отчетливостью, и сам термин wucherer встречается лишь изредка. Он потеснен другим термином, более расплывчатым и неопределенным, — gitiger («алчный», «скупой»). На его голову проповедник без устали обрушивает страшные угрозы и проклятия почти в каждой своей речи. О чем бы он ни заговаривал, он почти неизменно сворачивает на скупца, коему сулит вечный огонь в аду. Ничто не может спасти алчного человека, кроме одного — полного, до последнего гроша возмещения всего неправедно нажитого: деньги, которые скоплены им в виде процентов, должны быть возвращены должникам, «марка за марку, фунт за фунт, шиллинг за шиллинг». Иные говорят: «Брат Бертольд, я охотно возместил бы и возвратил бы, но половину или треть суммы, иначе плохо придется мне с моими детьми». «Видишь, — возражает проповедник, — какую власть даровал тебе дьявол над твоим имуществом? Но ни дьявол, ни папа тебе не помогут». Вот кто-то говорит: «Брат Бертольд, помоги мне, пусть нынче он (должник) возьмет немного, а позднее еще немного, и так в течение четырех или пяти лет я бы постепенно все выплатил». «Какой черт дал тебе власть над твоим имуществом? — вновь разражается Бертольд. — Ты должен немедленно и с радостью все возместить». А вчера один сказал: «Фи, брат Бертольд! Ты так страшно проповедуешь о неправедном богатстве, что я почти отчаялся». — «Мне было бы воистину печально, если б ты отчаялся. Но не сомневайся: будь у тебя неправедного богатства не более чем на восемь пфеннигов и ты, зная, кому должен их возвратить, не отдал бы, — гореть тебе в аду так же долго, как долго Господь Бог пребывает в царстве небесном». Алчные с необыкновенным упорством держатся за свои богатства и ни за что не желают с ними расстаться. Все металлы поддаются разделению, кроме цинка и меди, и столь же мало можно оторвать жадного от неправедного богатства. А потому скупец обречен. Ни святые, ни апостолы, ни Дева Мария, ни пророк, ни патриарх, ни ангел — никто не спасет грешника без его покаяния (8, № 5).
В перечне наиболее тяжких пороков (untugent) в качестве самого отвратительного и великого греха названа алчность. Далее проповедник рисует такую сцену. «Приходит к тебе, — Бертольд обращается к скупцу и спекулянту, — бедная пряха и просит ссудить ей шиллинг или геллер, обещая его отработать, и говорит, что ей нужно кое-что купить — рубаху, или плащ, или еще что-то. Ты же отвечаешь: «Нет у меня пфеннига» — и даешь ей ту вещь, какая ей надобна, но то, что стоит шиллинг, отдаешь ей за два шиллинга, будь то кусок ткани, или мясо, или зерно, — все ты отдаешь за двойную цену. Или же ты даешь взаймы десять пфеннигов, а отработать за них нужно на двадцать, прядением или работой в твоем винограднике или в саду, и помышляешь лишь о том, как бы обмануть». Проповедь завершается восклицанием: «Тьфу тебе, скупец! Твой аминь звучит в ушах Господа как собачий лай!» (8, № 7).
В другой проповеди (8, № 9) Бертольд причисляет алчных к разряду самых злостных убийц: скряге мало убить себя самого, он еще убивает свое дитя и всех, кому оставляет неправедно нажитое имущество, и после смерти убивает больше, чем при жизни. Дело в том, что ростовщик губит не только собственную душу, но и души всех тех, кто наследует его богатства и не спешит полностью возместить причиненный должникам ущерб. Поэтому Бертольд взывает: дети, вы должны скорее бежать от своих родителей, нежели унаследовать от них неправедное имущество. Подобно тому как родственники разлучаются, если кто-либо из них болен проказой, так должны они разлучиться в душе своей из-за неправедного имущества (8, № 8).