Срез времени
Шрифт:
Через девятнадцать миль Ромашкин смог обнаружить, что Колчестр оказался не бледной тенью Ипсвича, как говорили на пристани. Единственное отличие - здесь не было того бурления людей, как в порту, когда он ступил на землю Англии, да оно и понятно. Такое количество бездельников можно встретить только у моря. Как только они проехали город, определённое оживление наблюдалось лишь в появлении попутчиков и смене лошадей. Выражалось оно в продолжительном стоянии на маленькой, одинокой, похожей на крестьянский амбар станции, настолько удалённой от города, что если бы наблюдатель устремил свой взгляд вдоль местами мощёной извилистой дороги, которая к ней вела, то увидел бы только поля Эссекса по обе стороны. Трое мужчин, громко стуча деревянными башмаками, в высоких шляпах, с мешками и сумками, с неистребимым запахом от чесночной похлёбки погрузили себя в хлипкий экипаж. Сразу же стало нечем дышать, и карета принялась противно скрипеть при любом
Кучер всё понял правильно и коней не жалел. После двенадцати часов дороги и ещё одной смены лошадей в Челмсфорде они оказались в столице. Андрей Петрович умышленно назвал неправильный адрес и очень рассчитывал застать Якова Ивановича Смирнова, пока брёл пешком - единственный из всех сошедших с кареты - вслед за экипажем, спешащим в Ист-энд. Это позволило ему насладиться первой за долгое время прогулкой по парку. Мягкие, расплывчатые силуэты ландшафта с каждым шагом всё больше терялись в сумерках. Всё то время, пока он шёл, его не покидала одна мысль: служащие той организации, представлявшие здесь, в Лондоне, интересы страны, должно быть, регулярно ездили в места, подобные Колчестеру, отправляя почту, или по ещё каким-либо делам. Как они переносили этот постоянный 'чесночный дух'? Вскоре он добрёл до нужного особняка. Необыкновенный чемодан на колёсиках оказался настолько удобен, что Ромашкин совсем не устал и с ухмылкой вспоминал потуги кучера, снимавшего его багаж.
После того как император Александр I подписал с Бонапартом мир в Тильзите, русские дипломаты покинули Лондон, и пустующий вследствие этого тридцать шестой дом на Хэрли стрит обходился казне достаточно дорого. Дошло до того, что его выставили на продажу, и Яков Иванович, служивший священником при посольстве, присматривал за ним, переселившись туда. Если не вдаваться в подробности, то сам Смирнов вместе с Евстафьевым, с переводчиком Назаревским и секретарём Лизакевичем помимо основных служебных обязанностей возглавляли так называемый 'разведывательный отдел'. Они добывали информацию для Коллегии иностранных дел через обширную сеть своих знакомств, а также пытались воздействовать на английское общественное мнение, используя доступные средства. В общем, занимались тем, чем занимаются 'рыцари плаща и кинжала', хотя упрекнуть их в ведении так называемой 'гибридной войны', разъяснённой в XXI веке Джейсом Мэттьюсом, было несколько преждевременным. Они работали на свою страну теми средствами, которыми располагали, и теми способами, которыми умели. Сейчас же по этому адресу могли обратиться все русские, оказавшиеся в Лондоне.
Андрей Петрович несколько раз дёрнул за висевшую верёвку от звонка и расслышал, как за дверью раздался звон колокольчика.
– Здравствуйте, проходите, - сказал юноша лет четырнадцати.
– Яков Иванович служит вечерню.
– Я прибыл из России сегодня утром, - сообщая о себе, сказал Ромашкин.
– Имею при себе тайное письмо и посылку для неофициального представителя России в Англии.
– Яков Иванович будет извещён, - вежливо ответил привратник.
– Извольте подождать, я провожу Вас. У нас великолепный зимний сад и теплица.
Общая столовая занимала весь парадный фасад, и широкие двери выходили на террасу и цветник. Направо были комнаты для гостей; слева от столовой - общая гостиная, при ней зимний сад. К нему примыкала комната дочерей Смирнова, имевшая один выход в гостиную, через зимний сад, и наглухо запертая из коридора. Рядом за стеной, особняком, спальня, где, собственно говоря, жил Яков Иванович. У девочек тоже была своя терраса, выходившая в приватный уголок парка (они то и ухаживали за арборетумом), отрезанный от общего сада густой аллеей лиственниц. Там же был разбит ещё один цветник, и когда появлялась возможность, журчал фонтан, поставленный здесь ещё графом Воронцовым. Это был полный поэзии и великолепия мир. Видеть этот уголок парадиза можно было только из одного пункта: сверху, из окна кабинета посла, который Смирнов временно занимал. Оттуда был виден и весь парк, словно из обсерватории. Но об этом мало кто догадывался. Здесь же, опять-таки стараниями графа, стояла оранжерея. В ней распускались олеандры, с их одуряющим запахом горького миндаля, которые все, кроме швейцарца Жоли, - он, пока был здесь, добывал из листьев сердечные гликозиды - обходили стороной. Рядом алели как бы налитые кровью бегонии, и пышная бледно-розовая гортензия гордо красовалась своей шапкой. Теплолюбивые латании дремали в душном воздухе теплицы, а столетняя агава, вывалив свои колючие, и одновременно сочные листья, была как не от мира сего. Эта близость тропических растений, живших рядом своей таинственной жизнью, придавала мыслям прогуливающихся
Ромашкин с полчаса провёл в саду, а затем его проводили в одну из комнат для гостей, предупредив о ежевечернем чае . Поставив чемодан возле шифоньера, Андрей Петрович уселся на низкую и одновременно необычайно широкую кровать с голубым одеялом и кружевными накидками. Перед камином стоял небольшой столик, куда минуту назад мальчик-привратник положил сегодняшнюю газету 'Таймс'. Свет от трёхрожкового подсвечника падал на обитые материей стены, на которых висело несколько пейзажей. Расслабившись, он взял в руки газету и, прочтя заголовок, рухнул спиной на мягкое одеяло. Пахло розами и миндалем. Было прохладно.
В двадцать часов Андрея Петровича пригласили отобедать, и питавшийся, скажем так, не очень вкусной и полезной пищей на паруснике, он горько пожалел об отвергнутой им стряпне корабельного кока. Обед вышел более чем скромным, и было такое мгновение, когда Ромашкин даже вспомнил о чесночной похлёбке, но тут же отбросил неуёмные мысли, исходившие из его утробы. Недостаток блюд с лихвой покрывала беседа со Смирновым. Они были с Яковом Ивановичем чем-то похожи, за исключением возраста. В свои пятьдесят шесть лет тот также имел высокий рост, был недурен собой, осанистый, со стройным и развитым телом, тщательно следивший за своей одеждой, избегавший в ней всякого ненужного щегольства и тем самым поддерживающий свой стиль, без всякой чопорной натянутости, который тогда назывался 'классический'. То есть носил на голове парик и был одет по моде конца XVIII столетия. Свойственное этому человеку редкостное сочетание энергии и утонченности сосредоточивалось в его глазах - небольших черных глазах, блестевших, как два оникса, и пронизывавших собеседника острым, пожалуй, чересчур пристальным взглядом, который ввинчивался в вас без всякого усилия, как стальное сверло в древесину. Но стоило лишь начать с ним беседу, как его внимательные и немного устававшие глаза освещались несомненной добротой и серьёзностью, о таких людях принято говорить: не человек, а золото. И это был самый верный эпитет, характеризующий Смирнова.
После обеда Андрей Петрович передал небольшую бандероль и минут через пятнадцать-двадцать был приглашён в кабинет.
Смирнов взглянул на часовой шкаф, увидел, что уже как бы пора готовиться ко сну, прошёлся по кабинету и сел на другое кресло, напротив Ромашкина, так, словно они стали находиться в равных положениях. Всё это время Андрей Петрович следил за ним глазами, пытаясь понять, что с ним происходит. Яков Иванович предусмотрительно не стал спрашивать, что ещё собирался ему рассказать гость, и, возможно, для того, чтобы избавить себя от этих подробностей, вдруг принялся говорить сам, свободно и быстро, с заметно изменившейся интонацией.
– Я не верю, что Вы от частного лица! Никто не может располагать подобной информацией в полном объёме. На этих страницах труд десятков, если не сотен людей. Здесь выкладки по урожаю, армии, флоту, финансовому состоянию французской империи. Анализ на два года вперёд! Откуда эта уверенность, что к лету двенадцатого года Наполеон нарушит Тильзитский мир?
– Яков Иванович, я не располагаю ни знанием слухов, ни фактами. Мне сложно рассуждать о том, что написано в послании. Ведь я не знаком с содержанием и ни слова не сказал о частном лице.
– Но вы знакомы с тем человеком, который передал Вам это послание?
– Безусловно. Я же говорил Вам, чьи интересы здесь представляю. И они сугубо коммерческие.
– Да, говорили, какие-то паровики Уатта... И эти невероятные по объёму средства пугают меня. Как и то, чего я не могу осознать. Зачем вашему клиенту оставлять стопроцентный залог за посольский дом и делать вид, словно ничего не произошло? Ведь он уверен, что иных покупателей не будет.
– На этот вопрос я уполномочен дать объяснение.