Срочно требуются седые человеческие волосы
Шрифт:
– Вам за пропуском?
– спросила Наташа и гордо.
– А у меня постоянный. Значит, встречаемся здесь через четверть часа
– Послушайте, - остановил ее Гущин, - если вы не придете... не сможете прийти, это ничего. Я не обижусь. Я вам всю жизнь буду благодарен за встречу.
– Как странно вы говорите! За что вам меня благодарить?
– Вы были так добры... столько сделали для меня. Я не могу вам этого объяснить, - бормотал он растерянно.
– Но зачем же такой прощальный тон? Ведь мы же увидимся.
Гущин покачал головой.
–
– Я-то не потеряюсь!
– засмеялась Наташа
Она кивнула вахтеру, видимо, знавшему ее в лицо, и побежала по коридору помещения.
Гущин проводил ее взглядом, потом подошел к пропускной и протянул над барьером свой паспорт.
– Заявка есть?
– спросил инвалид-охранник.
– Не знаю. Должна быть.
– Не вижу что-то...
– Я прихожу сюда уже пятый раз. Неужели вы меня не запомнили?
– Эдак я каждого могу запомнить...
– начал скучным голосом охранник, но тут ему попалась заявка на Гущина
Он долго и старательно выписывал, вернее, вырисовывал пропуск своей калечной рукой. Вокруг творилась обычная студийная жизнь. Престарелая актриса с рыжим шиньоном умоляла по телефону заказать ей пропуск: "Аркадий Сергеевич сам назначил встречу. Вы что-то путаете, милейший... Он хотел пробовать меня на Царевну-лебедь" - в грудном голосе актрисы звучали слезы.
Длинноволосый юнец сказал своему приятелю с тонким прыщеватым лицом: "Старик, лента, несомненно, удалась!"..
Дама в пенсне провела мимо вахтера двух испуганных школьниц с милыми, жалкими косичками - девочек влекли на жертвенный алтарь искусства..
...Инвалид-охранник протянул Гущину пропуск. Но тут же снова забрал и еще раз сверил с паспортом.
– Похоже, что у вас не киностудия, а термоядерный институт, - заметил Гущин.
– Это почему же?
– не понял охранник.
– Такая у вас канитель с пропусками.
– Иначе никак нельзя!
– убежденно сказал охранник.
– У нас в прошлый год две рояли увели.
Гущин расхохотался, предъявил пропуск вахтеру и двинулся по коридору.
Толкнув дверь с надписью "Полет в неведомое", он оказался в святая святых съемочной группы - режиссерском кабинете. Тут было пусто, если не считать фанерного столика и одного стула. Режиссер - высокий, седеющий красавец, выбросил из-за стола свое тренированное тело и приветствовал Гущина с тем ничего не значащим ледяным радушием на грани панибратства, которое столь характерно для киношников.
– Ну, как вы, дорогой, отбываете в родные пенаты?
– Отбываю. Пришел попрощаться и пожелать вам удачи. Если что будет нужно, немедленно дайте знать.
– Спасибо, спасибо! Вы нам так просветили мозги, что дальше некуда. Еще раз спасибо от всего нашего творческого коллектива, - и режиссер широким жестом обвел пустой кабинет.
Он не смог ограничиться простым рукопожатием, обнял Гущина на прощание и прижал его голову к своей гладко выбритой, атласной щеке.
Гущин
– Здравствуйте, - сказал он секретарше.
– У кого я должен отметиться и получить билет?
– Все у меня, - доброжелательно отозвалась величественная секретарша.
– Что так быстро?..
– Мы все закончили.
– Все, все?
– спросила она с привычной недоверчивостью.
– Все... Пожалуй, есть одно дело. Где у вас сдают седые человеческие волосы?
– Господь с вами!
– замахала руками секретарша - У вас такая красивая седина!
– У меня сегодня на редкость счастливый день, - сказал Гущин, - мне то и дело говорят добрые слова.
– Неужели вы так нуждаетесь в деньгах?
– Впечатление было такое, будто она хотела дать Гущину взаймы.
Он рассмеялся.
– Я видел ваше объявление... А потом у меня случился один разговор, и мне захотелось напомнить себе о нем. Не обращайте внимания на мою болтовню.
– Какой-то вы сегодня странный!
– Я же сказал, что у меня счастливый день. А люди от счастья глупеют. Это скоро пройдет.
Секретарша отметила ему командировку и протянула конверт с билетами.
– Вот... мягкая стрела.
– Спасибо. Всего вам доброго.
Гущин вышел в коридор. Он не торопился покинуть студию. На стенах висели фотографии, изображающие рабочие моменты съемок и сцены из знаменитых фильмов, некогда снятых студией. Гущин стал их рассматривать, осторожно продвигаясь среди заполняющих коридор непризнанных гениев. Наконец он отыскал то, что хотел: на одном из снимков, изображающих сельскую сцену, он обнаружил на заднем плане Наташу. Она была в жакетике, высоких сапогах, по брови повязана платком. Гущин долго вглядывался в ее совсем детское на снимке лицо. Затем рассмотрел другие фотографии, но нигде больше не нашел ее и вернулся к сельскому снимку.
Наконец он двинулся к выходу. Спустившись в вестибюль, он увидел сквозь мутноватые стекла входных дверей летний уличный мир, уже не принадлежавший студии, и невольно сдержал шаг.
– Это бог знает что!
– услышал он задыхающийся, беспомощно-гневный голос.
– Вы.. вы просто старый авантюрист!
Перед ним стояла Наташа, ее темные глаза были огромными и полны возмущения и подступающих слез, а нижняя часть лица - губы с опустившимися уголками, сморщившийся подбородок - совсем старой.
– Я не верил, что вы придете, - пробормотал Гущин.
– Какой вы, ей богу!..
– сказала Наташа с досадой, но уже без гнева Вас, наверное, много обманывали?..
Гущин не ответил, пожал плечами...
...Он перенесся в свою московскую жизнь. Ночь. Он сидит над альбомом с изображением прекрасных зданий Ленинграда. Из прихожей донесся какой-то шум Гущин поднял голову, прислушался. Впечатление такое, будто кто-то пытается открыть входную дверь. Но что-то случилось с замком, и желающий войти в квартиру начинает яростно трясти дверь. Гущин идет в прихожую и открывает.