СССР: вернуться в детство 5
Шрифт:
ПОЧТИ ЧТО ДЕТСКАЯ ПЛОЩАДКА
Вовка. То же утро, где-то в лесу неподалёку от Анкориджа.
Лес, как почти вдоль всей трассы, был еловый, но какой-то не очень густой. То ли чистят здесь, то ли что уж, я не знаю. Минут десять я углублялся в этот ельник, отдельные наглые жирные белки пытались бежать за мной, возмущаясь моим бесцеремонным вторжением на их территорию. Пришлось кинуть в них шишками. А на соседней поляне на меня уставилась парочка меланхолично жующих траву зайцев. Типа: «Идёшь? Ну и иди себе…» Даже не дёрнулись, честное слово! В трёх метрах прошёл.
Между тем, можно было уже и размышлять, как и куда двигаться дальше. Если уж на трассе меня караулят (надежда надеялась, что нет, но чуйка подсказывала, что таки меня), значит, как пить дать, будут пасти и в местном порту. Кажется, план нанять (ну, угнать) катер медленно, но верно накрывается медным тазом. На дорогах вообще теперь лучше не показываться. И что делать? Можно попытаться уйти на север до реки Танака, потом по ней до того места, где она впадает в Юкон. По Юкону можно даже рискнуть сплавиться, если где-то раздобыть надувную лодку. Но километраж, который в таком случае придётся намотать, измерялся сотнями километров в самом ближайшем приближении. Да ещё и лодку на себе тащить, которую перед этим где-то надо взять. И всё пешком?..
Рассуждая таким образом, я заметил какие-то яркие пятнышки, мелькающие в просветах деревьев. Как масляной краской крашеное, пёстрое. Детская площадка, что ли?
Осторожно подошёл поближе. Н-да. Небольшие и очень яркие предметы, в которых я издалека предположил качели и горки, оказались… могилами. В первый раз вижу настолько жизнерадостное кладбище. Каждый холмик был прикрыт деревянным длинненьким домиком, многие — с зубчатым коньком на двускатной крыше, от чего могилки напоминали то ли резных петушков, то ли угловатых динозавриков. А за этим кладбищем виднелась церковь.
Церкви здесь вообще не редкость — все как одна крошечные, на десяток человек — по трассе их мелькало множество, и католические, и протестантские различных толков. Но эта была православная, кресты родные, наши. Рядом с новым зданием стояло ещё одно, почерневшее от времени.
И вот у старого-то здания…
Я перепрыгнул беленький заборчик и оказался на территории храма. Можно было бы, конечно, обойти ограду и зайти с главного входа, но всё равно прыгать бы пришлось — четырёх утра нет, закрыто всё.
А около старого здания церкви стоял «Рокон» — полноприводный внедорожный мотоцикл, единственный в своём роде мотоцикл-вездеход, мечта первопроходца. И даже прицепная тележка к нему рядом валялась. В эту бы телегу набить канистр с бензином, я б, глядишь, до Танаки бы и допилил, а, может, и до самого Юкона.
Я обошёл мотоцикл, терзаемый сомнениями — насколько сильно я испорчу себе карму, сперев мотоцикл у батюшки? А какие у меня варианты? Совесть уже согласилась закрыть глаза, когда я понял, что не один. Медленно обернулся.
16. РУССКИЕ ИНДЕЙЦЫ
У БАТЮШКИ
Вовка. Приход святого Николы, индейская деревня Эклутна.
Они сидели напротив и с любопытством меня разглядывали. Три здоровенных собачары, размером, пожалуй, с кавказа. Я непроизвольно дёрнулся в сторону кобуры, на что вся троица глухо рыкнула. Замер. Так, теперь медленно-медленно, по миллиметру… дотянуться до пистолета… Но даже это едва заметное движение вызывало недовольное глухое ворчание.
Раздался успокаивающий немолодой голос, и из-за угла появился довольно возрастной седоватый батюшка.
— Фу, бля**, — совершенно искренне выдохнул я, — так и обосраться можно…
— Как ты говорил? — поражённо спросил священник. Чёрная ряса, крест — точно, священник, двух мнений быть не может.
— Я говорю, испугался сильно, — культурно перевёл я.
Он непонимающе оглянулся:
— А… как ты приехал? Ты русский? Где твой… группа?
Я вздохнул и перетряс в голове мысли:
— Батюшка, я хочу исповедаться.
Ни один нормальный священник никогда и никому не расскажет то, что услышал на исповеди. Кроме того, мне действительно страшно захотелось с кем-то поговорить.
А он смотрел на меня и очевидно воспринимал ситуацию как нечто сюрреалистичное.
— Исповедь?
— Да.
Он кивнул:
— О-кей! М-м… одна минута. Я открывал церковь.
Внутри храм был необычно маленький. Священник прошёл к небольшой скошенной тумбочке, надел на шею длинную тканевую полосу (не помню, как она называется) и сделал приглашающий жест.
— Я должен спросил. Ты есть крещёный?
Я подумал:
— Вообще — да. Но не знаю, считается ли это в этом мире.
— Я… плохо понимал… ты.
— Давайте, батюшка, я вам расскажу по порядку…
Разговаривали мы долго и подробно. Некоторые вещи дались трудно — язык у него был сильно… упрощённый, так скажем. Да и не мудрено — русской была прабабка, из тех ещё, старых поселенцев, язык сохранялся в семье, насколько это возможно. Так или иначе, в конце он накрыл этой узкой тканью мою голову и сказал положенные слова. Исповедь состоялась.
Батюшка снова повесил свой шарфик на гвоздик и приглашающе махнул рукой:
— Сейчас ты ходил мой дом. Кушал, о-кей?
Против идеи покушать я ничего против не имел. Мы посидели с отцом Алексеем ещё, неформально, так скажем. Там я и узнал про бабушку, и что церковка стоит тут со времён первых русских поселенцев, а вокруг — маленький индейский посёлок Эклутна, который с тех же времён поддерживает православие. Он с совершенно детским любопытством расспрашивал меня про будущее. Я рассказывал. Что-то было страшное, и отец Алексей искренне ужасался. Что-то — смешное, и смеялся он также искренне. Хороший дед, душевный. В очередной раз поставив на газовую плиточку чайник, он присел напротив и озабоченно нахмурился: