Стаб
Шрифт:
Кажется, я вздремнул. Жажда и голод подняли меня на ноги через часок. Но, вспомнив указания Многорукого, я даже не пытался найти, где он держит что-нибудь съестное.
Меня почти не интересовал интерьер, когда я бродил по дому. Но я оживился, когда наткнулся на ванную. Умывшись и напившись, я набрал воды для уборки. А когда с ней было покончено, вернулся, чтобы вымыться самому. Я настроил воду и забрался в ванну.
Меня снова начало клонить в сон и я, наверняка, утонул бы, если бы вода так быстро не остыла. Мне стало неуютно, и я выбрался. Кожа тут же покрылась мурашками, и я поторопился завернуться в полотенце.
Несмотря на то, что в нынешнее время никто уже не заботился о красоте, он был красивым словно против своей воли. Это тоже казалось мне неправильным, потому что он занимался всеми этими вещами, которые полностью противопоставлялись красоте.
Хотя, как мне доведется узнать, он совмещал в себе много противоречивого.
Бродя по дому, я пытался отвлечься от голода, но в то же время не лезть, куда не надо.
Дом показался мне не таким уж и большим, наверное, из-за того, что был захламлён. Здесь была только одна дверь (в уборную), если не считать входной и металлического люка, ведущего в подвал. В самой дальней комнате была кровать, и я поспешил оттуда убраться, потому что слишком хотел спать, но это была его кровать и его комната. Если тут и было место, куда не стоило лезть - то это она. Даже не подвал, хотя, наверняка, именно там он прятал свои самые страшные секреты. Попади я туда, сразу же понял, с кем именно имею дело...
Но я вернулся наверх, к софе. Я упал на неё, глядя за окно, которое медленно темнело, теряло очертания. Словно из него, как из пробоины, в комнату заливалась ночь.
Я понял, что никогда прежде не оставался один надолго. Я неосознанно стал прислушиваться к каждому шороху снаружи, и тут вспомнил, что на входной двери нет замка, потому что Многорукий ничего не боялся. Но я... я боялся всего.
Когда я, провозившись пару часов, так и не смог заснуть, я спустился вниз. Мне в голову пришла замечательная идея. Я вспомнил, как много многоруких статуэток видел, пока бродил по дому. Одни были маленькими, другие доставали мне до пояса. Одни застыли в неистовом танце, другие спали. Я перетащил их все наверх и сделал из них забор. Мне потребовалась куча многоруких стражей, чтобы почувствовать себя в относительной безопасности, хотя раньше хватало лишь одного.
Засыпая, я думал о том, как они связаны с хозяином этого дома, откуда он берет такие вещи, чем сейчас занят и где мне достать деньги.
Где мне их достать... где взять столько денег... денег нужно очень-очень много... Рэймс стоит дорого. Могу ли я себе представить, сколько именно? Намного дороже меня. Но почему тогда Многорукий на моей стороне?
Это его очередная шутка?
Почему я ему так доверяю?
Он же совсем не добрый... Он - само зло во плоти. Но именно поэтому я до сих пор жив.
ГЛАВА 8
Он вернулся на следующий день под вечер, весь мокрый от дождя и пропахший кровью. Сидя наверху со своими многорукими куклами, я не сразу заметил его. Но потом раздался стук - мужчина отстегнул пояс с оружием и оставил его на полу. Потом снял куртку. Стянул футболку. Скинул ботинки. Взялся за застёжку на штанах. Он шел, оставляя одежду вместо следов, пока не добрался до ванны.
Я не знал, в каком он настроении и безопасно ли к нему приближаться, но всё же спустился и пошел следом. Как натуральный питомец.
Многорукий до последнего отказывался обращать на меня внимание, а когда посмотрел, то его взгляд был лишен узнавания.
А ты еще кто, ха?!
– Я ждал тебя, - пробормотал я. Просто чтобы он знал. Чтобы у него появилась хотя бы капля ответственности.
Но Многорукий промолчал, поэтому я добавил:
– Думал, ты не вернёшься.
– Это мой дом, балда, - напомнил он, забираясь в ванну.
– Тебя целый день не было.
– Да, бери пример. Вот как надо бегать.
– В его голосе появились знакомые интонации, и я понял, что тот его ничего не выражающий взгляд - банальная усталость.
– Боишься, что тебя вновь оставят?
– Я вздрогнул.
– Напомни, как там было?
Меньше всего мне хотелось вспоминать эту историю. Поэтому я молчал, скобля ногтем пожелтевшую от сырости и времени кафельную плитку.
– Расскажи мне. И ничего не пропускай.
– Я молчал, и тогда он пошел на хитрость: - Всё, что я слышал последние сутки - вопли и визг. У меня в ушах до сих пор звенит. Мне нужно с кем-то поговорить, понимаешь?
Как это прозвучало?
Делай, как тебе говорят, если не хочешь, что бы на этот раз я слушал твои вопли и визг.
Не поворачивая головы, я исполнил его просьбу. Без энтузиазма, с которым когда-то хвастался той же самой историей перед сверстниками. Почему со временем она стала звучать настолько жалко? Или же всё дело в слушателе?
– А я всё гадал, чего ты так прикончить его хочешь, - сказал Многорукий после сотни наводящих вопросов.
– А?
– Я не мог скрыть удивления. До него так медленно доходит?
– Говоришь, что ненавидишь его...
– Я ненавижу!
– Брехня. Я видел людей, которые ненавидят.
– Ну ещё бы.
– А ты им восхищаешься.
– Нет!
– Ого, обожаешь просто. Боготворишь больше, чем все твои дружки-сопляки.
– Придурок!
– крикнул я, выбегая из комнаты, наполненной паром. Но я не стал далеко уходить. Завернув за угол, я прижался к стене. Меня трясло от злости, но я слушал:
– С ума по нему сходишь. А честолюбивый сукин сын отверг тебя, выбрав какого-то ссыкуна. И ты понимаешь, что он выбрал бы того трусливого засранца, даже если бы тот его с ног до головы облевал.
– Он сделал это мне назло!
– закричал я.
– Много на себя берёшь.
– Он сделал это, потому что я попросил его об обратном!
– Это уже похоже на правду.
– Потому что я говорил с ним, как с человеком.
– Точно.
– Потому что я решил, что он человек.
– Странно, что он тебе башку не открутил за такое оскорбление.
– Потому что я никогда не стану лучшим, несмотря на то, что обещал! Я солгал ему! Я другой! Такие, как я, лепят слуг таким, как он, и умирают разжиревшими на фермах, а не становятся героями.