Стаб
Шрифт:
– Разве мне дадут целум за так?
– Не узнаешь, пока не попробуешь.
Это было бессмысленно.
Я нарочито медленно поплелся к лестнице, спустился с неё и услышал уже у самого порога:
– Думаю, Зоркие всё ещё в городе или ошиваются поблизости. Собаки учуют тебя и тогда тебе крышка, потому что они тоже читать не умеют. Но бегают быстрее тебя, поверь.
– Ладно, по крайне мере он не сказал что-то вроде "пошевеливайся, я ненавижу ждать". Его слова можно было даже принять за заботу...
– И я ненавижу ждать. Так что шевели задницей.
Если
Это было не похоже на меня... Мне хотелось ответить на его злость равной злостью, хотя в прошлом я бы просто тихо ускользнул. Со мной творилось что-то странное, и я еще не определился с тем, нравится мне это или совсем наоборот.
Я решил подумать над этим по дороге... куда-то-там.
Мне нужно было побыть в одиночестве и разобраться с тем, что со мной произошло. То место, которое я стремительно оставлял за спиной, подавляло меня. Не так как приют, иначе. Приют был моим домом, я ничего кроме него не знал, он был скучным, мрачным, все хорошее и плохое было связано с ним (плохого больше). Дом Многорукого представлял собой противоположность всего, что я знал. Он был старым, двухъярусным, с высоким потолком и широкими окнами, он был загроможден вещами, пах пылью, алкоголем и табаком, а по вечерам в нём не горел свет. Но я почему-то впадал в отчаянье от мысли о том, что мог его не увидеть.
Мне хотелось сбежать оттуда лишь для того, чтобы как следует соскучиться.
Хотя это вряд ли получится: на мне была чужая футболка - портативная клетка, и её запах создавал иллюзию чужого присутствия. Многорукий словно был совсем рядом. Шел следом. Очень близко.
На моё плечо опустилась тяжелая рука, и я едва не выскочил из штанов от страха.
– Эй, я тебя здесь раньше не видел. Ты случайно не тот крендель, которого ищут?
До меня добрались?
Здоровенный амбал нависал надо мной, и я знал заранее, как закончится эта встреча. Он заглянет в моё лицо, поймёт, кто я такой, а потом... отдёрнет ладонь и попятиться назад.
Я едва не принял его страх на свой счет.
– О, вот оно как, - пробормотал он.
Сработало?
Собственно, это был первый и последний человек, который решился ко мне подойти. А я не воспользовался случаем и не спросил у него:
а) кто такой этот алкоголик с частыми приступами мигрени и поганым чувством юмора?
б) где я могу купить целум для этого алкоголика?
Несмотря на то, что на улице было людно (народу становилось все больше, по мере удаления от его дома), никто не собирался мне на эти вопросы отвечать.
– Простите, мне нужно...
– Стоило мне посмотреть на кого-то или заговорить, люди переходили на другую сторону улицы. Неужели этот гад написал, что я заразный?
– Вы не подскажете...
Это был полный провал, и я решил понадеяться на интуицию. Я прикинул, что целум должен находиться там, где больше всего народа. Хотя я знал, что все наши надзиратели пили лишь поздно вечером, а сейчас был только полдень.
Я шел по улице и наблюдал. Люди сторонились меня. Не знаю, кем я был, но я был неприкосновенен.
Это была очередная шутка Многорукого, но никто кроме него не посмел бы над ней смеяться. Я точно. Мне было не до смеха.
Моё плечо болело, в горле уже давно пересохло. Я был еще слабее, чем вчера, хотя уже тогда считал себя совершенно беспомощным. Но я понял, что сейчас это не так уж и важно. Я могу быть слабаком, Многорукий разрешил мне это.
Но не глупым... нет, дураком он мне быть не разрешал. Поэтому я старался быть собранным и отстраненным, несмотря на то, что люди (такие разные), их одежда, речь, редкий, но очень шумный транспорт отвлекали внимание на себя.
Я словно свалился на другую планету, где всё было по-другому, совсем наоборот по сравнению с тем, к чему я привык. Драные вывески, безвкусно яркие витрины, пыльные дома... я изучал их так, будто пытался отыскать какой-то знак, пока в итоге не вышел к месту, окруженному музыкой.
Меня парализовало. Я слышал несколько раз торжественные гимны и военные марши, но никогда ничего подобного. Ничего такого обычного и в то же время настолько волшебного. Все вокруг стало прекрасным... Грязные улицы, покосившиеся, ржавые фонарные столбы, мочащийся у стены пьянчуга.
– На что уставился, а? Мой член приглянулся? Иди сюда, дядя даст тебе соску пососать...
– Ну-ка спрятал свою соску, пока я тебе её не отстрелил. Тут тебе не общественный сортир, мля.
– Мужчина, который вышел из дома с музыкой, направил в сторону пьянчуги пистолет.
– Ещё раз увижу, как ты ссышь возле моего бара, я тебя заставлю всё это языком собрать и проглотить.
– Напугал. На вкус что твоя выпивка, что моя моча - одно и то же. Последнее хоть бесплатно.
– Ах ты сука...
После короткой перебранки - жесткого мата под аккомпанемент прекраснейшей музыки - они разошлись в разные стороны. Пьянчуга поковылял прочь от бара, мужчина с пистолетом повернулся к дверям. И обратил на меня внимание, просто потому что нельзя было не обратить.
– Ни хрена ж себе, - выдохнул он, поправив шляпу. Он прищурился, приблизился на шаг. Он вёл себя смелее любого, кого я встретил по дороге, поэтому я тоже набрался смелости.
– Мне нужен... э-э-э... целум. Думаю... бутылки хватит.
– И решил добавить: - Это не для меня.
Хотя хотел сказать, что у меня нет ни гроша. Это было куда важнее.
– Пошли, - бросил он, скрываясь за дверью, и я шмыгнул следом, думая:
Вот так просто?
Запах внутри был такой же, как у Многорукого дома, и я понял, что попал куда нужно. В баре было сильно накурено, хотя и малолюдно.
– Присядь.
– Мужчина в шляпе указал на стул, зашел за барную стойку и крикнул: - Эй, Майлз! Иди взгляни на это.
Я сел на высокий стул, каких раньше не видел, облокотился на деревянную столешницу. Она была вся в щербинках, следах от сигарет и тёмных кругах от стопок, в которые наливали какую-то ядерную дрянь.