Стадион
Шрифт:
— Я не знаю, будет ли совпадать теперь мое время с Коршуновой, — сдержанно ответила Волошина — Понимаете, у нас начали готовить новый спектакль…
Она могла и не говорить этого. Карцев все понял, наклонил свою седую, стриженную под низкий бобрик голову и долго молча смотрел на блестящий коричневый паркет.
— Значит, и вас это коснулось, Ольга Борисовна? — спросил он с некоторой грустью и разочарованием. — А я думал, минет вас чаша сия.
— О чем вы говорите?
— Вы знаете, о чем я говорю. Ну что ж, ладно, будем работать врозь. Только наперед скажу вам, дорогая моя Ольга Борисовна, это не поможет…
Он замолчал, глядя на темно–красные, почти черные розы, принесенные Громовым, и в комнате долго стояла тишина.
Глава седьмая
Эрвин Майер позвонил у железной калитки дома на тихой тенистой Констаниенштрассе точно в назначенный час. Сначала посередине калитки открылся маленький, едва заметный глазок, через который кто–то внимательно оглядел гостя, потом тихо загудел моторчик автоматического замка. Майер толкнул калитку — она открылась совсем легко — и, с любопытством поглядывая по сторонам, вошел во владения господина Шитке.
Снаружи домик ничем не привлекал внимания. На зеленых окраинах Берлина стоят тысячи таких особнячков. Надежно укрытые от посторонних взглядов высокими заборами и деревьями, они могут хранить любую тайну. И тут тоже были густолиственные деревья и надежная ограда, но, перешагнув за порог калитки, Майер тотчас убедился, что эта усадьба совсем не похожа на другие. Все свободное пространство между деревьями и вдоль каменных стен было заставлено клетками–вольерами, в которых сидели самые разнообразные животные. Эрвину Майеру показалось, что он попал в зоологический сад.
От калитки к дому вела выложенная красным кирпичом дорожка, по обе стороны которой' также стояли клетки. В них сидели собаки — самые обыкновенные лохматые дворняги. В других вольерах Майер увидел ленивых, жирных котов. Дальше виднелись рыжие, почти пламенные лисицы, хорек оскалил мелкие зубы и зашипел, целый выводок морских свинок сгрудился в углу клетки, несколько кроликов меланхолически взглянули на проходившего мимо Майера.
Чтобы обслужить и накормить столько животных, надо было иметь большой штат служителей и неограниченное количество продовольствия. Шитке явно получал от кого–то особые задания и, конечно, деньги. Иначе он не смог бы иметь столько материала для своих исследований.
Хозяин дома уже спешил навстречу гостю. Внешность доктора, его высокий лоб и редкие волосы, толстые комбинированные стекла очков, важная походка, неторопливые движения, кольцо с черепом на левой руке — все как бы говорило: «Я ученый, и мне открыты истины, известные только очень немногим людям на этой грешной земле».
Любезно поздоровавшись с Майером, он взял его под руку и не спеша повел в дом, где на первом этаже помещался тихий, сумрачный, укрытый от лучей ясного августовского солнца тяжелыми бархатными шторами, рабочий кабинет доктора. Лаборатории доктора Шитке, очевидно, были расположены в подвальном или во втором этаже, так как в кабинете не было ничего, кроме книг.
Шитке пригласил гостя сесть, сам тоже сел в скрипящее новой кожей кресло, предложил Майеру настоящую манильскую сигару и осведомился, не желает ли он рюмочку ликера.
Гость поспешно отказался. Ему хотелось поскорее приступить к разговору, ради которого он сюда пришел. Но сразу заговорить о деле было неудобно, поэтому Майер сказал:
— А знаете, на днях я случайно встретился с одной вашей знакомой.
Шитке ничего не ответил, только брови его вопросительно поднялись над стеклами очков.
— Я говорю о Берте Лох.
— А-а… Бетти Лох, — большой рот Шитке растянулся в довольной улыбке. — Да, я ее тоже совершенно случайно встретил на улице как раз в тот день, когда госпожу командозу выпустили на свободу. Очень энергичная и деловая женщина. Уж если что–нибудь задумает, то непременно добьется своего. Для нее не существует никаких препятствий. С ней приятно иметь дело, разумеется, если быть с ней заодно.
— О да! — согласился Майер. — Надо будет устроить ее на соответствующую работу. Вероятно, мне и придется этим заняться.
— Вы собираетесь опекать Берту Лох? — Шитке засмеялся: смех его напоминал сердитое кудахтанье. — Не смешите меня, Майер, и смотрите, как бы вы сами не очутились в полной зависимости от Берты. Если ее выпустили из Шпандау, значит, она кому–то нужна. Однако это не тема для разговора. Я хочу продемонстрировать вам некоторые свои достижения.
Шитке погладил редкие волосы, плохо прикрывавшие лысину, на секунду задумался, словно не зная, с чего начать, и продолжал:
— Сначала несколько теоретических положений. Вам, как спортсмену и тренеру, известно, конечно, о существовании некоторых возбуждающих средств — допингов? Да? Ну, прекрасно. Официально они строжайше запрещены, но это разговор не для нас. Что же такое допинг вообще? Это яд, который вводится в организм в безопасных дозах. Организм мобилизует все силы, чтобы противостоять яду, нервная система крайне возбуждается, и вот эту самую мобилизацию сил вы и используете для установления рекордов.
Майер подумал, что такое объяснение влияния допинга имеет не много общего с наукой, но промолчал.
— Между тем самые лучшие возбуждающие средства, — продолжал Шитке, — не дают такого напряжения сил, как вам хотелось бы, не правда ли?
Майер кивнул.
— Так вот, я хочу продемонстрировать вам новый, открытый мною препарат. Он дает необычайный эффект, и вы сами убедитесь в этом.
— Его состав?
— Будем говорить откровенно: состав его приближается к трупному яду. В Равенсбрюке я проверял его на людях, но препарат мой был тогда еще не совсем совершенен.
— Все умерли?
— Да, но с того времени я сделал большой шаг вперед. Сейчас я вам кое–что покажу.
— Эти животные в вольерах предназначены только для работы над возбуждающими средствами?
Шитке усмехнулся.
— Моя лаборатория изучает самые разнообразные проблемы, — уклончиво ответил он. — Прошу вас.
Выйдя из дома, они подошли к вольере, где сидел лохматый рыжий пес.
— Этот экземпляр я приготовил для опыта, — сказал Шитке. Майер увидел у него в руках блестящую коробочку, в которых обычно держат стерильные шприцы. — Смотрите.