Сталин и писатели Книга четвертая
Шрифт:
Как видим, чтобы запретить и разгромить вторую серию «Ивана Грозного», у Сталина были СВОИ резоны. Совсем не те, какие приписывает ему Симонов.
Своим объяснением неприятия Сталиным эйзенштейновского фильма Симонов не то чтобы обеляет Сталина, но все-таки — вольно или невольно — его оправдывает. Хотел он этого или не хотел, но у него получается, что причиной этого сталинского неприятия были вполне разумные, отнюдь не зверские («...не дорезал пять крупных феодальных семейств»), а вполне понятные, в основе своей даже правильные государственные соображения.
Правильные соображения, оказывается, лежали и в основе развязанной Сталиным гнусной кампании по борьбе с «безродными космополитами»:
Борьба эта очень быстро стала просто и коротко формулироваться как борьба с низкопоклонством перед заграницей и так же быстро приняла разнообразные уродливые формы, которыми почти всегда отличается идейная борьба, превращаемая в шумную политическую кампанию,
Как говорил один персонале Зощенко: «Бывают ошибки, но линия правильная».
Так рассуждать Симонова побуждала не только еще не изжитая до конца его вера в Сталина — в то, что «Сталин всегда прав». К тому времени, когда он писал (диктовал) свои предсмертные записки, эта его былая вера давно уже развеялась. Но трезво и беспощадно оценить все зигзаги и повороты сталинской «генеральной линии» он не мог. Ведь для этого ему понадобилось бы так же беспощадно оценить — переоценить! — все крутые повороты и зигзаги своего собственного пути — в жизни и в литературе.
Самая ранняя — и, наверно, лучшая — пьеса Симонова «Парень из нашего города» была пронизана предощущением надвигающейся на страну большой войны.
В этом Симонов был не одинок. О близкой будущей войне на всю страну гремели песни:
Полетит самолет, Застрочит пулемет, Загрохочут железные танки. И пехота пойдет В свой последний поход, И промчатся лихие тачанки.Неизбежная будущая война авторам этих песен рисовалась, конечно, победоносной, а главное — быстрой:
И на вражьей земле Мы врагов разгромим Малой кровью, Могучим ударом.В полный голос, но по-иному звучала эта тема в предвоенных стихах молодых поэтов, сверстников Симонова. Не так легкомысленно-беспечно, но тоже романтически приподнято:
В те годы в праздники возили Нас по Москве грузовики, Где рядом с узником Бразилии Художники изобразили Керзона (нам тогда грозили, Как нынче, разные враги). На перечищенных, охрипших Врезались в строгие века Империализм, Антанта, рикши, Мальчишки в старых пиджаках, Мальчишки в довоенных валенках, Оглохшие от грома труб, Восторженные, злые, маленькие, Простуженные на ветру. Когда-нибудь в пятидесятых Художники от мук сопреют, Пока они изобразят их, Погибших возле речки Шпрее... Павел. КоганО том, как долог и тяжел будет их путь до «речки Шпрее», они тогда не догадывались. Только в 42-м, уже кое-что повидав на этой большой войне, друг и сверстник Павла Когана Михаил Кульчицкий напишет:
Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник! Что? Пули в каску безопасней капель? И всадники проносятся со свистом вертящихся пропеллерами сабель... ВойнаСимонову уже в той, довоенной его пьесе будущая война видится как предстоящая его героям долгая и трудная работа:
М о т о ц и к л и с т (входя).Товарищ майор! Пакет из штаба бригады. (Передает пакет, вынимает из кармана кожанки газету.)А это — из политотдела.
Приказали лично вам передать. Срочный выпуск фронтовой газеты. Разрешите ехать?
С е р г е й. Можете ехать. (Разрывает пакет.)К двадцати одному — на исходные позиции. Значит, правильно. Штурм. Севастьянов! Начинайте выводить вашу роту. Пойдете головным.
С е в а с т ь я н о в. Есть. (Уходит.)
С е р г е й (к Гулиашвили).Вы начнете через пять минут следом за ним.
Г у л и а ш в и л и. Дорогой! В этой газете указ, непременно указ о героях. Из нашей бригады — ты. Я точно знаю. Посмотри.
С е р г е й (складывает газету вдвое, потом вчетверо, решительно засовывает ее под кожанку, застегивает пуговицу).После боя прочту.
Г у л и а ш в и л и. Ну, как же ты, дорогой? Идти в бой, не зная: вдруг — да, а вдруг — нет.
С е р г е й. Ничего, злей буду.
Г у л и а ш в и л и. А если...
С е р г е й. Что — если? Если убьют? Да? Так эти «если» в нашей с тобой жизни уже десять раз были и еще сто раз будут. О них думать — воевать разучишься. (Дотрагивается рукой до кожанки там, где под ней спрятана газета.)Здесь не только те, что дожили: здесь ведь и те, что не дожили. Победу одни живые не делают. Ее пополам делают: живые и мертвые. А война еще только начинается.
Г у л и а ш в и л и. Начинается? Последний штурм, дорогой.
С е р г е й. Последний штурм? Чего? Зеленой сопки на реке Халхин-Гол? Ты сегодня плохо слушал радио, Вано.
Г у л и а ш в и л и. Почему плохо?
С е р г е й. Плохо. Ты сейчас о последней сопке думаешь, а я — о последнем фашисте.
В этом проявилось изначально, с молодых лет, с самых ранних его стихов свойственное Симонову политическое чутье. Его сверстники самовыражались, а он уже знал, чувствовал, понимал, чего ждет, чего требует от него время.
Но, опередив их в предвидении тягот и сроков будущей войны, в своем представлении о ее конечной цели он был с ними заодно.
Но мы еще дойдем до Ганга, Но мы еще умрем в боях. Чтоб от Японии до Англии Сияла Родина моя.Так представлял себе свое будущее не дошедший до «речки Шпрее» Павел Коган.
А вот о чем мечтает герой пьесы Симонова «Парень из нашего города» Сергей Луконин:
С е р г е й. Знаешь, Аркаша, когда на параде знамена проносят, красные, обожженные, пулями простреленные, у меня слезы к горлу подступают. Мне тогда кажется, что за этими знаменами можно всю землю пройти и нигде не остановиться. (Пауза.)Говорят, многие мечтают на родине умереть, а я нет. Я, если придется, хотел бы на чужой земле, чтобы люди на своем языке — на китайском, на французском, испанском, на каком там будет — сказали: «Вот русский парень, он умер за нашу свободу». И спели бы не похоронный марш, а «Интернационал». Он на всех языках одинаково поется.
Вот говорит погибший на финской войне сверстник Симонова Николай Майоров:
Мир яблоком, созревшим на оконце, Казался нам... На выпуклых боках — Где Родина — там красный цвет от солнца, А остальное — зелено пока...А вот — герой пьесы Симонова «Парень из нашего города»:
П о л и н а Ф р а н ц е в н а. Меня очень растрогало, когда вы захотели брать уроки французского. Все занимаются английским, говорят: нужнее.
С е р г е й. И правильно говорят, я тоже занимаюсь английским.
П о л и н а Ф р а н ц е в н а. Да, но вы и французским.
С е р г е й. А мне все нужно, Полина Францевна. Иностранные языки — все еще может случиться, они еще могут перестать быть иностранными. Вы знаете, когда я смотрю на карту, мне почему-то нравится только та часть ее, которая покрыта красным цветом.