Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Как уже говорилось выше, больше всех республик во времена коллективизации пострадала Украина. Но Сталин и не подумал дать изнасилованной им республике залечить раны и снова обрушил на нее всю свою злобу. В августе 1930 года он направил в Киев Молотова, Хрущева и Ежова расстрелять по разнарядке еще 30 тысяч человек... по усмотрению местного НКВД. Особенно старался оправдать оказанное ему доверие Хрущев, и, в конце концов, сам Сталин был вынужден написать ему в телеграмме: «Уймись, дурак!»
Полютовал вождь и в Москве. В столице была сосредоточена высшая власть, а он намеревался основательно «почистить» всю систему. Только
Просили ли его о помиловании? Да, конечно, просили! Только напрасно. И вот какие шедевры письменного творчества остались на письме одного приговоренного к расстрелу генерала.
«Он врет! Расстрелять! И. Сталин».
«Согласен. Прохвост! Собаке — собачья смерть! Берия».
«Изувер! Ворошилов».
«Сволочь! Каганович».
Обрушился Сталин и на тех, кто принимал самое активное участие в коллективизации и выполнении пятилетних планов, но в то же время выражал, нет, не возмущение, а хотя бы только сомнение в целесообразности массового уничтожения коммунистов. Потому и летели один за другим замы предсовнаркома, наркомы и их помощники, директора предприятий, главные инженеры и видные хозяйственники. Досталось и многочисленным иммигрантам. Страна купалась в крови, и если бы Артем Веселый осмелился написать новую книгу, он вполне мог назвать ее «СССР, кровью умытый».
Апогеем кровавой вакханалии стал последний показательный процесс 1938 года, на котором Сталин в последний раз предупредил: отныне никто не смеет становиться у него на пути и пощады не будет никому!
О чем весьма красноречиво напоминал состав подсудимых. Здесь были целых три члена ленинского Политбюро (Бухарин, Рыков и Крестинский), бывший руководитель НКВД Ягода, четыре народных комиссара, четыре дипломата, четыре руководителя республиканского масштаба, трое врачей во главе с патриархом советской медицины профессором Плетневым.
Обвинения? Да все те же! Убийство Куйбышева и Горького, шпионаж, терроризм, реставрация капитализма и подготовка свержения советской власти... Но даже этого показалось мало, и для Бухарина было придумано новое обвинение, из которого следовало, что в 1918 году он собирался... убить Ленина и Сталина и захватить власть!
Как и следовало ожидать, все эти подлые убийцы и наймиты гестапо признались в своих страшных злодеяниях. Кроме одного из пяти членов первого ленинского Политбюро, а впоследствии секретаря ЦК и заместителя наркома по иностранным делам Николая Крестинского! Изувеченный, но не сломленный, он заявил на суде: «Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником «правотроцкистского блока», о существовании которого не знал. Я не совершал ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».
Несколько озадаченный Вышинский поинтересовался, почему же он тогда вводил все это время следователей в заблуждение. И тут же получил исчерпывающий ответ. «Я просто считал, — заявил Крестинский, — что если я расскажу то, что говорю сегодня — что это не соответствует действительности, то это мое заявление не дойдет до руководителей партии и правительства».
Наивный ленинец! Даже сейчас он так ничего и не понял и был твердо убежден, что стоит только партии и правительству узнать о том, что происходит в стране, как виновных сразу же накажут. После его отчаянного заявления в зале установилась напряженная тишина. Давно уже стены суда не слышали правды, и она подействовала угнетающе. А может быть, просто каждый из тех, кто сидел по ту сторону подсудимых, уже видел на скамье подсудимых не Бухарина и Крестинского, а себя...
Вышинский спорить не стал и отправил Крестинского в НКВД, откуда он уже на следующий день вернулся человеком совершенно других воззрений. «Вчера, — поспешил он объяснить свое поведение, — под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного акта, усугубленным моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать, что я виновен...»
Бухарин, по лубянским меркам, продержался долго: целых три месяца. Что объяснялось отнюдь не силой его духа, а тем, что его не били и не пытали. Но стоило только потерявшему терпение следователю пообещать прикончить его жену и только что родившегося сына, он сразу же сдался. Тем не менее он так ни разу и не поддался на издевки Вышинского и вместе с Рыковым несколько раз ставил сталинского холуя в неловкое положение. В ответ на обвинительное заключение он заявил:
«Я признаю себя виновным в том, что являлся одним из руководящих членов «правотроцкистского блока». Из этого следует, что я признаю себя виновным за всю совокупность преступлений, совершенных этой контрреволюционной организацией, независимо от того, знал я или не знал, принимал или не принимал прямое участие в том или ином акте».
Конечно, Вышинскому не нравилась избранная Бухариным и Рыковым тактика, которую он назвал «помесью лисы и свиньи», и то, что они напрочь отвергали свое участие в конкретных преступлениях и брали на себя лишь общеполитическую ответственность за деятельность блока. Кто знает, что бы еще наговорил Бухарин, если бы не помнил об обещании Сталина покончить с его женой и сыном. И он, конечно же, «покаялся».
«Переоценивший» в тюрьме свое прошлое, Бухарин признал справедливость вынесенного ему приговора, заявив при этом, что на самом деле он заслуживает наказания «намного более сурового, нежели смерть» (интересно было бы узнать, какого же именно). Поскольку другого такой враг социализма, в какого он «переродился», не заслуживал.
Когда был оглашен приговор, Бухарин взял бумагу и написал: «Коба, зачем тебе была нужна моя смерть?» Но ответа так и не получил, а его послание Сталину было найдено в столе вождя.
Как и всегда в таких случаях, приговоры немедленно приводились в исполнение, а Бухарин надолго исчез из истории одного из самого сложного времени в истории России.
Сами же «чистки» продолжались практически до 1939 года. И за это время помимо и без того уже избитых донельзя партийцев и военных удар был нанесен по дипломатам, комсомольцам, разведчикам и командованию на Дальнем Востоке. Приговор не отличался разнообразием мер, он кончался либо ссылкой в лагерь, либо отправкой в безымянную могилу.