Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Поздней осенью 1945 года Сталин вернулся в Москву. Вряд ли его очень порадовало создание в октябре Организации Объединенных Наций, а вот за открывшимся в ноябре в Нюрнберге судебным процессом над главными военными преступниками он следил с интересом...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
9 февраля 1946 года Сталин выступил в Большом театре со своей первой послевоенной речью перед избирателями накануне выборов в Верховный Совет. И это было по-своему весьма знаменательное выступление, в котором слышались уже совсем другие интонации, нежели во время войны. И не было в нем уже ни братьев, ни сестер, а были только «товарищи».
«Вы ожидаете больше потребительских товаров после жертв, принесенных во время войны? — вопрошал по своему обыкновению Сталин и сам же отвечал: — Как бы не так! При коммунизме приоритет должен и впредь отдаваться тяжелой промышленности. Вы ожидаете изменения и даже отмены колхозной системы? Ничего не выйдет! Коллективизация остается краеугольным камнем советской системы! Вы думаете, что теперь наступил мир? Ошибаетесь! Да и о каком прочном мире можно говорить, если капитализм и империализм все еще сохраняют силы? Что теперь делать? Да то же самое, что мы все и делали до войны! Работать еще упорнее, выполнить следующий пятилетний план и добиться новых показателей. Ибо только тогда наша страна будет гарантирована от случайностей!»
Конечно, Сталин упомянул о победе, но выходило как-то так, что победил Гитлера уже не русский народ, а совершенно безликий общественный строй и «политическая система».
Многих, кто умел читать между строк, эта речь повергла в шок. Но мог ли Сталин не произнести ее? Думается, нет. По причине огромных изменений в мире, произошедших после окончания войны. С разгромом общего врага не стало и точек соприкосновения между СССР и Западом. По сути, союзники разошлись уже в Потсдаме, и как бы в подтверждение этому 21 августа 1945 года новый президент США отменил действие ленд-лиза по отношению к СССР.
Как это ни печально, но ни лидеры США, которые начинали играть ведущую роль в мировой политике, ни Сталин поначалу так и не поняли, что новые исторические условия требуют и соответствующих им новых отношений.
Привыкнув диктовать свои условия с позиции своей победоносной армии, которая в феврале 1946 года была переименована в Советскую, Сталин и после войны считал военную силу главным фактором в решении практически любых вопросов. Но в то же время он, по всей видимости, уже интуитивно чувствовал, что его время уходит и наступает новое. А оно действительно наступило уже 5 марта 1946 года, когда Черчилль в Фултоне призвал англосаксонские народы сплотиться для отпора коммунистической экспансии, что, в сущности, являлось официальным объявлением «холодной войны», и Сталин даже не сомневался, что программное заявление бывшего британского премьера согласовано с лидерами западных стран и США.
Оно и понятно, ведь в своей речи Черчилль говорил о том «железном занавесе», который опустился над Европой от Штеттина на Балтике и до Триеста на Адриатике, и о том, что постпотсдамкая Европа была совсем «не той Европой», за которую они воевали. Что требовалось для создания «той самой Европы», за которую сам Черчилль так отчаянно боролся в Тегеране, Ялте и Потсдаме? Для начала только одно — пересмотр принятых по Центральной и Юго-Восточной Европе решений.
Выступление Черчилля Сталин расценил как «опасный акт, рассчитанный на то, чтобы посеять семена раздора между союзными государствами и затруднить их сотрудничество». «Немцы, — говорил он, — произвели вторжение в СССР через Финляндию, Польшу, Румынию, Венгрию... Спрашивается, что же может быть удивительного в том, что Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу?».
Конечно, Сталин был трижды прав, создавая эти самые «лояльные» по отношению к нему правительства. Только были ли они на самом деле такими лояльными? Да, в 1945 году великие державы «согласились» с переходом Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Югославии и Албании, Финляндии, части Германии и Австрии в сферу советского влияния. Но наладить это влияние должным образом оказалось далеко не просто.
И в то же время когда сам Сталин желал видеть в правительствах всех этих стран как можно больше коммунистов с постепенной их абсолютизацией, Запад не собирался отдавать ему на откуп все эти страны и делал все возможное, чтобы сохранить существовавший в них строй. Положение осложнялось еще и тем, что Польша, Венгрия и Румыния не только симпатизировали США, но и выделялись среди остальных государств Восточной Европы достаточно сильными антирусскими и антисоветскими настроениями.
Но самым удивительным в истории образования социалистического лагеря было то, что гарантом развития демократии входящих в него странах должен был выступать тот самый Сталин, который создал один из самых страшных тоталитарных политических режимов. Правда, поначалу этому не придавалось особого значения. Да и сам Сталин в беседах с лидерами завоеванных им стран говорил о возможности «мирного перехода к социализму», что вполне согласовывалось с тактикой демократов. Но говорить — не значит делать, и на самом деле Сталин собирался формировать демократические блоки как основу коалиционной власти и использовать силу — военную и политическую — при нейтрализации лиц, отвергавших коалиционный принцип власти с участием коммунистов.
Понятно, что уже очень скоро именно силовые методы стали основной формой работы с демократами практически во всех странах Восточной Европы. И тяжелее всего пришлось все той же многострадальной Польше, где уже с осени 1944 года НКВД СССР проводил массовые и ярко окрашенные в политические тона репрессии. И прежде всего били тех, кто был против коммунистов во властных структурах и присутствия Красной Армии на польской земле.
Весной 1945 года лишь с помощью введенных в Бухарест советских дивизий румынские коммунисты смогли войти в правительство П. Грозы. И в своих тайных переговорах с Гомулкой, Костовым, Ракоши и другими восточноевропейскими политиками глава отдела международной информации ЦК ВКП(б) Г. Димитров настойчиво советовал «бить по морде» всех противников режима.
«По морде», конечно, били, и еще как! Уже в 1944—1945 гг. поднятая Сталиным и подхваченная местными коммунистами репрессивная волна накрыла Восточную Европу. Борьба шла отчаянная. И в конце концов, от сталинизма удалось спастись только Австрии и Финляндии, где коммунисты были слишком слабы, чтобы прийти к власти даже с помощью Советского Союза. Ну а в целом все было, как всегда, и строительство социалистического лагеря осуществлялось точно так же, как и при возведении любого лагеря: с войсками, сторожевыми вышками и часовыми...
Впрочем, по-иному и быть не могло! Как еще заливший собственную страну кровью Сталин мог создавать прокоммунистические режимы в подвластных ему странах? Да еще для последующего строительства социализма в них! Потому и летели головы всех, кто посмел усомниться в справедливости того самого нового порядка, который теперь на их земле устанавливал Сталин...
Могло ли быть иначе? Вряд ли. И дело было даже не в давно отброшенных идеях мировой революции. Помимо желания Сталина строить остальной мир по своему образцу он прекрасно понимал, что, если не он, то в Восточную Европу придут другие и тогда придется снова столкнуться с тем, с чем уже столкнулся перед войной, с полностью враждебным окружением. Ему же еще предстояло восстанавливать разрушенное...