Сталин. Жизнь одного вождя
Шрифт:
Сталинская диктатура, как любой тоталитарный режим, нуждалась в поддержании высокого градуса социальной мобилизации. А это достигается как за счет обращения к внешним угрозам, так и при помощи дискриминации определенных слоев собственного населения, когда энергия массового недовольства намеренно направляется на группы «козлов отпущения». Распространение массового антисемитизма сигнализировало, что именно евреи станут наиболее удобной мишенью. Однако воспользоваться этой возможностью в полной мере сразу же после войны Сталин не мог. Сложные игры на международной арене, сохранение остатков союзнических отношений с Западом заставляли действовать с оглядкой. Целью идеологических кампаний первых послевоенных лет, как уже говорилось, было избрано социально и национально неопределенное «низкопоклонство» перед Западом. Послужив средством идеологического воспитания интеллигенции, кампания борьбы с «низкопоклонством» вряд ли могла заинтересовать широкие массы населения.
Ситуация изменилась в связи с резким обострением противостояния с Западом, воплощением которого выступали США и их сильная еврейская община. Разрыв СССР с Израилем и превращение еврейского государства в союзника США довершили картину. «Евреи, как советская национальность, стали этнической диаспорой, потенциально лояльной враждебному государству» [832] . Новая идеологическая парадигма, формирующаяся в 1948–1949 гг., соединила сталинский лозунг борьбы с «низкопоклонством» и антисемитизм. В результате этого синтеза и возникла кампания против «космополитов», прочитанная массами как борьба с советскими евреями и их зарубежными покровителями. О сути таких настроений говорилось в одном из писем, отобранных для доклада Сталину в 1949 г.: «Так же как весь немецкий народ несет ответственность за гитлеровскую агрессию, так и весь еврейский народ должен нести ответственность за действия буржуазных космополитов» [833] . Государственный антисемитизм превращался в важное орудие социальных манипуляций.
832
Slezkin Y. The Jewish Century. Princeton, 2004. P. 297.
833
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 876. Л. 15; Советская национальная политика: идеология и практики. 1945–1953 / cост. Л. П. Кошелева и др. М., 2013. С. 846–848. Письмо военного журналиста С. А. Лифшица, март 1949 г.
Настроения Сталина, несомненно, играли важнейшую роль в новом повороте политической линии. Судя по многим признакам, в последние годы своей жизни Сталин считал евреев подозрительной «контрреволюционной» нацией, подобно тому как в довоенный период и во время войны он оценивал поляков, немцев, народы Северного Кавказа и т. д. Репрессии 1930-х годов, холокост, послевоенный антисемитизм подрывали революционный дух, присущий многим советским евреям в первые годы советской власти. Теперь, как полагал Сталин, евреи обратили свои взгляды на Запад, на США, были готовы служить ему с тем же энтузиазмом, с которым шли в русскую революцию. «Любой еврей-националист – это агент американской разведки. Евреи-националисты считают, что их нацию спасли США (там можно стать богачом, буржуа и т. д.). Они считают себя обязанными американцам», – заявил Сталин на одном из заседаний незадолго до своей смерти, 1 декабря 1952 г. [834] Эти подозрения Сталина только усиливали еврейки – жены его ближайших соратников, еврей – муж его дочери и т. д. Политический антисемитизм Сталина нарастал, превращаясь в последние годы его жизни в важное орудие внутренней и международной политики.
834
Источник. 1997. № 5. С. 140–141. Дневник участника этого заседания наркома В. А. Малышева.
Встречи с Мао
Неудачи Сталина в Европе в определенной мере компенсировались успехами коммунизма на азиатских фронтах. 1 октября 1949 г. после победы коммунистов в многолетней гражданской войне была провозглашена Китайская Народная Республика. Советское руководство немедленно объявило об установлении дипломатических отношений с новым правительством и прекращении всех отношений с его врагом – правительством Гоминьдана.
Победа китайских коммунистов, с одной стороны, несомненно, укрепила позиции СССР в холодной войне, но с другой – породила определенные трудности, связанные с конструированием новых советско-китайских отношений. Несмотря на зависимость от СССР, коммунистический Китай являлся слишком значительной силой, чтобы относиться к нему как к обычному сателлиту. У Сталина были основания подозревать, что в Китае его может ожидать очередной рецидив титоизма. Учитывая размеры Китая и его значение в третьем мире, такая угроза могла иметь куда более серьезные последствия. Важной причиной трений становились экономические проблемы. Необходимость оказывать возрастающую помощь разрушенной дружественной стране была тяжелым бременем для экономически слабого послевоенного Советского Союза.
Контакты с китайскими коммунистами еще до их прихода к власти Сталин в значительной мере сосредоточил в своих руках. Через структуры военной разведки была организована линия радиосвязи Сталина с Мао Цзэдуном, чья армия базировалась на северо-востоке Китая. Ее работу обеспечивали специальные советские эмиссары, выполнявшие одновременно роль врачей Мао Цзэдуна. Несмотря на постоянную переписку со Сталиным, Мао неоднократно выражал желание лично посетить СССР. Скорее всего, такой визит имел для него не только деловое, но и символическое значение. Мао нуждался в подтверждении своего статуса вождя китайского народа и партнера (пусть и младшего) Сталина. Однако с той же настойчивостью, с какой Мао стремился в Москву, Сталин долгое время старался не допустить его приезда. Первоначально Сталин считал нецелесообразным демонстрировать тесные связи с китайскими коммунистами в обход официального китайского правительства. Тем более что ситуация в Китае была запутанной и не предвещала быстрой победы компартии.
После нескольких переносов даты визита по вине Москвы Мао начал терять терпение. 4 июля 1948 г. он довольно решительно сообщил Сталину, что в середине июля намерен отправиться в Харбин с целью последующего вылета в Москву. Через десять дней от Сталина пришел совершенно обескураживающий ответ:
Ввиду начавшихся хлебозаготовок руководящие товарищи с августа месяца разъезжаются на места, где они пробудут до ноября месяца. Поэтому ЦК ВКП(б) просит тов. Мао Цзэдуна приурочить свой приезд в Москву к концу ноября, чтобы иметь возможность повидаться со всеми руководящими товарищами [835] .
835
Советско-китайские отношения. Т. 5. Кн. 1. 1946 – февраль 1950 / под ред. А. Ледовского, Р. Мировицкой, В. Мясникова. М., 2005. С. 447.
Мао был вынужден согласиться, но на этот раз не скрывал своего раздражения. Предлог, изобретенный Сталиным, был явно неудачным и поэтому звучал даже издевательски. Советский связник счел нужным проинформировать Сталина о реакции китайского лидера:
Насколько я знаю Мао Цзэдуна, более шести лет, его улыбка и слова «хао, хао – хорошо, хорошо» в то время, когда он слушал перевод, отнюдь не означали, что он доволен телеграммой. Это достаточно ясно было видно […] Он был уверен, что именно сейчас он поедет. Видимо, поездка для него самого стала нужной. С большим нетерпением ждал он ответа […] Чемоданы Мао Цзэдуна упаковывались, даже были куплены кожаные туфли (он, как и все здесь, ходит в матерчатых тапочках), сшито драповое пальто […] Он сейчас внешне спокоен, вежлив и внимателен, чисто по-китайски любезен. Истинную же душу его трудно видеть […] [836] .
836
Там же. С. 448–449.
Визит становился серьезной политической проблемой. В августе – декабре 1948 г., когда коммунисты в Китае начали одерживать решающие победы, Мао усилил нажим. В телеграмме от 28 сентября 1948 г. он писал: «По ряду вопросов необходимо лично доложить ЦК ВКП(б) и главному хозяину» [837] . В начале января 1949 г. Мао вновь выразил желание поехать в Москву к «товарищу главному хозяину» [838] . Однако Сталин был непреклонен. Советская сторона вновь отменила визит Мао и взамен послала к нему члена Политбюро А. И. Микояна. По более позднему свидетельству Микояна, при обсуждении вопроса Сталин аргументировал отказ тем, что поездка Мао «была бы истолкована на Западе как посещение Москвы для получения инструкций от компартии Советского Союза, а сам он назван московским агентом. Это нанесло бы ущерб престижу КПК и было бы разыграно империалистами и кликой Чан Кайши против китайских коммунистов» [839] . Это объяснение полностью соответствовало курсу Сталина на осторожность и демонстративный нейтралитет. Предметом переговоров с Микояном в начале февраля 1949 г. были военная и экономическая помощь со стороны СССР, а также судьба договоров, заключенных СССР с правительством Гоминьдана. Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и Китаем, а также сопровождавшие его соглашения, подписанные в августе 1945 г., были результатом договоренностей, достигнутых союзными державами в Ялте. Взамен на обещание вступить в войну с Японией Сталин получил от США и Великобритании согласие на восстановление позиций, которые занимала Российская империя на Дальнем Востоке до поражения в 1905 г. в войне с Японией. Китайское правительство признавало независимость советского сателлита Внешней Монголии (Монгольской Народной Республики), право СССР на создание военной базы в Порт-Артуре, а также долгосрочную аренду порта Дальний. Фактически под советское управление переходила Китайско-Чанчуньская железная дорога, соединявшая Порт-Артур и Дальний с территорией СССР. Благодаря этому Советский Союз получал незамерзающий порт на Тихом океане, военный плацдарм в стратегически важном регионе. Китайская сторона осталась недовольна этими вынужденными соглашениями. Советское присутствие в Китае чем дальше, тем больше выглядело политически опасным анахронизмом. Это хорошо понимали и в Москве, и в Пекине. Было ясно, что придется искать компромисс.
837
Там же. С. 463.
838
Советско-китайские отношения. Т. 5. Кн. 2. 1946 – февраль 1950. С. 10–11, 14–15.
839
Ледовский А. М. СССР и Сталин в судьбах Китая. Документы и свидетельства участника событий. 1937–1952. М., 1999. С. 55.
После окончательной победы китайских коммунистов у Сталина более не было оснований избегать приезда Мао в Москву. Более того, такая поездка становилась крайне необходимой для обсуждения и решения ключевых вопросов советско-китайских отношений в новой ситуации. Из Пекина Мао выехал 6 декабря. После десятидневного путешествия, ровно в полдень 16 декабря 1949 г., он прибыл на Ярославский вокзал в Москве. Переводчик Мао даже запомнил, что вокзальные часы начали отбивать 12 ударов [840] . Это обстоятельство только подчеркивало торжественность момента. На известной фотографии, запечатлевшей встречу на перроне вокзала, в первом ряду стоят начальник почетного караула с саблей наголо, Булганин в маршальской форме, Молотов, Мао Цзэдун. В пальто с большим меховым воротником и в высокой меховой шапке Мао выглядел солидно. Высокий и крупный, он выделялся на фоне низкорослых Молотова и Булганина. В тот же день поздно вечером Сталин принял китайского лидера в своем кремлевском кабинете.
840
Chen J. The Sino-Soviet Alliance and China’s Entry into the Korean War // Cold War International History Project, Working Paper No. 1. Woodrow Wilson International Center for Scholars, Washington, D. C., 1992. P. 19.
Понравились ли советский и китайский вожди друг другу? Вполне возможно. Между Сталиным и Мао было много общего. Оба родились в далекой провинции в бедных, но не нищенствующих семьях. Оба презирали своих отцов и любили матерей. Оба, несмотря на тяжелые условия жизни, смогли учиться и вырваться из той жизненной колеи, которая была предначертана им социальным происхождением. Оба много читали и занимались самообразованием, предпочитая отвлеченные гуманитарные знания радикального свойства. Оба писали стихи и избрали своими идеалами героев «разбойничьей» литературы, утверждавшей культ сильной личности, идеалы бунта и физической силы. Оба в юности ушли в революцию. Оба не имели способностей к языкам. Не выучив ни одного иностранного языка, они неидеально говорили и на своих. Сталин – с сильным грузинским акцентом. Мао – с сильным хунаньским [841] . Оба были жестоки и решительны. Мао вполне разделял сталинские методы утверждения единоличной диктатуры и управления страной и в значительной мере повторял их до и после смерти Сталина. Китай при Мао пережил чистки, ликвидацию старой гвардии революционеров, большой скачок и большой голод. В характеристике Мао, которую в декабре 1949 г. подготовил для советского руководства доктор-связник при Мао А. Я. Орлов, говорилось: «Нетороплив, даже медлителен […] Твердо идет к поставленной цели, но не всегда прямым путем, часто с извилинами […] По натуре артист. Умеет скрывать свои чувства, может разыграть нужную ему роль […]» [842] . Все это было так похоже на Сталина. В декабре 1949 г., когда Сталин праздновал свое 70-летие, Мао исполнилось 56. Мао испытывал вполне объяснимое почтение к Сталину. В разговорах между собой китайские руководители называли Сталина стариком [843] .
841
Панцов А. В. Мао Цзэдун. М., 2007. С. 47.
842
Мао Цзэдун. Автобиография. Стихи / сост. А. В. Панцов. М., 2008. С. 166.
843
Ледовский А. М. Сталин, Мао Цзэдун и корейская война 1950–1953 годов // Новая и новейшая история. 2005. № 5. С. 106.