Сталингранские сны

Демидов Андрей Геннадиевич

– Я уроженец Грозного, живу на улице Гамангурской, жена армянка, там и призван Молотовским военным комиссариатом Чечено-ингушской автономной советской республики, - ответил Казанник, смущенный таким неожиданным вниманием к себе со стороны командарма, - люди со мной надёжные, все, кроме двух, коммунисты или комсомольцы.

– Добро, - сказал Чуйков и добавил, обращаясь уже к комбату, - теперь с вами разберёмся до конца. Слушайте мой приказ!

Приказываю: занять оборону между хуторам Нижине Черни и Пимено-Черни между балками и оврагами, старцами и излучинами и не дать немцам воспользоваться удобными переправами, заставить их двигаться южнее, по большой дуге обходя Курмоярский Аксай, расходуя время, бензин, силы и моторесурс техники. Не дайте механизированным частям немецко-румынских войск, словацких, чешских, итальянских, любой этой мерзости, что появится скоро перед вами, переправиться на северный берег, используя пологий спуск к реке у моста в Пимено-Черни, и сам мост. Вон они двигаются сюда со стороны Нагольного, уже идут по ваши души. Для них переправится в другом месте, конечно, пустяк: срыть эскарп берега, сделать мост или гать, хотя бы из разобранных домов, но время они, гады, потеряют. Пусть в обход идут через Дарганов, и ещё восточнее, через Шарнут, Арым. Если они так любят кататься по степям, то хрен с ними, дадим этим европейским спортсменам ещё лишних 150 километров. Для бешеного кобеля сто вёрст не крюк, а мне это время очень нужно, чтобы

организовать оборону хоты бы между Чилеково и Абганерово. Вы должны заставить их вступить с вами в бой, теряя время, технику, топливо, снаряды, живую силу. Сопротивление приказываю оказывать до последней возможности. Приказа на отход вам не будет. Если только лично от меня, или командующего Сталинградским фронтом товарища Гордова. За не должное исполнение приказа, взыщу по приказу Народного комиссара обороны 227, командиров отдам под трибунал и расстреляю, остальных в штрафную роту. Вот такой мой приказ! Исполняйте!

– Есть исполнять приказ, товарищ генерал-лейтенант!
– нестройно ответили комбат и комиссар.

– Теперь пару советов от генерала, прошедшего Гражданскую, испанскую, финскую и японско-китайскую войну, да ещё поход по освобождению Западной Белоруссии и Восточной Польши, трижды орденоносца, окончившего академии имени товарища Фрунзе... Сами-то какой опыт имеете, товарищи?

– Я, товарищ генерал-лейтенант, воевал в бригаде товарища Покуса под Волочаевкой в 1922 году, потом служил в 36-й забайкальском стрелковой дивизии, брал штурмом, как комроты, Чжалайнор в 1929 году во время войны с китайскими милитаристам в Маньчжурии, закончил пехотное училище, был арестован, потом амнистирован, работал в пушной артели, и где ещё только не работал...
– ответил майор Рублёв, - по тактике и топрографии было отлично, а с ГТО и стрельбой похуже.

– У меня кавалерийское училище оконченое, был на КВЖД во воемя конфлткта с бело-китайцами, и ещё военно-политическое училище окончил. судимостей нет, - вслед за комбатом сказал комиссар, - член партии ВКП(б)!

– Сейчас другая война, товарищи командиры, совсем другая война идёт! Не знаю, как вы справитесь с танкобоязнь, авиабоязнью и радиобоязнью, но справиться надо! Значит так, забудьте всё, чему вас учили в училищах, не хочу чтобы первый бой стал для вас последним. Дам немного новинок военного дела для вас: передний край организуйте по опушке лесопосадок в 100 метрах перед деревьями, а противотанковые пушки и миномёты поставьте среди деревьев. Свой КП оборудуйте в склоне балки или в крутом западном берегу реки. Не устраивайте "Прощай, Родина" для своих 45-миллиметровое, не ставьте их перед пехотой. То же самое касается противотанковых ружей. Сделайте им несколько запасных позиций. Учтите, как только немцы у вас выбьют пушки и ПТРД, то их танки смогут сделать с вами всё, что угодно. Противотанкисты только по танкам должны стрелять, и с 400-300 метров, не больше. При первых их выстрелах, ориентируясь на пыльные облачка выстрелов, немцы на них обрушат весь свой огонь, чтоб дать возможность танкам добраться до ваших позиций. Если танки не будут атаковать, а стрелять издалека, метров с 900-1000, с флангов обходить, думая, что вы испугаетсь и по открытой местности броситесь бежать, вы молчите. Не стреляйте в ответ, с такой дистанции они много не настреляют, и ваши артиллеристы тоже, а вот позиции огневые свои все раскроете раньше времени... Удобные спуски к реке заминируйте. Согласно Временному Полевому Уставу РККА ПУ-36 отдельные ячейки для бойцов не копайте. Когда под огнём боец один остаётся, он чувствует себя не уверенно. У фашистов очень много автоматов и пулемётов в пехоте. Они не дадут ни за боеприпасами идти, ни санитарную помощь оказать бойцу, ни манёвры сделать на поле боя. Огонь фашисты часто такой организуют, что просто не встанешь на ноги. Ройте траншеи в полный рост, зигзагом, чтобы враг, ворвавшись в них, не мог вести огонь с одного конца траншеи до другого насквозь, а мина, бомба, или снаряд, попав в траншею, не имели максимального действия. Под ПТРы, пулемёты "Максим" делай в траншеях уширения, выступающие вперед, чтоб можно было вести огонь вдоль линии траншеи и под острым углом. В стенках сделайте ниши для укрытия бойцов и боеприпасов от артобстрела. В бою за боеприпасами и водой бегать в обоз будет некогда, а любая пробежка под огнём - это ранение, или смерть. А ползком много не наползаешь и не притащишь. Так что боеприпасы и воду разнесите все заранее. Перед передней траншеей организуй ложные позиции стрелков и противотанковых пушек. Чучела в шинелях и макеты из оглоблей сделайте. На немецких лётчиков-наблюдателей они работают хорошо. Сам видел. На твою душу бомб и снарядов меньше достанется! Охранение вперёд не выдвигай, береги бойцов. Всё и так видно. Ночью парные секреты выброси вперёд на 500 метров. В первой траншее держи два взвода стрелков, с винтовками и автоматами. Пулемёты только на флангах ставь, там от них при перекрестном огне больше толка, немцы так только и делают, хорошо они научились людей убивать! Румыны, конечно, гораздо слабее немцев будут. Но не тебе они достанутся, комбат...
– при этих словах загорелое и усталое лицо Чуйкова несколько обмякло и приобрело лукавое выражение, - раненых в лесу не собирай, увози за хутор, от разрывов снарядов и бомб в лесу такая щепа летит, не хуже осколков. Обе линии траншеи соедини ходами, чтоб можно было бойцов из первой отвести, или наоборот, первую усилить. С твоей Гражданской войны много времени утекло, комбат, но ты не пугайся. Первая их атака будет с наскока. Разведка. Мотоциклы. А ты будь хитрей, сразу-то всю силу разведке не показывай, прибедняйся, мол не батальон свежий у мебя, а так, с бору по сосенке, тут винтовка, там автомат... После того, как ты их прищучишь, они бронемашины вперёд пустят. Тоже с ходу, поскольку не знают, что ты не кучка беглецов из 51-й армии, а свежая часть, с артиллерией и боеприпасами. Получат от твоих 45-миллиметровок по носу и отступят готовится посерьёзнее. Подтягивать артиллерию, пехоту, миномёты, будут заправляться горючим, осматриваться с воздуха и через разведку работать. Потом танкисты попробуют. Они на открытом фланге моей 64-й армии и всего Сталинградского фронта, никакого серьёзного сопротивления не ждут, ни с чем таким встреться не ожидают... Ближайшая от вас боеспособная дивизия в ста километрах по ту сторону Котельниково. А ваша 208-я, пока ещё непонятно где... Одни вы тут. Соседей нет ни справа, ни слева... А уж когда они на вас бомбардировщики вызовут, тогда, считай, вы своё дело сделали. Трое суток простоите, будете героями!

За спинами собравшихся жителей Пимено-Черни, во главе со стариком в казацкой фуражке, послышался треск мотоцикла и возбуждённые крики. Охрана расступилась, пропуская к командарму-64 младшего лейтенанта Милованова и усталого молодого лейтенанта с артиллерийскими эмблемами в петлицах. Артиллерист был загорелым до черноты, давно не бритым, с лицом, заросшим чёрной щетиной. За офицерским ремнём его были заткнуты две гранаты РГД-33 с ребристыми насечками, а вместо гранатной сумки через плечо висел второй планшет.

– Командир гаубичной батареи третьего дивизиона 865-го артполка 302-дивизии, лейтенант Беридзе!
– представился лейтенант, - имею две 122-х миллиметровые гаубицы и 40 осколочно-фугасных выстрелов!

– Где твоя дивизия и полк, лейтенант?

– Не знаю, товарищ генерал-лейтенант. Мы около Зимовники остались без связи и пехотного прикрытия, отходим к Котельниково, пытаемся найти дивизию!
– ответил Беридзе, часто моргая длинными чёрными ресницами.

– В Котельников уже немцы. Поступаете теперь в подчинение к комбату, - ответил ему Чуйков и, повернувшись к Рублёву, сказал:

– Вот тебе, майор, от меня подарок, теперь серьёзная артиллерия у тебя есть! Ставь их за рекой, тяни провод телефона и управляй огнём, на прямую наводку не ставь, а то их быстро немцы выбьют! После того, как немец поймёт, что перед ним сила, он отбомбиться и отработает по тебе артиллерией ,и станет наступать уже по своей науке, с пехотой, переставляя пулемёты, всё ближе и ближе... И только потом в последнем ударе пустит танки... Если его пехота на бросок гранаты к твоей траншее подойдёт - тебе конец. Ты этого не допусти, контратакуй накоротке в штыки и сразу назад. Когда вы будете в одной куче, немец из пулемётов и миномётов стрелять не сможет. Своих перебьёт. До каждого красноармейца эту всю науку доведи, комбат, даже поварам, ведь м тоже придётся потом в цепи идти, когда стрелков в ротах выбьют. Раненых своих отправляй сразу, а тяжелораненых не вези, не довезёшь, некуда тебе. Медсанбата позади тебя нет, больниц и госпиталей тоже. По хатам на хутора отдай. Мины все свои, вперемешку, противопехотные и противотанковые, ставь сразу. Не береги. Не пригодятся больше они. Ночью холодно тут. Костры жги только в ямах, как кочевники древние. Сверху закрывай чем-нибудь...

Чуйков хотел ещё что-то сказать, но неожиданно нахмурился, замолчал, задумчиво глядя на лесополосу в полукилометре от них, прикрывающую собой село Пимено-Черни, и медленно пошёл в ту сторону, раздвигая голенищами сапог густые заросли ковыля, кияка и астрагала. Командиры последовали за ним. Милованов и Беридзе остались у фургона. Через некоторое время, отойдя от гражданских, охраны и чеченцев, Чуйков резко повернулся, и лицо его стало похоже на неподвижную маску: сощуренные глаза не мигая, смотрели, казалось, и на комиссара полка, и на командира батальона одновременно, ни одна складочка при его словах не шевелилась, только, едва расжимались губы.

– Понимаешь, комбат, для Сталинградского фронта теперь каждый час, каждые сутки - это как жизнь. Наступление фашистов с запада через Дон на Сталинград мы затормозили, а он взял, и с юга, со стороны Сала и Маныча, целую армию сюда развернул. Видать, Сталинград, стал сейчас бесноватому Гитлеру важнее чем Кавказ! А у нас здесь образовалась пустота. Ставка перебрасывает сюда резервы, но они ещё не прибыли, не заняли свои участки обороны. Дай мне, комбат, хоть пару суток, хоть сутки...

– Товарищ генерал-лейтенант, не сомневайтесь, защитим нашу партию большевиков и гаш советский народ! Грудью встанем, за Сталинград, за учение Ленина и великого Сталина, за власть рабочих и крестьян!
– воскликнул Рублёв.

– Мы не отступим!
– уверенно сказал комиссар, сжимая рукоять шашки.

Лицо Чуйкова перестало быть неподвижной маской, на лбу вокруг огромного малинового шрама от старого сабельного удара, собрались глубокие складки, подбородок с глубокой ямкой посередине выехал вперёд. Он ткнул указательным пальцем в то место, где у комиссара полка, под карманом гимнастёрки и партийным билетом было сердце, и зло заговорил:

– Я на разных войнах насмотрелся на всякие геройства. У нашего народа со времён проклятого царизма есть такая плохая черта. Летом работают на жатве до изнеможения, понимая, что день год кормит, а потом всю зиму бездельничают, крепя в себе мнение, что навалом, наскоком и штурмовщиной можно всеода всё решить. Тебе в академию генштаба учиться не довелось, а мне посчастливилось, так вот послушай опытного командира... Это всё со времён царизма повелось, жизнедеятельность разбитая на циклы - "работа" - "безделье" - "работа". Крестьянский уклад образовал такую жизнь: в страдную пору нужно было выложится полностью, ударить, "работнуть", чтобы пережить зиму. Привыкли работать рывками. Гражданская война укрепила чувство, что натиском и ударом можно справиться с любой бедой, стоит лишь поднапрячься, в любой момент можно наверстать упущенное, стоит только захотеть и все будет сделано. Это всё путь штурмовщины, рывков, иллюзия благополучия при временной "победе", рождение рекордов ради рекордов, когда при общих недоработках имеется картина благополучия. Но не "ударными неделями", месяцами, постоянным натиском нужно решить проблемы, а только целеустремленной повседневной деятельностью можно их решить. Нам уходить от этого, методично всю делать и каждый день, с расчётом и экономя силы, как эти фашисты проклятые делают, как Сталин учит работать - каждый день и думая наперёд, на перспективу. Мой-то отец конюхом был в подмосковье, и работал на от зари до зари круглый год, потому что у его тридцати лошадей не было выходных. Так и я не позволяю себе штурмовщины, а только постоянную, ежедневную работу. Так что береги людей, комиссар, оставь всю показуху в прошлом. Войну, как в уставе и как в кино, под развёрнутым знаменем, толпой и криками "Ура!", я тебе запрещаю! Знаю, людей с криками "За Родину!", "За Сталина!" ты в атаку поднять сможешь, и все коммунисты и комсомольцы встанут первые за тобой. Но это будет всего один бой, последний бой! А мне нужны сутки боя, двое, трое суток, как можно дольше, чтобы, даже если фашисты подойдут к Волге, они бы это место своими обозами обходили, теряя время и горючее! Забудь, чему тебя учили в военно-политическом училище, кроме любви к партии и Ртдине, оставь штурмовщину теперь! Не погуби батальон в одной атаке, комиссар! У меня здесь больше ничего нет! Пойми, у немца в пехотном батальоне, на каждую роту - по двенадцать пулемётов, да в батальоне ещё, кроме того - отдельная пулемётная рота с десятью пулемётами. Итого 50 пулемётов на батальон. В рост, в атаку, хоть батальон весь на эти пулемёты поднимешь, толку не будет, через пятнадцать минут не будет батальона! С этими гадами по-другому надо воевать! С умом! Собери своих политруков, всё это им втолкуй. А вот за трусость и оставление поля боя, я с тебя спрошу. Кто побежит, бросит оружие, поднимет руки вверх - стреляй в того сразу! Комроты побежит - стреляй комроты! Комбат твой побежит - стреляй его, стреляй в комбата! Понял?
– произнеся это, Чуйков снова с яростью ткнул пальцем в грудь комиссара, отчего тот вздрогнул, словно только что получил пулю сам, - на этом направлении за вами больше нет никого, за вами только Сталинград! Там, на западе, коварный, беспощадный, враг, садист и насильник, грабитель и подонок, а там, на востоке, ваша любимая Советская Родина, героический советский народ, истекающий кровью, сироты и вдовы, старики и малые дети! Защитите их!

– Понятно!
– ответил комиссар, оцепенев от такого напора силы и ярости в словах командарма, и на глазах у него вдруг выступили слёзы, - ни шагу назад не сделаем! Умрем как один, если придётся!

– Всех отступающих красноармейцев, офицеров, мужчин призывных возрастов от шестидесяти до восемнадцати лет, задерживай и ставь в свой строй, - продолжил говорить Чуйков, - кто будет отказываться, а также паникёров, трусов, диверсантов, возможных агентов и провокаторов расстреливая на месте! В Пимено - Черни находится заградкомендатура из 10-й стрелковой дивизии НКВД полковника Сараева, пограничники, на соседних хуторах имеются их наряды. Они наловили тут для отправки на военно-учётный и формировочный пунт пару сотен дезертиров. Сформируй из них роту своего подчинения, и посади в первую траншею. Если есть у пограничников собранное оружие, вооружи их, нет оружия, пускай добывают его себе в бою! Всех, кто может держать лопату из окрестных хуторов сюда, рыть траншеи, кто откажется, под арест. Времени у тебя, может быть до завтрашнего утра. А может и меньше. Ты теперь здесь и Советская Власть и Красная Армия. Понял?