Стальная
Шрифт:
Какое-то время Искра хватала воздух ртом, задохнувшись от возмущения. Ох, уж эта односторонняя связь! Она, конечно, была офицером, и с дисциплиной до недавнего времени проблем у нее не возникало, однако от злости аж скулы сводило. По-хорошему, ей следовало немедленно доложить о своем состоянии на базу. Возможно, то действительно вылезла побочка ее экспериментального лечения, и выполнить операцию, которая так просто звучала со слов Ректора, Искра была не в состоянии. Ей хотелось рвать и метать, в голове гудело, а перед глазами порой мелькали яркие всполохи. С другой стороны, какие у них были варианты? Даже если центр перебросит в эту часть сектора спасательный транспортер, он достигнет «Старца»
И хотя Ректор сообщил, что связь окончена, через полминуты экран снова замигал, явив его пресную физиономию. Искра знала, что она ненастоящая, и всегда бурчала, что в таком случае могли выбрать аватарку какого-нибудь красавчика – базе все равно, а ей приятно.
– Совсем забыл, Зайка, отправляю запись повторно, – деловито произнес Ректор. – Дома у тебя все хорошо, семья передавала привет, как говорится, любят и ждут. Знаю, что ты не любишь сюрпризы, поэтому предупреждаю. На том руднике работает один твой старый знакомый, Клим Иванов. Он тебя встретит. На Маркаряне вы не очень мирно расстались, но парень он хороший, ты уж там не стерви и его не обижай.
Искра медленно выдохнула и вдохнула. Значит, мужская солидарность, да? Мало того, что Ректор отпускал этого адовского бздуна целым и невредимым, так еще и встал на сторону ее бывшего, засранца Иванова.
Успокойся, Капитонова, сказала она себе, тебя послушать, так тебе весь мир немил. Но сдержать эмоции все же не удалось. Поднявшись с кресла, которое показалось ей пыточным, Искра развернулась и со всей силы врезала по спинке, проломив ее так, что кулак вышел с той стороны. Искра оцарапала кожу до крови, но боль притупила ярость.
Вот вам ваши эксперименты, в сердцах бросила она и направилась к стыковочному отсеку, не слушая Машины вопли. Клим Иванов был последним человеком в космосе, кого Искра хотела бы видеть. Она могла простить многое, но не предательство.
Глава 3
Доктор свою фамилию не любил и даже на входном люке медицинского отсека разместил табличку с указанием имени отчества и заглавной буквы: Юрий Борисович П. Он много раз думал о том, чтобы ее сменить, но всегда было что-то срочное, мешающее заниматься бюрократией. К тому же надо было обязательно лететь на Землю, в Питер, а доктор в свое время наследил, причем довольно грязно, и предпочитал судьбу не искушать. Один раз повезло, а во второй раз знакомства и связи могут не сработать. К тому же после двух лет работы на Элайе от этих связей мало что осталось.
– Еще долго? – прозвучал глухой голос из медицинского сканера, и Юрий поморщился, с трудом подавив раздражение. Недавно ему исполнилось сорок пять, но здесь, на этом проклятом серебряном руднике, он чувствовал себя глубоким стариком. Доктор уже не помнил, всегда ли так ненавидел пациентов, или то началось на Элайе. Если когда-то он и давал какую-то там клятву, то это случилось совсем с другим человеком. Совесть же нового Юрия была чиста. Доктор нехотя положил на стол скальпель, который любил вертеть в пальцах во время приема, и ответил, придав голосу привычную медово-лилейную интонацию:
– Минут десять, голубчик, лежи смирно.
За «голубчика» начальник рудника уже не раз ему выговаривал, однажды даже с занесением в личное дело, но доктор ничего не мог с собой поделать. Нет, ему не нравились мужчины, впрочем, как и женщины, но подобная
– Никогда никому не рассказывай о том, что вас двое, – наставляла мать, помирая от новой марсианской лихорадки в Миллионке, Пятом общественном госпитале в Питере, где тогда работал доктор.
– Теперь только он у тебя остается, Юрочка, – шептала женщина в бреду. – Береги его, а главное – слушайся.
Она повторяла ему это с тех пор, как трехлетний малыш доверительно рассказал маме, что слышит голос в голове. Мама обрадовалась, ведь второго ребенка выносить не получилось, все последующие беременности обрывались выкидышами. Значит, то сам Господь послал душу братика, о котором она так мечтала. Душа эта заселилась в ее первого, и, увы, последнего сына. С тех пор в детской комнате Юры появилась еще одна кроватка – вечно пустующая, а все игрушки покупались в двойном экземпляре. Праздновать день рождения «братика» решили в тот же день, что и Юрин. Правда, подарки «брата» мать ему трогать запрещала, а после дня рождения отвозила на дачу, где сжигала в бочке. Юра честно старался не замечать, что «брату» дарят больше игрушек, чем ему, но обида на мать зрела. В голове роились разные мысли, и, если бы не заступничество «брата», которого мать нежно звала Андрюшей, а Юра Дрюхой, неизвестно чем бы детские игры закончились.
Дело было в том, что Юра любил Дрюху больше, чем маму. Этот Андрей и в самом деле оказался мировым парнем, настоящим другом, своим в доску. Он говорил всегда именно то, в чем Юра боялся себе даже признаться. Андрей разрезал правду скальпелем, находя и отсекая больные кусочки даже в том, что казалось истиной. В университете он стал Андроном, а потом, наконец, когда Юрий немного разобрался в себе и жизни, просто Андреем.
Этих «голубчиков», «дорогуш» и «любезных» придумал, кстати, его брат. Звучало старомодно, но формировало характерный образ, за которым можно было прятать Андрея. Юра всегда его прятал, хотя иногда тот просился на волю. Однако эта его последняя «воля» стоила доктору места на государственной службе в Питере, а также лицензии хирурга, которую у него забрали. Впрочем, Андрей же и подсказал, как дело исправить. На задворках вселенной, вроде этого рудника, никто к лицензиям не присматривался, и фальшивые документы легко проходили за настоящие. Если начальник станции Сальцев что-либо и подозревал, то держал свои подозрения при себе. Дело у них было общее.
Доктор томился на Элайе, как попугай в клетке, но мысль о том, что у этой каторги есть приятные бонусы, а также срок окончания, грела и придавала сил.
Сканер запищал, выдавая результаты, и доктор, подслеповато щурясь, склонился к монитору. Он давно вылечил близорукость, но привычка с детства осталась. Мать была ярой противницей технологий, и Юрий до самого университета, пока не уехал в общежитие, носил очки.
То, что выдал компьютер после обследования шахтера, его не удивило. Результаты совпадали с данными еще двух горняков, которые приходили к нему на прошлой неделе.
«ФОП – Фибродисплазия Оссифицирующая Прогрессирующая» – значилось в предварительном диагнозе от компьютера, но на то он и был машиной, чтобы лишь предполагать. Окончательное слово оставалось за доктором.
Юрий Борисович покряхтел, схватился привычно за скальпель, бросил его, принялся лихорадочно строчить в блокноте, потом захлопнул и его тоже, задумчиво уставившись на серый пейзаж за окном. Десятисантиметровый слой стеклопластика защищал от враждебной погоды, но доктору всегда казалось, что этот момент наступит. Однажды утренние ветра не только выбьют стеклопакет, но снесут к чертям и сам медицинский отсек, и другие модули станции, которая, словно грибок поганка, возвышалась над рудником.