Стальное зеркало
Шрифт:
Потом — Нарбон. Человеческое море, подвластное приказам. Воды, расступающиеся и сходящиеся по воле разума командующего. Военные лагеря, полки, мелкие происшествия и обычный распорядок. Война. Здесь было чему учиться — и было на что просто смотреть, постигать, запоминать.
Он никогда не видел, как можно двигать человеческую массу такого размера. Негде было. Опыт Гая тут не помогал, слишком многое изменилось. Неизменным осталось разве что то, что мелкие проблемы, будучи умножены на количество людей, превращаются в горы, в Осу и Пелион, в огромные хребты, чьи вершины достигают неба. Камешек к камешку — Альпы, песчинка к песчинке — пустыня. А еще он видел, как простейшие распоряжения — повторенные нужное количество раз — определяют место каждому камешку, каждой песчинке. Как эти распоряжения цепляются одно за другое, образуя связи. И вот — не препятствие, не стихия, а инструмент — грубый, не очень хорошо подогнанный, но уже вполне пригодный для решения задач. И — что самое главное — этот инструмент уже не сломается сам по себе, и других собой не придавит. Гай восхищенно ругался в голове дня три, объясняя, что по меньшей мере половина всего этого — нововведения. И половина этих нововведений — совсем недавние.
Нам повезло, нам очень повезло, что четыре года назад на юг отправился сам король Людовик, а не один из его генералов. Валуа-Ангулем преподал бы полуострову слишком чувствительный урок. Сродни тем, которые выучивали пленные воины, ставшие рабами. «Сражаться надо лучше» — несомненно, надо, но шансов воплотить новое знание в жизнь уже слишком мало. А мы даже не заметили, насколько повезло. Это самое худшее. Когда свары между двумя мелкими тиранами делаются важнее происходящего хотя бы по берегам Средиземного моря — значит, мышь-полевка зазевалась, не видя над собой сокола. Жизни такой мышке осталось ровно столько, сколько нужно соколу, чтобы рухнуть вниз.
Нам повезло тогда и повезло сейчас. Нынешняя война затянется надолго. И когда она закончится, стороны еще долго будут подбирать хвосты и остатки. А когда подберут, можно будет еще какое-то время играть на противоречиях между Аурелией и Толедо, они есть, их много, но оба государства не захотят ссориться совсем, будут балансировать, торговаться, искать компромиссные решения… а к тому времени, как эта игра им надоест, у меня уже все будет. Города, деньги и армия. Не наемные отряды, не городские ополчения, армия с земли, по жребию. Вместо налогов и за плату. Настоящая, правильная. Моя.
Маршал любил и умел составлять планы — и также легко, не без удовольствия, расставался с ненужными. Планов было составлено десятка три; не менее пяти так или иначе были доведены до любопытных глаз и ушей. Самые неловкие и далекие от истины, разумеется — но и самый неудачный план, прорехи в котором проявились еще на середине, был неплох. Достаточно хорош, чтобы стал еще и предупреждением. Вызовом.
Но какой сделается основой игры, маршал собирался решать только на месте — и решил на третий день пребывания в Нарбоне, еще раз собрав нужные сведения, разведав обстановку… может быть, просто вдохнув восточный ветер.
— Де Рубо не сможет отказаться от штурма ни при каких обстоятельствах. Воля короля Филиппа. В ближайшие дни он попытается взять город — и мы дадим ему наполовину сунуться в мышеловку.
Это звучало… почти безумно. Если бы вариант уже не был несколько раз разыгран в особняках обоих герцогов. Если бы три четверти нужных действий не были разобраны на части по волоску заранее. После всех испытаний, которым была подвергнута многострадальная и много претерпевшая от творцов идея, она оставалась безумной на вид. Но безумие это было хорошо просчитанным.
Простая чумная мысль: дать арелатцам войти — и поймать их сразу после. Раньше эта идея не рассматривалась, слишком дорого стоила бы городу. Но при текущем положении дел прочие варианты обходились дороже. А план предусматривал все, что было в человеческих силах — включая опоздание флота, включая задержки на погрузке, включая действия противника, включая погоду — да, включая погоду. Вот небольшого конца света в одном неплохо прикрытом бассейне он не предусматривал. Впредь, видимо, будет.
Что ж, могло выйти и хуже. Даже если большую часть флота и четверть армии считать потерянной — могло выйти и хуже. Потому что мы имеем дело не только с как бы вольным городом и его непостоянным магистратом, не только с последовательным королем Филиппом Арелатским и его генералом — еще и с Сатаной. Лично, персонально, нос к носу. Например, десант мог оказаться успешным, армия взяла бы город и вытеснила арелатцев к Арлю — и вот тут побережье ушло бы под землю вопреки всем мерам предосторожности. Волны… не будем думать, что произошло бы в приморских городах повсюду, включая Африку. Мы потеряли всего лишь корабли и солдат. Полная потеря десанта фигурировала в одном из планов — и была признана допустимой. Лучше бы это случилось при штурме, разумеется, но и происходящее не фатально.
Только очень неприятно. И все нужно начинать заново, перестраивая расчеты на ситуацию без флота.
Коптит, капает смолой факел. Уже почти догорел, но есть еще целая связка. Неровный свет скачет по лицам, выхватывает то потерянный взгляд брата Арно, то жестко сжатые губы Мигеля, то ледяную злость в стиснутых руках Мартена. Интересно, на что я сейчас сам похож?
— Я очень надеюсь, — так же спокойно, как и раньше, сказал Валуа-Ангулем, — что де Сандовал пропал в море… или хотя бы найдется не скоро.
Можно было бы ответить, что вина адмирала не так уж и велика. Прихода этого… шторма века никто не ожидал. Все моряки, все местные жители, включая полковника Делабарта, пророчили, что три-четыре дня будет стоять полный штиль. Начнись высадка десанта как запланировано, корабли все равно не уцелели бы. Солдаты… даже Чезаре идея выглянуть наружу, чтобы оценить, можно ли там уцелеть, а не быть смытым в море или расплющенным о ближайшую стену, представляется неразумной. Риск велик, а удовольствия никакого. В лучшем из лучших случаев промокнешь до костей. Так что десант мог бы погибнуть даже не в сражениях, а по воле стихии. Но герцог Ангулемский просто выражает свое негодование наиболее удобным способом. Адмирал — не буря, ему желать неприятностей проще.
А может быть дело в том, что маршал как раз не желает неприятностей, но убежден, что если они с де Сандовалом столкнутся лицом к лицу, эти неприятности не заставят себя ждать.
Валуа-Ангулем отцепляет с запястья две дощечки.
— Возьмите, посмотрите — и начинайте составлять списки.
Это, естественно, не просьба, а приказ. Мел, даже на восковой основе, пачкает руки и слишком легко стирается. Но писать тоже легко и написанное нетрудно читать. Дела, которыми следует заняться немедленно по окончании бедствия. Город, лагеря, дороги, переправы, чистая вода, склады, выяснение масштабов… у него есть такой список, только в голове. Они с Гаем составляли его первую половину ночи. Но какие-то вещи все равно пропущены. Зато он уже прикинул, сколько людей на что нужно и где их брать, и как распределять… но можно попробовать уточнить.
Если бы речь шла о другом человеке, можно было бы слегка обидеться — и слегка огорчиться, что командующий тратит время на то, что уже практически сделано. Но эту систему Чезаре уже изучил. Маршал формализует все — любой инцидент попадает в жернова и преобразуется в цепочку инструкций. Коротких, простых и внятных. Что делать, если. И почему делать нужно именно это. Эти инструкции будут повторять и обкатывать, пока все описанное не войдет в привычку — и не начнет определять… нет, не потолок. Пол. Землю. Слой, ниже которого нельзя упасть.