Стальное зеркало
Шрифт:
Младшего — теперь единственного — де ла Валле король узнал только благодаря размерам. И траурному платью. Это не было преувеличением. Человек, который вошел в королевский кабинет, двигался иначе, смотрел иначе, не был похож на отца, не был похож на себя, толкал перед собой густое облако с трудом сдерживаемого раздражения — и больше всего походил на единорога. Не на грациозное существо с родового герба, а на настоящих, африканских — тяжеловесных, близоруких, страшных.
Было это тем более удивительно, что звали Жана де ла Валле хвалить и награждать. Вечером предыдущего дня горожане, узнав об объявлении войны, невесть с чего решили, что лучшим ответом на этакое вероломство будет разгромить альбийское представительство. Видимо, чтобы впредь думали, какие бумажки королям вручают… Городская стража не то все проспала, не то была обуяна бесом патриотизма, не то просто не рискнула связываться с толпой. А в толпе уже орали, что и коннетабля покойного, всенародно любимого — и правда, что любимого — подлые островитяне нарочно ядом извели, чтобы с ним не воевать… Вот когда об этом доложили, у короля прямо зубы свело. Хорош он был в тот день, ох, хорош, ничем не лучше того крикуна. Кончиться могло плохо — Людовику к тому времени уже доложили, но гвардия могла и не успеть — но тут на месте готовящегося происшествия появился новый граф де ла Валле… со свитой. С большой свитой.
Свита была не только велика, но и вооружена, настроена весьма решительно и неласково к смутьянам. Пострадавших было не так уж много — но достаточно. Правда, по большей части осаждавшие претерпели от себя же — кого-то затоптали, кому-то переломали в давке кости, сломанные носы и пробитые головы вообще не считались. Раненых и убитых графом или его свитой набралось не больше двух десятков. Гвардия, вдохновленная королевским рыком, обошлась бы куда суровее, но в том уже не было нужды.
Посольство уцелело — ну, не считая морального ущерба и определенного вреда ограде. Никаких жалоб ни с чьей стороны не последовало.
Его Величество пожелал увидеть героя следующим же утром… и увидел. Не убитого горем юнца, вспомнившего, что у него есть долг, не бестолкового избалованного мальчишку, в кои-то веки сделавшего полезное дело — взрослого человека, давно уже взрослого человека, пребывающего в состоянии спокойного бешенства.
Ничего похожего на отца. Этот… гость был недобрым. И очень жестким. Не сейчас, после всего, что на него рухнуло. Вообще, по природе своей. И он не собирался это скрывать. Не видел смысла.
— Ваше Величество… — Положенный поклон, без малейшей небрежности, безупречно — а потом это невесть что поднимает голову и смотрит на короля. Понимающим взглядом. Молча ждет развития событий.
Значит, говорить нужно совсем другое.
— Граф, я сожалею, что по нерасторопности городской стражи в городе разнеслись слухи, связанные с именем вашего отца. И уверяю вас, что первотолчком к распространению этих слухов послужило слишком живое воображение части горожан и их любовь к Пьеру де ла Валле. И более ничто.
— Благодарю, Ваше Величество, за эту явную благосклонность. — Отлично поставленный голос. Без пауз и перепадов тона, с которыми раньше говорил Жан. Сейчас говорит хороший ритор.
— Это я благодарю вас за то, что вы, пренебрегая трауром, оказали городу, стране и мне значительную услугу. Я не забуду. — А еще я не забуду, что вы, молодой человек, года три, не меньше, строили из себя даже не дурака, куклу на веревочках. И это в то время, когда мы задыхаемся без людей.
— Я выполнял свой долг перед отцом, Ваше Величество. — Кажется, граф отвечает на высказанную и невысказанную мысли сразу. И ответ на невысказанную мысль куда более неприятен.
— Я уверен, что вы будете выполнять свой долг перед домом и государем не менее последовательно… и щедро.
— Да, Ваше Величество. Присягу приносит человек, а не впечатление о нем.
Да, это совсем не тот Жан. Но это хорошие новости. Первые хорошие новости за неделю.
— Я позвал вас, чтобы поблагодарить — и чтобы сказать, что я, к величайшему моему сожалению, не смогу позволить вам провести положенный срок траура с семьей.
— Да, Ваше Величество. Вы можете не перечислять причины. Я всецело в вашем распоряжении, как видите. — Молодой человек еще и научился намекать. Это новый глава моей партии, умение ему пригодится — но с ним будет нелегко. Всем. Включая короля.
Король никогда не думал, что лазурь — недобрый цвет. Небо, южное море, цикорий, любимое платье Жанны… ну что тут может жечь и колоться? Оказывается, может. Если эта лазурь смотрит на тебя с высоты примерно семи футов и принадлежит Жану де ла Валле.
— В таком случае, начинайте готовиться к отъезду. Вам придется отбыть примерно через десять дней — на север или на запад, это решение еще не принято.
— Ваше Величество, могу ли я осмелиться задать несколько вопросов?
— Я буду рад, если смогу хоть чем-нибудь отблагодарить вас.
— Прошу заранее меня простить — я уверен, что, в свою очередь, покажусь вам очень неблагодарным. — Был бы почти Клод, да только говорит прямо. Прямо в лоб. — Ваше Величество, кто будет командовать армией, в которой мне предстоит служить? Армией Аурелии?
На этот вопрос не было ответа… до того, как была объявлена война. Теперь — спасибо неизвестным благожелателям — он есть.
— Его Светлость герцог Ангулемский.
— Благодарю, Ваше Величество. Это… лишает смысла все прочие мои вопросы.
— Отчего же?
— Ваше Величество, я позволил себе усомниться в вашей беспристрастности. Я прошу прощения. — Молодой человек в очередной раз кланяется и на сей раз не спешит разогнуться. Да что ж у них за семейная привычка такая…
— Считайте, что вы прощены, молодой человек.
— Благодарю, Ваше Величество. Я буду ожидать вашего приказа о производстве в то звание, которое Ваше Величество сочтет подобающим для меня, но не выше звания полковника.
Король улыбается. Он только что случайно сказал правду. Это все-таки, все-таки еще молодой — а порой очень молодой — взрослый человек. Пьер бы не допустил такой ошибки.
— Ваше будущее звание определит ваш командующий, граф.
Жан смущенно улыбается — губы слегка расплываются, в осанке что-то меняется, словно в тугую единорожью шкуру пытается влезть прежний увалень. Глаза… глаза не теплеют. Господи, думает король, я же теперь никогда не смогу быть уверенным в том, что он ошибся нечаянно, а не нарочно, смущается, а не притворяется смущенным, делает промах, а не допускает его… За что?
Сын Пьера де ла Валле смотрит на своего короля и очень искренне говорит: