Стальное зеркало
Шрифт:
— Я бесконечно признателен Вашему Величеству.
— И подозрения половины двора и двух третей соседей окажутся окончательно… укреплены. — Королю опять смешно. Год подряд ему доносят, что и в Аурелии, и за ее границами многие считают, что Людовик и его наследник давно прекрасно спелись, действуют сообща, друг друга в обиду не дадут — а две почти в открытую враждующие партии существуют лишь для отвода глаз. Само удобство: твоя партия — и как бы враждебная… тоже твоя.
— В военное время эти подозрения могут оказать большую услугу, — пожимает плечами коннетабль.
— М-мм… но вы же собираетесь пережить эту войну? — Король будет говорить так, как хочет. Подданные пусть привыкают. Или не привыкают… их дело. Но Людовик хочет знать. Слишком тесный союз с короной рассорит Клода с половиной собственной партии. А уж подозрение, что этот союз существовал с самого начала, может оказаться и вовсе смертельным. Если не во время войны, так после нее.
— Ваше Величество, вы не подскажете мне, что я выиграю, если Аурелия потеряет Нормандию или Шампань?
— Очень многое, дражайший наследник. Это же под моей властью Аурелия ее потеряет. А, значит, я — такой негодный король, как вы и говорите, и теперь это очевидно. Дальше носа своего не вижу, не успел сесть на трон, как уже потерял Нормандию… или Шампань. Нет, — поднимает король руку, — это не подозрение, не обвинение. Это просто ответ на ваш вопрос.
— Я благодарен Вашему Величеству за ответ, но он опоздал на десять дней. У нас уже есть достаточно серьезная потеря. И слишком многие мои сторонники владеют землями на северо-западе. И на северо-востоке.
— И обвинят они не вас, разумеется. — Ну почему бы и не объясниться хоть на какое-то время.
Коннетабль — второй человек в государстве. Если король болен или еще почему-то не может исполнять свои обязанности, власть переходит к коннетаблю. Временно, конечно. Но Людовику еще сколько-то лет иметь дело вот с этим вот… стервятником. Потому что другого нет. Потому что Пьер именно его считал единственно возможным преемником. Со всеми его перьями, с его партией, с его мнением о том, кто должен сидеть на троне, а кто — дурак, не видящий дальше своего носа и вредный для страны. И если его, этого нового коннетабля, считать первым врагом и именно от него ждать удара, то лучше попросту уступить ему трон. Иначе можно сойти с ума. Убить — так придется вместе с Франсуа и епископом, а потом всю жизнь ждать мстителей. Ждать, подозревать, разыскивать, придумывать…
Я иногда понимаю двоюродного дядюшку, я понимаю, почему он пытался извести Клода… лет с десяти, что ли? Он напрашивается. Напрашивался тогда, напрашивается сейчас. Но я — не дядюшка. Я не хочу сходить с ума.
У высокой женщины, стоящей напротив короля, очень спокойное лицо. Она, кажется, даже не плакала — или это незаметно. Черное платье с высоким воротом, темная накидка, почти не прикрывающая волосы. Госпожа графиня де ла Валле выглядит как обычно. Почти как обычно. А вот у королевского медика, стоящего в шаге перед ней, лицо перекошенное и испуганное. Будто бы графиня держит его за воротник и того гляди встряхнет — только ее руки сложены у груди.
— Скажите ему, скажите, — приказывает Анна-Мария де ла Валле медику.
— Ваше Величество… — задыхается бедный доктор, — по настоянию, по приказу госпожи графини и с согласия Его Преосвященства я… вскрыл тело покойного, чтобы установить причину смерти. Господин граф умер от разрыва сердца, в этом нет никаких сомнений. Ваше Величество, это произошло… по натуральным причинам. Пострадали три важных внутренних сосуда и каждое повреждение было смертельным, каждое в отдельности, Ваше Величество. Никакие известные яды так не действуют, не могут действовать. И это не случайность, Ваше Величество. Там шрамы. Два. Если бы господин коннетабль хоть кому-нибудь что-нибудь сказал, когда это случилось в первый раз, или во второй… А тут никто бы не помог, даже если бы он проснулся и позвал на помощь. Мы не умеем… Но он не проснулся, Ваше Величество, он умер сразу.
— Он, — добавляет Анна-Мария, — наверное, даже и не замечал. Он никогда таких вещей не замечал.
Совершенно обычный голос, слегка задумчивый, слегка удивленный, но короля отчего-то бросает в дрожь. Вдова одним движением руки отпускает медика, и тот спешно выкатывается из королевской спальни, кланяясь уже от порога.
— Яды, которые так не дейст… — зло передразнивает король, и осекается, потому что стоящая напротив женщина делает шаг вперед.
— Ваше Величество, — негромко говорит графиня, — а вот это выбросьте из своей головы немедля. Я могла бы спорить с вами. Я могла бы объяснить вам, что человек, который рисковал жизнью ради простого обещания, данного моей невестке, никогда не поднял бы руки на того, кто принял его в своем доме. Но я не хочу. Вы мужчина и король, будьте им, в кои-то веки.
— Вы слишком добрая и наивная женщина, — отвечает король. — И слишком хорошо думаете о людях. Госпожа графиня, я разберусь со всем сам.
— Ваше Величество… — Лицо графини каменеет, да, раньше оно было живым, а теперь жизни в нем нет, совсем. — пока мой муж был с нами, вы могли себе позволить бояться хоть буки под кроватью, хоть всех неприятных вам людей, взятых разом. Маленькая простительная слабость. Пьер приходил и унимал ваш страх. Ничего дурного не случалось. Но Пьера больше нет. Проснитесь, Ваше Величество. Вас больше некому защищать.
Король отшатывается. Женщина напротив выразила словами то, что он чувствовал с самого утра. Не только это, но и страх, страх, страх… никто не защитит. Добрались до Пьера, теперь доберутся и до него самого. Заговор. Понятно, чей. Нужно успеть первым. Эти мысли толкали под руку, заставляли действовать — но теперь, когда слова прозвучали, стало еще хуже. Да, больше некому. Нет никого. Зачем она это сказала? Ведьма… и что делать? Он давно проснулся. К сожалению. Проснулся поутру, чтобы узнать…
— Я…
— Ваше Величество, я женщина и только что потеряла мужа. Я не могу закрывать вас от вашего дяди. Вам придется делать это самому.
— Да при чем тут дядя, когда это…
— Луи, — графиня опирается ладонями на столик, совершенно не женские движение и поза, угрожающие. — Это не это. Это ваш страх. Это такое же это, как заговор, за который ваш дядя казнил всех старших Валуа-Ангулемов. У страха глаза велики, нелюбовь примешь за попытку убийства. Но если вы король, а не трусливый заяц, вы должны научиться различать. Иначе мой муж напрасно рисковал, чтобы спасти вас. Из вас вырастет второй Живоглот, если вы не начнете соображать.
— Да как… — нет, нельзя, ведьма, но нельзя, она не в себе, у нее убили… умер муж, она имеет право, нет, никто не имеет права, но она может, сейчас, сегодня, может говорить, что хочет, безнаказанно. Слишком большое горе.
— Я старше вас, Ваше Величество. В пору моей юности ваш дядя был сильным королем. Немного слишком жестким и самовластным, но другой не удержал бы страну. Вы его таким уже не помните. Эту дорогу проходят быстро.
— Вы не понимаете, — говорит король. Она ведь действительно не понимает…