Стальное зеркало
Шрифт:
— Да, господин капитан.
— Какого ж ради вы его пропустили?!
Солдат хлопает мутными глазами. Кой дурак его сюда посадил, он же увидит аурелианского маршала — пропустит с поклоном… а люди привыкли, что господин генерал ходит, где считает нужным, и им даже в голову не придет соотнести происходящее снаружи и выбранное де Рубо направление…
Дени сплюнул, бросился через три ступеньки наверх, едва не свалился — сверху подтекало, долетел до двери, попытался ее открыть. Нужно было толкать наружу. Где-то, краем ума, он понимал, что вода может стоять высоко, что он рискует залить все подземелье — плевать… нужно найти генерала. Нужно.
Дверь все же подалась. Нет, вода со стороны гавани уже не шла. Она летела параллельно земле и даже вверх, вперемешку с мусором и невесть чем, неразличимым в темноте. Рев. Стук. Сбивающий с ног ветер. Капитан сделал шаг вперед — и судорожно вцепился в ручку двери. Этим ветром его приподняло над землей. Отпусти железную скобу — и улетишь…
Дени попробовал сделать несколько шагов вдоль по стене — и следующий порыв ветра вмял его в эту стену. Нужно вернуться внутрь, взять по меньшей мере троих, найти толстую веревку, а лучше — канат, и попробовать. Но куда идти, где искать? Черт побери, черт же побери, этого не может быть, это же самоубийство… Да у нас война, в конце концов, и хотя высадки уж точно можно не ждать, все равно без генерала придется плохо, и он это знает. И не тот он человек. Да что ж это такое, Господи?
Человек идет по улице. Льет дождь, дует ветер. Сильный дождь, сильный ветер. Но идти можно. Вода его почему-то не касается, только брызги из луж под ногами оказываются на мундире, но добротное черное сукно их легко впитывает. Хороший мундир, и цвет хороший, но не всем к лицу.
Улицы города совершенно пусты. Ни одной живой души, кроме арелатского офицера, нет. Даже странно. Жителям этого города к дождю и ветру не привыкать, а вот, гляди-ка, попрятались. Наверное, потому, что в шаге от идущего пролетает огромный лист кровельного железа. Очень дорогая была крыша, впрочем, и город не бедный. Следом за листом — ставень, за ним — что-то и вовсе неподъемное, кажется, часть корабельной обшивки. Все это летит, а человек идет себе — запрокинул голову, смотрит в небо, говорит что-то. Небу? Сумасшедшей воде, вычищающей город, ставший огромным нарывом? Или Господу?
Генерал де Рубо, отличный полководец, разумный и ответственный командир — что ж тебя вынесло сейчас туда, где действует стихия, очень злая на всех, включая и тебя?
Чувство вины? Да, в другом случае могло бы и оно. С хорошими людьми, впервые в жизни переступившими через свои границы, да еще вот так — на волне ярости, с полной уверенностью в правоте, и такое бывает. Потом и в петлю лезут, и топятся, а уж подставиться под явный гнев высших сил — так хлебом не корми. Но ты же не из таких. Ты со своей совестью потом бы разбираться стал, когда война кончится и от тебя никто зависеть не будет. И не этим способом, потому что в инструкции запрещено. Явным и внятным образом запрещено… и по разумным причинам. Так что же ты здесь делаешь? Очередную идею проверяешь?
Терпение Господа ты испытываешь, мой бывший, и недолго бывший таковым командующий. Нарушаешь законы природы. И совершенно об этом не думаешь. Шлепаешь себе по лужам, как всегда не глядя под ноги, спотыкаясь на ровном месте. Это ж как вот надо задуматься, чтобы идти себе посреди происходящего, о чем-то с кем-то разговаривать — и не замечать, что вокруг творится? И что тебя давным-давно уже должно расшибить обо все еще уцелевшие стены, которых тут довольно много?
Прислушаться, что ли? Или не стоит, не подобает — не ко мне все-таки обращаются. Мое дело в одном: чтобы с тобой сегодня ночью ничего не случилось. Из-за ветра, камня или воды. Остальное не в моей власти.
Человек в черном мундире не слышит. Сворачивает в переулок, потом в следующий. Идет, все так же — шевеля губами, жестикулируя, бездумно обходя препятствия. В какой-то момент вдруг останавливается, подходит к дому, не глядя, нащупывает ручку двери. Правильно. Город, который собираешься брать штурмом, нужно знать наизусть. Весь. Чтобы находить дорогу хоть ночью, хоть в бурю, хоть после Страшного Суда. Не так ли?
Генерал открывает дверь, потом оборачивается в бешеную темноту, говорит «Спасибо» — и исчезает в доме.
Невозможный человек.
Дени смотрел на лестницу — час подряд смотрел на лестницу, хотя и знал, что никакого смысла в этом нет. Никто не придет. Потом, утром, спустится кто-нибудь, скажет, что буря утихла. Нужно будет найти… тело, конечно. Это он, бесталанный капитан и дурной советник, должен был выйти на эту улицу. Сказать: «Возьми меня, меня, а не его!», отпустить ручку — и будь, что будет. Не понял, не заметил, не почувствовал — вцепился в возможность, ослепил и оглушил себя. А ушел наверх генерал. Дени опять не заметил и не успел…
Когда по лестнице вниз спустился невысокий слегка неуклюжий человек, в подвале хором ахнули. И даже взвизгнули, хотя ни одной женщины тут не наблюдалось. Дени молчал. Дени смотрел на человека в почти сухом мундире — штаны до колен мокрые, а выше все сухое, и волосы разве что на концах промокли. Слегка. Не знал, что тут можно сказать. И как. И можно ли теперь вообще когда-нибудь о чем-нибудь говорить, открывать рот, произносить какие-то слова, издавать звуки…
Потом в середине подвала кто-то истошно завопил: «Чудо!».
— Не кричите, пожалуйста… — поморщился генерал. — Я просто был наверху. Вы были правы, господин Моррель, это, видимо, какое-то подводное бедствие. Просвет уже видно, оно почти наверняка стихнет к утру. У нас будет время привести все в порядок, противнику пришлось много хуже нашего. Господа, на вашем месте я бы воспользовался случаем и поспал.
Капитан ловит воздух ртом, как перехваченная поперек живота лягушка. Он вышел на эту улицу через пять минут и видел, что там творится. И… просвет там или не просвет, а как ревет ветер, до сих пор отлично слышно, и как вода лупит по стенам. Из подвала слышно, через перекрытия. Де Вожуа отлично знал, что высунь он нос на улицу, в лучшем случае промокнет до нитки.
Господин генерал лгал, но спорить с ним не хотелось. Не по соображениям субординации, хотя капитану спорить с генералом при посторонних, из которых половина штатских, крайне неприлично. Просто дар речи к Дени так и не вернулся.
Де Рубо прошел через подвал, уворачиваясь от желающих наощупь проверить, не призрак ли перед ними, сел на ларь рядом с капитаном.
— Здесь места вроде бы на двоих хватит.
Дени судорожно сглотнул, кивнул. Рядом с ним, локоть к локтю, сидел живой человек, теплый, в слегка влажном мундире. Знакомый. Вернувшийся снаружи.