Стальное зеркало
Шрифт:
О существе дела незваного гостя спрашивать не нужно. Достаточно того, что он сидит в кресле напротив. Понятно, и зачем такая репутация, и почему такие слухи — и, главное, почему все в один голос твердят, что герцог Ангулемский — вернейший слуга Его Величества, ближайший сторонник и воплотитель всех королевских устремлений. Никто же не поверит, что Валуа-Ангулем пилит сук, на котором сидит…
Даже если вспомнить предысторию… Вернее, с какого-то момента и предыстория начнет работать на легенду, просто к множеству нелестных определений добавится еще одно: предатель.
— Вы
— Это должно меня беспокоить? — усмехается де ла Ну. — Хорошо, что это пока еще беспокоит вас.
— Нет, это меня не беспокоит. Но я знаю, что вы придаете значение таким вещам.
— Если бы вы неверно оценивали производимое вами впечатление, вы не решили бы, что я вас похороню. А пока вы оцениваете его верно, вы вправе играть этим впечатлением как вам угодно. Хотя это — очередная глупость, которой можно не делать.
Гость смеется — вернее беззвучно раздвигает губы в слегка подрагивающей улыбке.
— Взбесившегося цепного пса будут рады пристрелить многие. Но я полагаю, что к тому моменту, когда пес бросится на хозяина, большинство моих врагов будет оценивать свои возможности здраво. Конечно, это риск. Но на другой чаше весов никакого риска нет. Ни малейшего. С тех пор, как я уехал на север, дядя сильно изменился к худшему. Или я стал видеть больше.
— Вы отталкиваете половину возможных сторонников. Это — непозволительная роскошь.
— А… вы просто не обратили внимания. Видите ли, в большинстве своем, это не возможные сторонники. Во всяком случае, не мои. Это возможные сторонники кузена Луи. Или точнее — господина коннетабля. Но они согласны ждать, пока время и пренебрежение Гиппократом возьмут свое. Я — нет.
— Видимо, юг учит разбрасываться людьми?
— Да.
— Ну что ж. Вам виднее, в конце концов. Но, надеюсь, вы не будете пренебрегать севером. — У этих слов два смысла. Север с вами. Не распространяйте на нас свои игры в плохого, очень плохого дознавателя.
— Я не пренебрегаю севером. Я полагаю, что мне не нужно обеспечивать его верность. Тут хватит и здравого смысла. Я уверен, что на севере в любом случае поддержали бы меньшее зло против большего.
Я не собираюсь признавать его злом, даже и меньшим, думает де ла Ну. Я не люблю бессмысленных и ни на чем не основанных суждений, а у меня нет ни одного повода — кроме той утренней неприязни, которую он вызывает по вполне понятному — теперь — расчету. Но я не имею возможности всем и каждому объяснять, что происходит. Это слишком опасно. Что ж, пусть так.
— Старый черт лучше нового ангела, господин генерал. И если уж север пережил вас тогда, переживет и сейчас, я надеюсь. Но вы по-прежнему ездите один. — Как минимум потому, что утренний эскорт больше похож на мебель, чем на спутников.
— Плохо у меня получается ездить одному, — морщится гость, — если вы хотите со мной.
— Видите ли, герцог, мне так будет спокойнее. — И довольно об этом. Даже здесь и сейчас не стоит обсуждать подробности, но мне не впервой вести тайную переписку, и едва ли люди Его Величества дотошнее и опытнее франконцев. — Что-то хозяйка задерживается с вином…
— Если позволите, я воспользуюсь окном до ее возвращения. Тогда нам не придется ее делить, — гость не улыбается. И так же без улыбки добавляет: — И моим людям будет спокойнее… мне эти вещи пока мешают. Но я думаю, что я скоро привыкну не обращать на это внимания.
Советовать ему не перестараться — бессмысленно.
— Что ж, до встречи. Я очень рад вас видеть.
Гость кивает, встает, сдвигает раму вверх — и исчезает снаружи, почти беззвучно. На крыше наверняка кто-то есть. И на противоположной стороне улицы. И в какой-нибудь подворотне. Что ж, вот это можно только приветствовать.
— Нет, господин генерал, вы ошибаетесь. Я давно уже не езжу в одиночку. — Франконский фельдмаршал окончательно разгромлен и отступает за свою границу, оставляя за собой широкую полосу разрушенного и уничтоженного. Вот оттого-то на севере все так непрочно, временно и недолговечно. Никто не хочет вкладывать ни силы, ни деньги: все равно ведь снесут в ближайшую кампанию… — При всем желании мне просто не дают это делать. И потом… я совершаю достаточно глупостей сам, мне не нужны лишние. Наше положение на самом деле не было критическим, не является оно таковым и сейчас. Но многие думают иначе, и в их глазах все зависит от того, буду ли я побеждать дальше. Мне это весьма на руку — и я намерен это использовать.
Да уж, думает, а потом говорит генерал. Спасителю отечества, которым герцог потихоньку становится в глазах большинства, будут прощать много больше, чем бешеному псу. Простят даже скверный характер, который…
— Который, — с мстительным удовольствием откликается герцог, — я не собираюсь менять.
— Ну, это было бы уже слишком. Должны же у вас быть какие-то недостатки…
Де ла Ну, в сущности, все равно. Он привык к господину коннетаблю и его вывертам еще в те дни, когда господин коннетабль был младшим адъютантом при персоне генерала де ла Ну. А другие — такие как де ла Валле — привыкли к господину маршалу и на самом деле не слишком страдают; да и Его Величеству так спокойнее: кузен в роли всеобщего любимца стал бы его ночным и дневным кошмаром, и добром бы это не кончилось.
Де ла Валле еще и поимел определенную выгоду от характера господина коннетабля: на Рождество его выгнали в Орлеан с докладом королю. Жестоко выгнали в шею за промах с де Сен-Роже, а не отпустили на праздники к матери и ожидающей первенца супруге, разумеется — ибо получать отпуск, не прослужив и полугода есть разврат, а доклад Людовику — наказание за ошибку.
— Наше положение, конечно, не является критическим, — добавляет де ла Ну. — Но если сбудется хотя бы половина того, что вы тут нам нагадали, — он кивает на карту, — то весной оно будет на редкость веселым. Будем танцевать на углях.