Стальное зеркало
Шрифт:
— Ну что ж, вероятно, ваши пожелания сбудутся. Смотрите только, чтоб через два-три года в этом городе вас не начали считать первейшим врагом. Капля по капле, знаете ли… Будь я на вашем месте, я бы думал не о наслаждениях, а о необходимости. Но вы вольны наслаждаться.
Лорд канцлер сложил руки на толстой книге. Есть в нем что-то общее с Клодом, наверное, то, что как замрет, так и не пошевельнется, только губы и двигаются едва-едва — а голос охватывает сразу весь кабинет. Будто каменная статуя разговаривает, из того же камня, что и весь город сложен. Только глаза светлые — у них у всех такие, словно по одной мерке сделаны,
— Господин канцлер, меня уже считают если не врагом, то лицом нежелательным.
– Просто удивительно, не так ли? Ведь вы проявили столько благоразумия. Например не далее как на прошлой неделе, вы всего лишь дважды вломились к этой бедняжке вдове Крэйг в поисках младшего Аррана. Кстати, вы уже, наверное, знаете, что во второй раз он там был — прятался у любовницы под кроватью, а потом сбежал через черный ход. Можно поинтересоваться, чего вы добивались?
Чего можно добиваться таким образом? Что за вопрос?
— Смерти Аррана.
Лорд канцлер не морщится. Недоверие просто каким-то образом передается через воздух. Как лихорадка.
— Не считайте меня уж настолько глупым человеком. Если бы вы хотели его убить, вы бы его убили. Вы хотели его дискредитировать. Человек, который ползает по полу, не может быть достойным принцем-консортом. Хороший план, очень хороший. Особенно последствия.
Вот тут хозяин дома преувеличивает. Да, Гамильтоны приволокли в столицу три сотни своих людей, но у меня-то было четыре с лишним. А младший Арран и правда трус — и не ввяжется в драку там, где ему не гарантируют победу. Конечно, он уступил, когда вмешались королева и Хантли, я и знал, что он уступит.
— Возможно, я был слишком тороплив, но тут ничего не поправишь. Отменить скандал не удастся, остается его использовать.
Хантли всеми силами старается не скривиться. Получается. Только лицо делается стеклянное, прозрачное, и хорошо видно, как внутри черепа медленно роятся те самые злые басовитые шершни. Нет, это не я ему сунул факел в улей, это общее положение дел, а я добавляю: уезжаю. Оставляю его наедине со всей сворой. Хотя непонятно, кого тут нужно жалеть — его или свору.
— Можно было бы и поправить. Терпение и умение при необходимости согнуть спину и закрыть рот даже слыша очередную глупость творят чудеса, господин граф. Вы же умудряетесь терять благосклонность даже на ровном месте. В нашем с вами положении это даже не роскошь, это попросту разврат какой-то.
Он на свой лад тактичен, наш лорд канцлер. На севере у него такие как я в вассалах ходят. А те, кто отказался ходить — мертвы. Но я служил Марии-регентше, которую он признавал госпожой. Не без скрипа, но признавал. Так что для Хантли я «господин граф», глава дома и клана, и претензии ко мне — это претензии к союзнику, не блюдущему должным образом интересы общего дела.
Сколько лет коврам за спиной хозяина — лучше и не думать, а то сразу придется представлять, как Гордоны их добыли, у кого, а потом — как поддерживали в порядке. Потому что Гордоны клан по здешним меркам молодой, даже младше нас, и такое старье они нажить не могли, только взять у кого-то. Да и не клан они, опять же, если по-здешнему считать — как и мы. Не потомки местного племени. Но взять, удержать и умножить умеют. И в порядке сохранят, и отнять не пробуй — руки откусят. По самую шею.
— В нашем положении разврат — оставлять границу без присмотра. Но это отговорки, конечно. Я бы честно старался исполнять свои обязанности члена совета… но вы же понимаете, господин канцлер, как бы я ни закрывал рот, все сказанное и сделанное мной прежде никуда не исчезнет. Даже если бы Ее Величество не потеряла расположения ко мне, лорд-протектор вряд ли забыл бы, как через полстраны от меня бегал. На границе он согласен терпеть меня живым. В столице, останься я здесь, у нас через месяц дойдет до драки. А убивать его сейчас я не хочу… сказал бы мне кто это полтора года назад, не поверил бы.
— Мне крайне жаль, что я и сам вынужден вам верить. Не могу не обратить ваше внимание на то, почему после довольно успешного сопровождения Ее Величества вы все-таки потеряли ее расположение. Хотя у вас были все шансы обойтись без подобного развития событий, и тогда лорд-протектор мог бы и далее бегать от вас в любом угодном ему направлении вплоть до самого Лондинума.
Ну как объяснишь главе католической партии страны, что беды его религии для меня — вещь важная, но не определяющая? Он, кажется, и не помнит, что я сам не католик, все пытается меня перетянуть на сторону своей партии. Прав был Клод, и в этом прав — если им слишком много силы дать, то они сначала всех соперников на севере изведут, а потом за остальную часть страны примутся. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Холодно у лорда канцлера в кабинете, и во всем доме холодно, а дом странный — сколько ни оказываюсь здесь, все кажется, что хозяева недавно вернулись. Все по местам расставлено, с мебели будто только чехлы сняли, и в этом порядке отчаянно не хватает жизни. На севере в замках у них все иначе — а тут не жилье, тут… даже и не определишь, что. Здание для приемов и дел?..
— Если лорд-протектор будет слишком быстро бегать в разных направлениях — или слишком далеко в одном, он не сможет держать в руках Конгрегацию… а вы рискуете услышать от Ее Величества нечто вроде той фразы, которой она приветствовала подданных в день высадки. Это война, а войну мы проиграем.
— Что ж, вы выбрали, кому уступить свое место… — Это уже слишком и для канцлера, но я не буду ему об этом напоминать, потому что это мне Мерей у трона — меньшее зло, а ему — кость в горле. — Желаю вам удачи на границе. Не могли бы выполнить одну мою не слишком обременительную просьбу?
— Вы же знаете, господин канцлер, я почту за честь выполнить любую вашу просьбу. — Я даже не кривлю душой, потому что в политических делах Хантли никогда не станет меня ни о чем просить — он будет либо приказывать, там, где имеет право приказывать, либо спорить, как сейчас.
— Тогда я попросил бы вас забрать Джорджа на границу — и найти ему там дело, которым можно достойно заниматься до конца дней.
У нас зима, зима у нас, а не лето. Мух нет. В уши они мне забиться не могли. Я не сплю, я омерзительно трезв, руки-ноги на месте, голова тоже. И я только что своими ушами слышал, как лорд Хантли, Большой Гордон, просит меня забрать его старшего сына и наследника с собой черт-те в какую дыру, гонять чужих бандитов, рейдерствовать самому, жить на первой линии обороны… до конца дней. А сын и наследник сидит себе паинькой у окна и белой бровью не ведет. Серьезный такой, блеклый весь. Никакой. Это они поссорились, что ли? Но кто ж так ссорится?