Стальное зеркало
Шрифт:
И теперь гадай — по ошибке он тут или по праву. И как с ним обращаться. А вот Его Величество был с Герарди ласков. Видимо, с церемониймейстером переговорил. Или тоже решил пошутить.
Герарди — правильный спутник, с удовольствием лакомится сладким, а заодно и прикрывает герцога, который уже не меньше четверти часа гоняет по тарелке миндальное пирожное. Уже одни крошки остались, а от пирожного так и не убыло. Но, будем надеяться, король и королева, церемониймейстер и прочие не слишком внимательно следят за тем, что берут с подносов секретарь и капитан охраны, а что — их господин…
Это в Аурелии вяленая дыня — угощение, а у нас ей крестьянские дети пробавляются. Нет, и фруктов в меду мы не желаем, этого добра и дома хватает. Нам, пожалуйста, вон ту северную ягоду в цветном сахаре… не в цветном, и не в сахаре вообще, это сама ягода такого роскошного гранатового цвета? Даже после сушки? Прекрасно, попробуем. Кислятина какая, тьфу… это ж только в компот!
— Мой герцог, вам должно понравиться… — И правда, понравилось. А от ягоды скулы сводит.
Напротив сидит дражайшая невеста, и, судя по всему, один вид жениха лишает ее аппетита. Мигель не без интереса смотрит, как хорошенькая черноволосая девица алчно хватает засахаренную вишню, тащит ко рту, потом поднимает голову, смотрит на Чезаре… и рука у нее сама собой опускается к тарелке. По сторонам от нее две спутницы, одна рыжая, другая тоже брюнетка. Милые вежливые красотки, за что же нам-то досталась вторая Санча…
И даже вслух не пожаловаться. Услышат. А может быть…
— Впрочем, Аттилу погубила даже не неумеренность в завоеваниях, а неудачная женитьба.
Герцог кивает с легкой улыбкой, а вот девица напротив принимает вызов. Аж глаза засверкали.
— Знаете ли, любезная моя Анна, как закончил свою жизнь Аттила? — а неплохо учат истории аурелианских невест, надо признаться. — Он женился на бургундской девушке по имени Ильдико, и умер в брачную ночь.
Рыженькая соседка в пышном белом чепце, открывающем и лоб, и половину темени, краснеет, опускает глаза к тарелке. Карлотта Лезиньян говорит, глядя не на нее — прямо перед собой. Отчего-то смотрит на Мигеля, а не на жениха.
— И это только потом стали говорить, что она его отравила.
А вот это уже снаряд. Даже не арбалетный болт, а стрела для скорпиона или хиробаллисты. Летит далеко, свистит страшно и все на пути прошибет, если на крепостную стену не наткнется. Рыжая девица теперь лицом и волосом одного цвета. Черноволосая вежливо улыбается, но глаза у нее будто пленкой затянуло. На лице у Его Светлости — мечтательное выражение. Видимо, Чезаре представляет себе, как познакомит жену с невесткой.
…Резкий кислый вкус — и цвет подходящий, яркий, но простой. Можно положить фоном. Простое всегда удобно, как война. Нужно всего лишь разделить большой и угловатый объем на цепочки действий. Дальше дело идет само, как огонь по сухой траве. Если бы еще научиться так поступать со всем. Можно иначе, можно нарисовать картину. Сначала фон, потом фигуры — но здешние сюжеты темны и бестолковы. А если привнести историю от себя, хозяева обидятся. Вежливые люди так не поступают. И пользы не будет. А жаль… Аурелианцев хорошо рисовать. Он знает, проверял.
«Да уж, — смеется Гай. — Тебе их жалко не было?»
«Они меня сами пригласили.»
Пригласили. С железом у горла. Да не у его собственного, а у отцовского. А у самих не лагерь, а двор проходной: крестьяне, которых вместе с тягловой скотиной в армию прибрали, поставщики, мелкие торговцы всех мастей, солдатские девки… Оттуда и бежать не нужно было. Просто ночью в другую часть лагеря перебраться, и все. И нет никакого кардинала со слугами, а есть очень обиженный зерноторговец, у которого товар на нужды армии конфисковали, с телегами и волами. Разбираться с нахалом, конечно, никто не стал, задержали на два дня, пока поиски шли, а потом вышибли из лагеря и даже денег сколько-то содрали за то, что осмелился важных людей своими жалобами беспокоить, пень трухлявый. Присоветовал маневр, конечно, Гай — ему хотелось посмотреть, как оно у аурелианцев все устроено.
А картина получилась хорошая. И хватило ее надолго. Даже сейчас приятно вспоминать…
— Любезная госпожа Лезиньян, знаете ли вы, как именно умер Аттила? — раз уж дама перешла на подробности, не грех и кавалеру поддержать разговор. А вдруг от неаппетитной темы у нашей нареченной здравый смысл проснется? — Он захлебнулся своей кровью. У него открылось кровотечение из горла, и крови этой было столько, что когда поутру обнаружили бездыханное тело, все вокруг было в крови. Включая саму молодую вдову. Поначалу даже подумали, что Ильдико зарезала мужа. Но на теле не было ни единой раны. А сама прекрасная Ильдико была перепугана до полусмерти, и я ее отменно понимаю…
Результат неожиданный. Рыженькая Анна местами слегка синеет, черноволосая безымянная дама, наоборот, оживляется, а будущая герцогиня Беневентская вместо того, чтобы потерять остатки аппетита, с удовольствием скусывает верхушку у засахаренной ягоды и весело отвечает, что с кровью это бывает — когда она идет, куда не нужно, то и на поверхность выплескивается не ко времени.
Мигель негромко смеется, кивает, признавая свое поражение в словесном поединке.
Это, конечно, ходячий ужас, а не невеста, но одно несравненное достоинство только что обнаружено: сообразительна и остра на язык. Скучать с этим чудовищем не придется. А если решит уподобиться монне Санче… да я ее самолично запру в покоях и стражу выставлю пострашнее, постарше и из тех, что предпочитают юношей. Чтоб никакой обоюдной симпатии не возникло. Разве что языками зацепятся, ну так от этого вреда нет и детей не бывает.
Но девица, кажется, недовольна… метила-то она не в капитана охраны, а выше. Что ж, таких разочарований в жизни у нее будет много… Его Светлость разве что точность и стремительность шутки способен оценить — а обижаться он как с детства не умеет, так до сих пор и не научился.
Герцог, кажется, и вовсе не обращает внимания на разговор — разглядывает королевскую чету. Понятно, зачем этим двоим разводиться: наследников нет и не будет, но, похоже, король с королевой Маргаритой — добрейшие друзья. Беседуют без той нежной приязни, что бывает между любящими супругами, но со взаимным уважением и очень весело. Хохотушка же нынешняя королева… и с таким нравом она в монастырь собирается? Веселый же будет монастырь!
А впрочем, почему бы и нет? Отчего бы Христовой невесте не быть веселой? Это в аду — плач и скрежет зубовный, а в раю-то хорошо. Что ж не радоваться? Да и то сказать — им обоим каждый день, наверное, должен праздником казаться. Карл покойный, тот ни рыба, ни мясо, а вот Людовик предыдущий, седьмой, который ей отцом, а ее мужу двоюродным дядей приходился — такая тварь была, прости Господи, что непонятно, как его земля носила…
Рядом с Его Величеством — коннетабль де ла Валле. В красном. Еще один веселый человек за этим длинным столом. Перешучивается с Маргаритой, хохочет так, будто из пушки стреляют, из хорошей феррарской пушки. А по правую руку Маргариты — персона мрачная и надменная, в пурпурном, это герцог Ангулемский, за ним младший брат, в зеленом, замечательное сочетание, а следом их дядя, епископ, в черном. Брат поживее, повеселее, дядя — постный и унылый, кажется, хворает чем-то, и страстный натиск кардинала делла Ровере ему не прибавляет радости. Делла Ровере на сей раз не в свите герцога, а приглашен отдельно, как высокопоставленное духовное лицо. К счастью, составляет компанию другому духовному лицу. Всегда бы так.
Рядом с коннетаблем — альбийский посланник. Блеклый остроглазый человек лет сорока, одетый строго и слегка старомодно. Таких в любой канцелярии любой страны с полдюжины найдешь, а то и с две дюжины, это уж какая канцелярия попадется — но и недооценивать их опасно. Дело они обычно знают. А вот тот, кто сажал посланника между Пьером де ла Валле и сэром Николасом Трогмортоном, дела не знал. Его же, бедную бумажную душу, едва видно и висит он над тарелкой как тот монах из притчи — которого внизу поджидал дикий буйвол, а наверху лев. На берберийском побережье как раз такие львы водятся — вылитый сэр Николас. Сами темные, а грива светлая. Красиво, кстати. У секретаря посольства не просто чернила в крови, как у самого де Кореллы — тут целую чернильницу вылили, да не аравийскую и не из ближней Африки, а откуда-то подальше. Удобно, наверное, секретарю, по его лицу читать — замучаешься. И одеваться броско нет нужды — тебя при таком росте и расцветке и так издалека видать.