Стальное зеркало
Шрифт:
Жан, видимо, и разговаривать разучился, вопреки ожиданиям ромского бревна. Двинулся вперед. Карлотта вскочила следом…
— Мигель, подержите этого героя… — И тут же саму девушку очень крепко взяли под руку, не сдвинешься с места. — Мадам, когда я говорю — подержите, я имею в виду только это. Не нужно волноваться.
Локоть отпускают, только на мгновение, на плечи… на плечи опускается плащ, укрывая ее до пяток, голова кружится, перед глазами — радужные пятна, и решительно ничего непонятно, а где-то там, за плечом герцога, почти бесшумная возня, удивленный выдох Жана, короткий смешок незабвенного любителя Аттилы, но кажется, кажется, ничего страшного…
А потом она обнаружила, что сидит в кресле. В… другой комнате. В посольской спальне, видимо, тут все тоже было неправильное, слегка не как у людей, все, кроме вечернего солнца, бьющегося в незашторенное окно. А он ее сюда, получается, принес. В спальню. На руках, как жениху и положено — только вот обстоятельства уж больно неподходящие, и толпа по ту сторону дверей думает совсем о другом… Ой, только не сейчас. Ну конечно… Приступ смеха вломился в нее как посол в тот кабинет — неудержимо и несвоевременно.
Ромейская нелюдь стоит перед ней, заложив руки за спину — и ни слова, ни звука. Статуя. Карлотта хохочет, пока от смеха не проступают слезы, не начинает першить в горле, потом замолкает. Слева под ребрами остро и резко болит. Плащ — хороший двуцветный плащ, черно-белый, не укрывает от взгляда, это нужно в три, в четыре слоя завернуться… но хорошо, что он есть, хотя всего-то шнуровки на платье распущены.
Ее жених… нет, не те песни и сказки она в детстве слушала, не то ей рассказывали. Вот Шарлотта как-то на ночь переводила всем каледонскую историю, как девушку-невесту черный конь под холмы хотел унести, а она от него бежала и вещи волшебные бросала по дороге. Не к послу нужно было лезть, а от посла удирать. Через лес и текучую воду.
Отошел, не смотрит. Сразу легче стало. За спиной что-то булькнуло, полилось. Вернулся, протянул невысокий полукубок-полукружку. Вино. Белое. Вкуса нет никакого.
— Мадам, вы можете мне объяснить, что произошло? — спросил жених.
Что? Что произошло? Твоя невеста передневала с Жаном де ла Валле в твоем собственном кабинете! Да где ж нам это сделать, чтобы ты понял? На коньке крыши в королевской башне?
Нет, зло думает Карлотта, не выйдет из тебя даже завалящего гунна, что уж там замахиваться на Аттилу. Гунн бы разозлился и повел себя как мужчина. А этот… это жадное мраморное существо и на человека-то непохоже. Господи, почему я не родилась нищей? Жан бы на мне и без приданого женился, а тут… пропади оно пропадом, это приданое!
— Мадам, сколько я знаю, я не делал вам зла. Вы меня не любите, я вас тоже — но это не беда, мы вряд ли будем часто встречаться. И в мои намерения не входило мешать вам жить, как вы пожелаете. Почему вы решили, что имеете право играть моей честью и моим делом? А если вам так противен этот брак — почему вы мне ничего не сказали?
— Вы меня спрашивали? Меня хоть кто-нибудь спрашивал? — вскакивает Карлотта, сжимает кулаки. Нет, ну какая же сволочь! Она же еще и виноватой получается!
Кто ее спрашивал, кто — король сказал, что она выйдет замуж за господина герцога Беневентского, все решено и не обсуждается… ее уже четвертый год обещают выдать замуж то за одного, то за другого. О браке сговариваются, потом расторгают соглашение, а Карлотте Лезиньян-Корбье остается только делать реверансы, целовать королю руку и благодарить! Покойный Людовик, которого все ненавидят, был куда добрее нынешнего — выслушав, что Карлотта думает о младшем брате герцога Ангулемского, не стал настаивать. А Его Величество… сказал «выйдешь», а с опекуном не спорят. С таким опекуном. И ведь господин коннетабль просил, сам Жан просил, да и не он один — нет, король не передумал, а этот… этот крокодил болотный что? Ухаживал, шуточки шутил, улыбался — он спрашивал? Она у него на глазах вела себя так, что королева Маргарита ее целый час стыдила, да половина зала заметила, а ему было все равно! Толедского капитана довела, из себя вон вывела, а он рядом стоял — и что? И ничего! А теперь еще и смеет спрашивать?!
— Кажется, — медленно говорит статуя, — я чего-то не понимаю.
Чего-то! Ничего он не понимает! И только на третий месяц заметил…
— Мадам, вы хотите сказать, что вам приказали выйти за меня против вашей воли? И вы дали согласие, опасаясь за свою жизнь? И полагали, что я осведомлен о подобном положении дел и вполне им доволен?
— Да! А что я должна была думать? Ну, не за жизнь, — сознается Карлотта. — Хотя какая в монастыре жизнь, я ж не Ее Величество Маргарита…
— У вас, мадам, замечательный город. Здесь столько всего принимают как должное. Молодой господин де ла Валле приходится вам другом, случайным возлюбленным… или женихом?
— Нам запретили помолвку. Король запретил. Из-за вас! А все уже было на словах решено…
— Его Величество отнял у сына коннетабля уже сговоренную невесту… и никто не удосужился мне об этом сказать. За два месяца. — Посол рассмеялся. — Мадам, все это время вам достаточно было написать мне пару строк — или просто произнести вслух. Меня сбило то, что вы страшно похожи на мою невестку.
Он не статуя… он сумасшедший, совершенно сумасшедший. Он же ни капли не рассержен ни на Жана, ни на саму Карлотту, а если на кого и злится, так на короля. Неужели он сможет что-нибудь сделать? Неужели, Господи, Ты сотворил это чудо?.. Да нет, он, конечно же, не о том.
— И вы позволили бы мне иметь любовника, но так, чтобы это не нарушало приличий?
— Я уже не знаю, что у вас здесь считается приличиями — но да, конечно же. Увозить вас в Рому сейчас — и неудобно, и опасно. У меня впереди большая война, и не одна. Заставлять вас проводить время в одиночестве… Но вы же, как я понимаю, вовсе не этого хотите? Судя по тому, с какой силой вы произнесли «из-за вас», вы стремитесь выйти замуж за этого решительного молодого человека… кстати, а ему чем язык отрезало?
— Королевским приказом! — шипит Карлотта. Нет, он не только сумасшедший, он еще и дурак какой-то. Самых простых вещей не понимает…
Ромский посол стоит в паре шагов, скрестив руки на груди, с высоты своего роста разглядывает невесту, а невесте некуда деваться — смотрит на него, задрав подбородок. Черный бархат, черный шелк, золотые цепочки. Точно — черный конь из сказки Шарлотты. С каштановой гривой.
— Значит, королевским приказом… и, вероятно, беспокойством за отца. Ну что ж, но я-то пока не подданный вашего короля. Ни полностью, ни даже частично. И если вы не можете сказать вслух, что вам не нравится жених, то мне никакая сила не помешает заявить, что меня, простите меня, мадам, категорически не устраивает невеста.
— Я… — На Карлотту вновь нападает приступ смеха, и нужно успеть договорить, пока еще получается шевелить губами… — Я вообще не понимаю… почему… вы меня не убили… я так старалась…
Происходит чудо. Статуя улыбается не только ртом, но и глазами.
— Вероятно, мадам, вам помешал недостаток опыта. На то, чтобы научиться правильно превращать жизнь мужчины в ад, тоже нужно время.
Он красивый, вдруг понимает Карлотта, красивый… Взгляд не оторвешь. Лицо, руки, отточенные жесты… И когда вот так усмехается, по-настоящему — очень… теплый. И как же замечательно, что этот безупречный во всех отношениях жених, мечта любой женщины, настоящее сокровище — совершенно, совершенно чужой человек и только что вслух пообещал отказаться от женитьбы!