Стальное зеркало
Шрифт:
Но будет же скандал. Господи, о чем я думала, о чем мы оба думали, он же ничего не знал и ни в чем не виноват, а брак обсуждался с осени, при дворе все на ушах стояли, перебрали всех девиц королевства, поименно и поштучно — тогда свет клином сошелся на Карлотте, а что будет теперь? Если он откажется, он и будет во всем виноват. Если еще и союз разрушится, да по его вине… не знаю, какой из Папы Ромского отец, но на что господин коннетабль обожает Жана, он бы его за такую выходку… нет, не убил бы, но сослал бы в Нарбон, надолго.
— Скажите, пожалуйста, Его Величеству, в чем причина вашего недовольства, — опускает голову Карлотта. — Я вас очень прошу.
— Нет уж, мадам, — теперь посол улыбается только ртом. — Если ваше поведение было настолько вызывающим по здешним меркам, как вы дали мне понять, Его Величество догадается и сам. Если нет, ему придется принять мой отказ как есть. Я тоже… принял кое-какие действия Его Величества как есть и не стал требовать объяснений, хотя имею на то право.
— Мое поведение… прошу меня простить, — реверанс вполне искренний. И голос садится от совершенно непритворного раскаяния: до Карлотты только что дошло, что они учудили. Что они на самом деле учудили. По любым меркам. Кто его знает, что делается в веселых домах, но и там такое — вряд ли… — Король на вас разгневается…
— Если гнев заставит его поторопиться с военными приготовлениями, я останусь в выигрыше, мадам.
— Так будет несправедливо… я нарушаю волю опекуна, я… вот это все, а вы…
— Вы только что героически спасли меня от неудачного брака. И, между прочим, ваш жених до сих пор не знает, что мы с вами договорились. А в кабинете у меня — много ценных и полезных предметов. И свитой своей я, в общем и целом, тоже дорожу.
На ней поправляют наполовину сбившийся плащ — весьма любезно, хоть и с легкой бесцеремонностью, странной какой-то… вовсе не мужской, родственной, что ли? Пальцы скользят по плечам, по спине, удивительно быстро справляются с завязками — забавно, не развязывают, а наоборот; пробегают по капюшону. Глупое мимолетное желание: наклонить голову, чтобы щекой коснуться руки… и ничего общего с тем, как хочется прикасаться к Жану, тут нет.
Это его я ненавидела с первого взгляда? Это с ним я была готова сделать все, что угодно — отравить, зарезать, предать, вступить в любой заговор с его врагами, публично опозорить?..
— Пойдемте, мадам.
Первое, что видит Карлотта, оказываясь за дверью спальни — ненаглядного жениха, сидящего с доном Мигелем на той самой кушетке, и премило беседующего. Говорят на толедском, она понимает с пятого на десятое, но по совокупности жестов не ошибешься: об оружии. Ничего себе!..
Впрочем, увидев вошедших, Жан встает и в лице слегка меняется. Капитан, сидя, смотрит на него, глазами показывает Карлотте: все хорошо. Ничего не случилось, и уже не случится.
— Ваша невеста, господин де ла Валле, объяснила мне все, что могла. Будем считать, что вы — будущие счастливые влюбленные, которым пока негде встречаться.
Челюсть у возлюбленного крупная, тяжелая… и пытается упасть на пол. Нехорошее дело, разобьется же — опять нападает смех на девицу Лезиньян. Мужчины все-таки удивительно смешные, а самые лучшие — еще и самые смешные. Ну вот что ты застыл соляным столпом, дражайший мой? Не я же за тебя буду с господином Корво разговаривать, я уже…
Впрочем, и Жана можно понять, а приходит в себя он достаточно быстро.
— Господин герцог, Ваша Светлость, я прошу вас принять мои извинения и мою огромную благодарность… — нет, изъясняться с той же внятностью, что господин коннетабль, и с той же легкостью любимому еще учиться и учиться. А особенно по-толедски. Его даже Карлотта прекрасно понимает. — Вы совершенно незаслуженно великодушны. Боюсь, что мы причинили вам необычайное количество неудобств…
И этим манером он, от крайнего смущения, кажется, еще час будет говорить.
— Ваш гость, Ваша Светлость, хочет сказать, что он признателен и приносит извинения за эту перестановку, — поднимается, поводя рукой, де Корелла. — Собственно, это все, что он хочет сказать… но я всегда говорил, что нашему родному языку недостает латинской краткости.
Жан смущенно краснеет, кивает. Вот и славно, сейчас нам ссоры не нужны, уйти бы отсюда подобру-поздорову, не нужно искушать судьбу и Господа, и так все уже — лучше не придумаешь.
— А о чем вы так живо беседовали?
— О многом, — у толедского дона хорошая улыбка. — Начали с внутренней политики Аурелии, закончили различиями между орлеанской и валенсийской школами фехтования.
— Ну что ж, — улыбается герцог, — вот вам и способ отплатить мне за сдвинутую мебель. Отпразднуете помолвку, пригласите меня в гости — и обсудим разницу.
Карлотте стоило бы упасть на руки жениху… вместо этого она оседает, куда попало, хватаясь, за что попало, и, разумеется, это оказывается рукав господина посла, но это сейчас совершенно безразлично — была бы она вдовствующей королевой Марией, хватило бы ума все рассчитать, а тут просто ноги сделались ватными.
Через минуту вокруг нее стоят трое мужчин — а хорошо смотрятся, такой портрет украсит любую парадную залу, — и вдумчиво наблюдают, как она пьет вино, сидя на кушетке. Вино, все то же, что и недавно — очень вкусное.
— Не пугайтесь, я это от радости, — говорит девица Лезиньян первое, что приходит в голову. Сущую правду, между прочим.
Его Величество Людовик VIII сидит в малом кабинете в ожидании ночи. День был хлопотный. Теперь самое время отдохнуть, наблюдая за тем, как солнце скрывается за деревьями. Вино, одиночество, тишина — почти тишина, если привыкнуть к звукам дворца, к шагам гвардии, голосам фрейлин, крикам павлинов в саду, карканью вольных городских ворон. Людовик давным-давно привык, и наслаждается тишиной и покоем. Особы королевской крови редко остаются в одиночестве надолго. Всегда находится причина, дело, церемониал, событие… или незваный, но слишком важный, чтобы отказать ему, гость.
Вечером в день парада ромский посол попросил о приеме. Его Величество слегка удивился — знал уже, что в здании посольства день и ночь поменялись местами и сейчас для посла — раннее утро, рассвет. А если вспомнить, когда сегодня вернулись во дворец, то выйдет, что герцог и не спал почти. Что ж такое случилось, что до завтра подождать не может?
Или, для разнообразия, Его Высочество посол решил пожить в согласии с солнцем и обычаями двора? С чего бы вдруг? Впрочем, какова ни будь причина, а отказывать ромею нет ни малейшего желания. Хоть и виделись уже сегодня. С ним и так приходится обращаться как с хрустальным, но если он поймет, что может просить аудиенции, когда ему в голову взбредет, и его будут принимать… от него совсем житья не станет. А ведь придется принимать. Потому что тянуть с выступлением дальше можно уже не на королевской благосклонности, не на вежливости, а уже на особых поблажках и особом отношении.