Стальной кошмар
Шрифт:
Он вспомнил леденящие душу рассказы матери о тех жутких операциях, которые производили нацисты над беззащитными пациентами. Однажды он и сам видел фотографию двух фашистских врачей, с надутым видом стоящих над покрытым простыней телом. Из-под простыни торчали ноги, на которых практически не было мяса.
Феррис ДОрр содрогнулся. Он не знал, во что его втянули, но чувствовал, что стал участником какого-то злодеяния. И впервые в жизни он понял, почему его мать так упорно не хотела забывать истребление евреев в фашистских лагерях.
Это происходило
– Что здесь происходит?
– спросил он у Илзы, закончив отливку самых крупных деталей для какой-то зловещей на вид серповидной части.
– Очищение Америки, - ответила она, словно это было что-то само собой разумеющееся.
– От чего?
– От евреев, негров, азиатов и прочих второсортных людишек. Смитов, например.
– Смитов?
– переспросил Феррис ДОрр, вспомнив страницы из телефонной книги.
– Да, они хуже евреев и всех остальных. Гораздо хуже. Это из-за Смита герр фюрер Блутштурц оказался в инвалидной коляске. Но вы поставите его на ноги!
И тут Феррис понял: ненависть не делает различий. Всю жизнь он пытался скрыть свое происхождение, частично из ложного чувства стыда, частично от страха, но зло, которое преследовало его в снах, наконец все же нашло его. От ненависти спасения нет.
– Никто не может чувствовать себя в безопасности, - произнес он вслух.
– Что вы сказали, милый?
Феррис ДОрр поднялся и выключил распылитель. Титан, едва начавший плавиться в своей отливке, тут же застыл.
– Но эта деталь еще не закончена!
– воскликнула Илза.
– Закончено, все закончено, - твердо произнес Феррис ДОрр и столкнул распылитель с подставки. Тот с тихим стуком ударился об пол; трубка от удара погнулась. С одной стороны отскочила панель.
– Эй, зачем вы это сделали?
– Это, - с гордым видом заявил Феррис ДОрр, - мой исторический долг. Я еврей!
– Ой, как нехорошо!
– Илза скорчила гримасу.
– А мы хотели сохранить вам жизнь.
Конрад Блутштурц был вне себя от ярости. Он попытался вскочить с операционного стола, а перепуганные доктора старались его удержать. Момент был критическим.
– Герр фюрер, - умолял главный хирург, - возьмите себя в руки. Если это правда, мы бессильны помочь.
– Он свихнулся, - простонала Илза, и слезы потекли у нее по щекам.
– Я и представить себе не могла, что он выкинет такое! Разве я могла знать?!
– Я должен встать на ноги. Должен ходить!
– Возможно, мы сможем продолжить начатое, - сказал главный хирург. Позади него на щитах были приколоты чертежи нового Конрада Блутштурца. Останавливаться нельзя - мы зашли слишком далеко, поэтому должны продолжать!
– А я должен ходить!
– Мы сейчас составим список всех незаконченных деталей, герр фюрер, продолжал главный хирург.
– В крайнем случае можно изготовить недостающие части из стали или алюминия. Основные детали уже изготовлены.
– А ноги?
– строго спросил Конрад Блутштурц.
– Их сейчас как раз собирают.
– Они уже готовы?
– Почти. Давайте сначала прикрепим руку.
– Заканчивайте скорее! А потом приведите его!
– Кого его?
– Этого предателя ДОрра!
– Есть, - ответила Илза.
Врачи ввели в кости левой руки и обеих ног Конрада Блутштурца титановые сочленения. Стальной протез валялся в углу, а вместо него прилаживали протез из голубоватого металла. На новой руке было пять пальцев и, что самое главное, знак принадлежности к человеческому роду - большой палец.
– Не больно?
– спросил врач.
– Я переживаю второе рождение, - ответил Конрад Блутштурц, - а боль рождения - это счастье жизни. Ею нужно наслаждаться, а не терпеть.
– Можно сделать общий наркоз, если местный недостаточно обезболивает.
– Облегчение боли мне принесет лишь обретение ног. А полное избавление от нее я получу, лишь сдавив горло человека, из-за которого я оказался в подобном состоянии.
Под дулом пистолета Илза ввела Ферриса ДОрра. Конрад Блутштурц задал ему всего один вопрос:
– Зачем?
– Моя мать - еврейка.
– И из-за этого вам понадобилось лишать меня моей мечты?! Дурак! Я не хотел сделать вам ничего плохого!
– Само ваше существование - вызов человечеству!
– Идиот! У нацистов не было ненависти к евреям, как не было ее к кому-либо еще. Это была чистая политика, и евреев ненавидели как бы понарошку. Евреи стали просто козлом отпущения, чтобы Германия смогла победить инфляцию и пораженческие настроения после первой мировой войны. Если бы рейх победил, мы бы ликвидировали все концлагеря. В них бы не было необходимости. Мы бы простили всех евреев.
– А кто бы простил вас?
– спросил Феррис ДОрр.
– И вы ставите на карту собственную жизнь, чтобы не повторилось истребление евреев? Я прав?
– Да.
– Илза, пусть он встанет на колени. Слева от меня.
Илза заставила Ферриса встать на колени и за волосы оттянула голову назад, чтобы глаза оставались открытыми. Феррис ДОрр молча смотрел на руку из голубоватого металла, части которой он сам только что отлил.
– Самыми трудными были первые годы, - выразительным голосом начал Конрад Блутштурц, и в его голосе прозвучала ненависть, словно отдаленные раскаты грома.
– Я не мог двигаться и лежал в железном гробу, уставившись в потолок. Я мечтал умереть, но врачи не давали мне умереть. А после я и сам не хотел умирать. Я не умер, потому что хотел свершить возмездие! Титановая рука сжалась в кулак. Затем кулак бесшумно разжался. Его почти человеческое движение отталкивало и притягивало одновременно - такое же чувство возникает, когда наблюдаешь за пауком, выпивающим соки из своей жертвы.
– Я всю жизнь ждал этого момента, Харолд Смит, - произнес Конрад Блутштурц, глядя в потолок. Яркий свет операционных ламп падал на его бесформенное тело.
– Илза, помести шею Смита в мою новую руку. Хочу испытать ее возможности.