Стану Солнцем для Тебя

Мазуровская Никтория

– Я понял, уже работаю. Могу я Олега подключить?

– Олега да, но с людьми Шаха будь осторожнее, мне не нужны разборки еще и между семьями.

– Я могу действовать, как сочту нужным?

– Ты можешь работать так, как тебе удобно, главное результат! Нужно начать допрашивать всех домашних? Начинай. Нужно кого-то купить? Покупай. Но найди мне этих тварей, Руслан!

– А дальше что с ними делать?
– вкрадчиво задал интересный вопрос.

Костя, пока говорил, измерял шагами крыльцо, но после вопроса остановился, задумался.

– Все зависит

от того, кто это будет. И, Руслан, найди Разецкого, у меня к нему много вопросов накопилось.

– Уже работаю, - бросил на прощанье и отключился.

Снова потекло медленно время ожидания. Он возвращался к своим, сидел рядом с Ильей, держал его за руку, но молчал. Оба молчали, у них слов не находилось ни для утешения, ни для чего-либо еще, просто слов вообще не было. Сердце одно на двоих колотилось, как бешеное, и руки мелко дрожали. Страх всё заволакивал, и думать о чем-то другом становилось невозможным. Сознание в ловушку угодило, тонуло в страхе, как муха тонет в сладкой патоке меда, умирает медленно. Вот так же и они оба, тонули в собственном страхе, не в силах позвать на помощь. И только руки крепче стискивали, чтобы собственные крики сдержать.

Он не выдерживал, срывался. Уходил. Колотил до боли знакомую стену, и ни один живой человек не мог его успокоить или остановить. Ему нужна была эта физическая боль, она не давала ему окончательно слететь с катушек.

Бил. До новой крови. До ярких точек перед глазами. До онемения в кистях, когда все, предел, не ощущаешь ничего, но знаешь, что там у тебя и трещины, и кожа, кусками кровавыми выглядит.

Брал у медсестер бинты, заматывал. И шел к Илье.

Больше для него в тот момент никого не существовало.

Пятнадцать минут, что его не было, сын был возле Тани, потом прилетел взволнованный Кирилл и сменил её.

Дети детей проще понимают, всегда. Есть между ними какая-то связь, чувствуют другу друга. И когда Костя уходил, Илье было спокойнее возле Кирилла, а это было главным и важным.

Снова садился возле сына. Тот сразу хватал его за руку, крепко сжимал, а Костя терпел, от боли в руках шипеть хотелось, но терпел и думал, размышлял. Боль отрезвляла его, позволяла думать.

Только стоило в пустые глаза сына заглянуть, как все мысли пропадали. И становилось страшно еще и за него. Он сам прекрасно помнил, каково это быть сыном, который вот-вот может потерять свою маму. И весь тот ужас и страх ни с чем сравнить нельзя. Пусть Костя был старше, и отношения с мамой были совершенно другие, но от боли это не избавило, от вины тоже. И он боялся за сына, что тот начнет винить себя (глупо и бессмысленно), но будет винить именно себя.

И тело снова прошибало холодным потом и нервной дрожью. Вздрагивал весь.

Сразу притискивал ребенка к себе, укутывал руками, прятал от горя, от страха. Шептал на ухо, успокаивал, делился своей верой.

Только хватало ненадолго, и когда не мог сидеть, не мог сдерживать собственный характер, собственную боль и страх, срывался и уходил.

Снова бил. Орал. Что-то Марине кричал, надеясь, что она его услышит, иррационально, но почему-то думал, что услышит

и поймет, будет бороться.

И возвращался обратно к сыну.

Так прошло несколько часов, по одной схеме действовал, как заведённый. Пустота внутри образовывалась. Страшная. Потому что там не было уже веры, надежды. Только отчаянная боль. И он гнал ее из себя, болью выбивал.

Не мог. Не имел права сдаваться.

А потом, через три с половиной часа позвонил Дарчиев, и стало совсем «весело».

Костя вызов его сбросил (не хотел, чтобы Илья, да и остальные слышали) и быстро вышел на улицу, игнорируя взгляды Савы и Артема, они своё уже сделали, теперь его очередь:

– Узнал что-то?

– Интересная штука получается, Костя, - собеседник протянул ехидно.
– За рулем-то баба была!

– Баба?!

Неожиданная новость. Вот, правда. И мыслей никаких. Кроме самой очевидной: бабы любят мстить друг другу. Из ревности чаще всего. Это что ж, Марина у кого-то мужика увела? Из семьи? Или просто отбила?

Чушь полная.

Она на своей шкуре прочувствовала, что значит быть обманутой, брошенной, одной. Спасибо ему самому и ее отцу. Никогда бы так с другими поступать не стала, несмотря на ее работу и сомнительное прошлое. Не стала бы.

– Женщина. На камерах дорожного движения, конечно, плохо видно,- только очертания. Но Олег нашел одного водилу, а у него тачка хозяйская с системой хорошей. Камера на движения включается, запись ведется. Вот и рассмотрели.

– Все на флешку, и привезете мне сюда, и ноут мой тоже надо!

– Она или дура конченная, или дилетантка, один фиг! Кепку натянула так, что рожу не видно, а вот по фигуре сразу бабу определили: среднего роста, худая, но с рукой левой у нее не то что-то, странно сгибалась. И блондинка, волосы из-под кепки торчали.

– Без разницы кто она, ты мне ее только найди!
– резко отрезал.
– Машина эта у нее откуда? Нашли документы? На кого оформлена?

– Газель, на транспортную компанию по перевозке оформлена, но там загвоздка, Костя, люди не хотят вникать в нашу ситуацию и молчат.

– А ты сделай так, чтоб не молчали! Надо будет, ссылайся на меня или на Диму, пусть их главный со мной свяжется, я ему сам все растолкую.

– Понял я, понял! Сделал уже все! Думаю, деваха эта или водилу подговорила и тачку умыкнула на пару часов (украсть не могла, не с ее рукой), или взяла ее с разрешения кого-то, покруче простого водителя.

– Ты мне эту конторку перелопатишь вверх дном, - всю, но чтобы девку нашел и ко мне привел!

– Живой?
– провокационный вопрос.

– Мы с тобой не разбойники с большой дороги, Руслан, а законопослушные граждане. Так что, живой и желательно целой, а дальше я сам решу.

– Вот это твое «сам решу» меня и пугает, Костя.

– Она мою жену чуть не убила, не спрашивай меня о том, что не готов услышать!

Руслан больше говорить ничего не стал, отключился.

А Костя, всей кожей, затылком чувствовал, что у его разговора свидетель есть, и даже оборачиваться не надо, чтобы сказать, кто именно там стоял.