Старая развилка
Шрифт:
Ронька наклонился к ним ближе и заговорил. Под лунным светом они все казались сбившимися в кучку, нахохлившимися на холоде воробьями. Лунный свет гладил три склоненные друг к другу головы и подслушивал.
— Говорят, когда умирает много людей, ночью над тем местом появляется красная луна. Она впитывает в себя кровь и боль, страх и страдания, очищает души, а утром, на рассвете, они освобождаются от памяти, становятся свободными и счастливыми. Могут лететь дальше. И нельзя живому оказаться поблизости от
— Я никогда не убивала людей…
— И не надо. Я тоже не убивал людей, все они были НЕлюди. Кроме разве что… Тот парнишка, он же умер потом. Ронька, помнишь?
— У тебя не было выхода. Там же выбор был — или он, или ты. И может так лучше, что ему за жизнь светила, инвалиду? А может он вообще сам знал, на что шел. Ведь специально дорывался, ты его не трогал, я помню.
— Наверное, страшно убить невиновного.
— Наверное, не страшнее, чем женщине попасть в рабство к таким придуркам.
— Этой ночью будет красная луна, я точно знаю. На рассвете мы отпустим их и не станем больше вспоминать.
— Там еще что-нибудь осталось в фляжке?
— Эй, вообще-то это моя добыча!
— И мне дай.
— Не хочу на нее смотреть, боюсь, вдруг, правда красная?
— И не смотри.
Так они и сидели. Потому что, во-первых, так было теплее, во-вторых можно было говорить тихо и все услышат, в-третьих, можно хоть ненадолго представить, что ты в этом страшном мире не так уж и одинок.
9
В сам городок они входить не стали, остановились на границе домов, где в остатках парка прятался стадион, сердцевина которого сейчас напоминала засеянное высокой травой поле, а на скамейках по периметру гнездились полукруглые кусты шиповника. Кильке показалось, что они оказались на дне огромной глубокой тарелки.
— Тут, — Ронька кивнул в сторону, где на фоне неба виднелись верхушки самых высоких домов. — Костер теперь нужно жечь, чтоб увидели.
— Надеюсь, им хватило ума не заблудиться в лесу и ничего не перепутать. И не пропасть куда-нибудь со всеми нашими вещами, — пробормотал ППшер, оглядываясь.
Уютное место, никаких свалок, никаких развалин, только плоское поле. Самое оно.
Вскоре на стадионе пылал костер, настолько огромный, что подходить к нему близко было опасно для жизни. Братья рассудили, что из низины дым не так хорошо виден, как если бы они зажгли сигнал на горке, но отсутствие сильного ветра вполне позволить увидеть из города столб дыма от разожженного здесь огня. Только дров для большого костра требовалось немало, поэтому Ронька и ППшер ходили за ними несколько раз подряд. Когда они притащили последние охапки, застали Кильку задумчиво глядящей куда-то в сторону.
— Там река? —
— Ага, где-то там точно река. В темноте по карте особо не разберешь.
Килька машинально схватилась за шею и брезгливо сморщила нос.
— Я пойду, искупаюсь.
— Иди, — Ронька уселся на землю, подтягивая ближе рюкзак с остатками еды. — А есть будешь?
— Потом. Оставьте мне… Хлеба хватит, — улыбнулась Килька. Похоже, сомневалась, что у них хватит выдержки оставить что-нибудь более вкусное, к примеру, мясо.
Братья кивнули и уже от рюкзака не отвлекались.
Трава вокруг была на удивления мягкой. Никаких колючек и старых жестких стеблей. Набитый едой живот, теплое, но не жаркое солнце, легкий освежающий ветерок… И возможность валяться на шелковой траве. Разве не это есть счастье?
ППшер смотрел в небо так пристально, что глаза слезились. Где-то высоко скользили темные точки — птицы. Иногда на лицо наползала тень от пушистого облака.
— Она тебе нравится, — громко сообщил лежавший рядом Ронька.
ППшер словно не услышал.
— Настолько, что даже боишься признаться? — еле улыбнулся брат. Даже не нужно смотреть, чтобы узнать эту его улыбку — задумчивую, немного удивленную. Такая появляется, когда он встречается с чем-то новым, интересным. С чем-то непонятным и загадочным.
Росчерки парящих птиц вдруг перестали радовать глаз. ППшер поднялся и тяжело сел на землю, обхватывая руками колени.
— Не боюсь. Просто все слишком необычно. Раньше было совсем не так. А теперь… Просто у меня такое ощущение… В общем, я бы не побоялся пустить ее за спину.
Ронька уже сидел рядом. Серьезно кивнул.
— Ты прав, именно так. Не побоялся бы пустить за спину, я согласен. И со всем остальным тоже.
ППшер резким нервным движением облизал губы. Выровнял дыхание.
— Забирай. Уступаю, — вдруг очень быстро сказал.
Не получил ответа и не выдержав паузы, обернулся к брату. Тот все еще улыбался, но уже с примесью горечи.
— Уступаешь? Зачем?
— Помнишь, когда-то мы решили — никогда между нами не встанет ни одна девка?
— Я помню, — многозначительно ответил Ронька. — Но это не тот случай. Не надо уступать. Не хочу, чтобы ты мне уступал.
— А что ты предлагаешь?
— Пусть сама выберет.
— Выберет? — ППшер искренне удивился предложению. Сама? В его мире женщины слова не имели, чем бы они его подтвердили? Но она могла… Могла настоять на своём. Подумал. — Ну, если ты считаешь это выходом…
Договорить они не успели, ветер принес шум чужих шагов и вскоре к костру вышла Килька. Мокрые волосы и местами мокрая одежда. Разрез на майке уже чем-то то ли зашит, то ли завязан. Если присмотреться, нитки связаны узелками. Смешно получилось.