Старая столица
Шрифт:
Сон не шел.
Не слишком ли холодно я обошлась с этой Наэко? — думала она.
Тиэко закрыла глаза, и перед ней всплыли красивые горы возле деревни Накагава, поросшие криптомериями.
Теперь она хоть что-то узнала о своих настоящих родителях.
Рассказать об этом отцу и матери? А может быть, не стоит? — колебалась Тиэко.
Вряд ли Такитиро и Сигэ знают, где она родилась и кто ее настоящие отец и мать.
Настоящие отец и мать.
Обоих уже и на свете нет, подумала Тиэко, но глаза ее при этом оставались сухими.
Звуки праздничной музыки доносятся с улицы.
Кажется, гость
Гость сетует на то, что процессия ковчегов теперь направляется от Четвертого проспекта через ставший слишком уж современным район Кавара, затем поворачивает на улицу Оикэ и проходит мимо здания муниципалитета, где даже стулья для зрителей установлены, словом, все это превратилось в «обыкновенное зрелище для туристов».
Прежде ковчеги двигались по характерным для Киото узеньким улочкам и, бывало, даже задевали некоторые дома, но все же тогда была особая атмосфера интимности — тем более когда восседавшим на ковчегах со вторых этажей прямо в руки передавали тимаки [45] . Теперь же на широких улицах их просто кидают вниз.
Такитиро, в свою очередь, доказывал, что на узеньких улочках трудно было разглядеть украшения на нижней части ковчегов и правильно, мол, теперь поступают, направляя шествие по широким улицам, — все видно.
45
Тимаки — рисовые колобки, завернутые в бамбуковый лист, японское лакомство.
Тиэко почудилось, будто сквозь подступавшую дрему она слышит скрип огромных деревянных колес ковчегов, поворачивающих на перекрестке за угол.
Нынешней ночью неудобно — в соседней комнате гость, — но завтра она расскажет родителям обо всем, что узнала от Наэко.
Не каждая семья в деревне на Северной горе имеет собственный участок, на котором выращивает криптомерии.
Таких в деревне немного. Тиэко предполагала, что ее настоящие родители работали по найму у одного из владельцев такого участка.
Вот и Наэко говорит: «Я работаю у людей».
Дело было двадцать лет тому назад, и родители не только хотели скрыть, что у них родилась двойня [46] , но и понимали: воспитать двоих им не под силу. Поэтому, наверное, и решили ее подкинуть, предположила Тиэко.
Она забыла спросить у Наэко о трех вещах. Во-первых, известно ли Наэко, почему решили подкинуть именно ее, Тиэко? Хотя как, собственно, она могла знать, будучи грудным младенцем? Затем, когда случилось несчастье с отцом? Наэко, правда, сказала, что это произошло вскоре после ее рождения… Наконец, она говорила, что, по-видимому, появилась на свет на родине матери — в деревне, расположенной далеко в горах. Что это за деревня?
46
…родилась двойня… — по старинному японскому поверью, это дурная примета, знак того, что над домом тяготеют некие злые силы.
Наэко чувствует разницу в их
Но Тиэко понимала, что отныне она уже не сможет ездить туда втайне от отца и матери.
Она не раз перечитывала известное произведение Дзиро Осараги «Соблазны Киото» [47] . В памяти всплыла одна фраза из этой книги:
«Казалось, будто Северная гора с похожими на многослойные облака грядами зеленых вершин криптомерии и выстроившимися в ряд светлыми стволами красных сосен сливает в единую гармоническую музыку поющие голоса деревьев».
47
Дзиро Осараги (1897—1973) — известный японский писатель, часто ставивший в своих произведениях проблемы национальной культуры.
Не праздничная музыка, не праздничный гомон, а музыка этих словно набегающих друг на друга округлых гор и поющие голоса деревьев звучали сейчас в душе Тиэко. Ей казалось, будто эти голоса и музыка проникают в нее сквозь множество радуг, какие часто вспыхивают над Северной горой…
Печаль Тиэко стала легкой. А может, то была вовсе не печаль? Может, удивление, растерянность, смущение, вызванные неожиданной встречей с Наэко? Ну, а слезы… Они, должно быть, девушкам на роду написаны.
Тиэко повернулась на другой бок и, закрыв глаза, прислушалась к песне гор.
«Наэко так обрадовалась, а я…» — вспоминала она.
На лестнице послышались шаги. Родители и гость поднимались на второй этаж.
— Желаю приятного отдыха, — донесся до нее голос Такитиро.
Сигэ аккуратно сложила одежду гостя, затем вошла в комнату, где лежала Тиэко, намереваясь сложить кимоно Такитиро.
— Позвольте это сделать мне, — сказала Тиэко.
— Ты еще не спишь? — удивилась Сигэ и передала ей кимоно. — Какой приятный запах. Вот что значит, когда рядом молодая девушка, — ласково пробормотала она, укладываясь в постель.
— Сигэ, — послышался голос Такитиро. — Как я понял, господин Арита хотел бы прислать нам своего сына.
— Продавцом?
— Нет, в семью, чтобы женить на Тиэко.
— Сейчас не время говорить об этом, ведь девочка еще не спит, — попыталась Сигэ остановить мужа.
— Знаю. Тиэко тоже не мешает послушать. Арита хочет прислать второго сына. Ты его видела — он не раз бывал у нас в лавке с поручениями.
— Не очень мне по душе этот господин Арита, — решительно отрезала Сигэ.
Музыка гор, которая звучала в Тиэко, умолкла.
— Что скажешь, Тиэко? — Мать повернулась в сторону девушки. Тиэко открыла глаза, но промолчала. В комнате стало тихо. Словно защищаясь от грядущей опасности, Тиэко скрестила под одеялом ноги и замерла.
— Господин Арита зарится на мою лавку, вот что я думаю, — нарушил молчание Такитиро, — к тому же он знает, что Тиэко чудесная девушка, красавица притом… Он часто имеет с нами дело, и ему досконально известно наше положение. Кто-то из моих продавцов наверняка ему доносит. Да, хороша наша Тиэко! Но грешно выдавать ее замуж только ради того, чтобы поправить дело. Не так ли, Сигэ?