Старость аксолотля
Шрифт:
– Доктор…
– Пассажир подозревал вирус. Но как им заражаются? Поодиночке? Нет, – я оттолкнулся в сторону двери. – Мы это едим! Пьем! Флудс Фудс! Достаточно лишь проникнуть на главную фабрику Флудса на Венере. И все! На каждом корабле, на каждой базе, на каждой орбите! Единственное подходящее объяснение!
Я выскочил в коридор и помчался в кают-компанию. К стене был привинчен ровный ряд податчиков пищи с облезлыми эмблемами ФФ. Я нажал на кнопки. Зашумело, забулькало, рыгнуло горячей кашицей. Я осторожно попробовал ее на вкус.
Но, естественно, я ничего не мог почувствовать, да и с чего бы? Еда космонавтов всегда была и будет отвратительной, никто этому не удивляется. Я попытался заглянуть в трубы, соединявшие машины с резервуаром биомассы где-то в потрохах «Бегемота». Как и каждый межорбитальный корабль, он располагал собственными системами рециркуляции воздуха и органической материи, мы жили в условиях замкнутого цикла. ФФ отвечала за способы переработки воды и биомассы, за одноразовые добавки, а также за доставку изначально безопасного базового набора белков, сахаров, жиров и витаминов. Вмешательство могло произойти в нескольких разных местах, не обязательно в каждой дозирующей машине по отдельности. Навигатор наблюдал с порога кают-компании, как я с помощью долота и отвертки разбираю флудсовскую молочную ферму, провожу вивисекцию резиновых трубок и стеклянных насосов, как вокруг моей головы кружат пузыри липкой жидкости. Он не говорил ни слова.
Не разговаривали мы и после, когда он уже занялся маневрами, отцепляя груз и подводя «Бегемота» к руинам кораблей. Я был на мостике, помогая просматривать на оптике и радаре пространство перед голым носом корабля – мы летели прямо в гущу каменных и металлических обломков, и нам на самом деле не хватало еще двух, а может, и трех пар глаз, мы основательно ободрали кормовую антенну, отломали четвертый телетактор. Но даже в момент соприкосновения масс, когда стометровые лапы обойм толкателя соскальзывали по неровной кривизне порцелитового борта «Беовульфа», и от рубки управления до титановых потрохов привода по стальным позвоночникам «Бегемота» расходился пронзительный скрежет, когда после первого удара тяги вся путаница астероидных обломков и машинных руин распухла-расцвела перед нами на экранах, словно планетоклазменная гидра, и мы не знали, не могли знать, выдержит ли Астромант этот удар, или тоже раскрошится в километровое облако наэлектризованного железа вместе с остальным конвульсивно дергающимся кладбищем инженерии, – даже тогда мы не обменялись ни единым словом. То был заговор изменников, молчаливый союз вероломных, разбойничий шах-пакт.
Стояли ли перед глазами Навигатора все те же страшные очевидности, что и перед моими? Как могло быть иначе? Погасив тягу, мы записали новые координаты – тем самым поделив секрет на два и размножив его до бесконечности. Кому еще выдаст его второй? Какой обман он уже приготовил? Когда он ударит меня ножом в спину? Пока живы двое, никто не будет в безопасности. Кто первым успеет вернуться сюда с Юпитера? Кто продаст Астроманта, отдавшись под защиту высших сил? А ведь у него, Навигатора, с самого начала имелся план. Кому предназначался его сигнал с выпущенного буя? «Репетуге»? Сообщникам в Поясе? Не для Астроманта же, как он пытался нас убедить? Он не хотел признаваться, но план у него был, был.
Мне грозила опасность, даже если бы я заперся в каюте или в лазарете – Навигатор мог добраться до систем жизнеобеспечения, из рубки управления или местного узла, дистанционно задушив меня или заморозив. Что было делать? Я начал носить с собой кислородный аппарат, а потом вообще перестал снимать скафандр, только шлем. Но и тогда Навигатор мог застичь меня врасплох, хотя бы пустив в воздуховоды быстродействующий яд или вирус, какой-нибудь по-настоящему смертельный грипп. Я начал спать в «жемчужине»; в капсулах имелись независимые системы жизнеобеспечения. Пришлось также сменить шифр ее вакуумного шлюза. Однако я подозревал, что Навигатор сумел бы обойти электронику замка, он разбирался в этом намного лучше меня. В конце концов дошло до того, что я спал в скафандре.
Естественно, я был бы полным глупцом, доверяя еде из машин, подключенных к замкнутому циклу «Бегемота». Ее мог отравить на Венере Флудс, мог отравить и здесь Навигатор. Я ограбил каюту Радиста, забрав его запасы сухарей, консервированной говядины, пастеризованных компотов. Разобрав податчик еды, я исследовал состав калорийной массы в поисках неположенных ингредиентов. И именно за микроскопом меня застал сигнал перегрузки. Волоча ногами при одном «же», я вскарабкался на мостик. Неподалеку от прицельного перекрестия на главном экране мерцало пятнышко Юпитера. Навигатор меня даже не спросил. Вчера вечером стрелки на циферблатах солнечного излучения ушли с красных полей. Он рассчитал курс, выставил рули и включил тягу. Его там не было, он где-то спрятался. Я мог попробовать повозиться с приборами и ручками, но зачем? Чтобы испортить то, что только Навигатор в состоянии починить? Я оставался в полной его власти.
Возвращаясь в «жемчужину», я подсознательно высматривал его в тени и полумраке, в шахтах и коридорах «Бегемота». Ускоряясь, корабль дрожал, выл и протяжно стонал, металл говорил на языке чистилища. Я вошел в док по левому борту, и Навигатор вышел мне навстречу, тоже в скафандре, возник из глубокой серости, неприязненно наклонив плечи и голову; я остановился, и он тоже остановился; я поднял руку, и он тоже погрозил мне кулаком – и только тогда я понял, что смотрю на собственное зеркальное отражение в отполированной обшивке «жемчужины».
Да. Больше ждать нельзя. Я уже вообще не сплю. Не ем и не пью ничего из кают-компании. Он прячется где-то на нижних палубах. Сегодня или завтра вернется связь. Я запер своим ключом каюту Радиста, но Навигатору достаточно подключиться к любой из антенн в рабочих узлах, даже тем, что возле реактора; ему достаточно на минуту зайти на мостик. Кто первым отправит в эфир свою версию истории, тот определит победоносный сценарий. Я не могу постоянно бодрствовать. А поскольку мы уже на пути к Юпитеру – в Навигаторе больше нет особой необходимости.
В том нет ни крупицы внезапных эмоций, мною не движут звериные инстинкты; я провел анализ, и холодная логика спирали подозрений не оставляет мне иного выхода. Навигатор стоит перед точно такой же необходимостью. И единственное неизвестное – кто сделает первый шаг. Все остальное рассчитано уже давным-давно, до миллионного знака после запятой, записано в форме раковин и кривизне листьев, в дуге рукавов галактики.
Мыслями я, однако, раз за разом возвращаюсь в этот лабиринт, лежа в полумраке и тишине загерметизированной «жемчужины», и здесь, бодрствуя на мостике, в тяжелом скафандре, чувствуя запах озона в ноздрях; в лабиринт, в глубь. Пойду и поклянусь Навигатору, что не выдам его. Поверит ли он мне? Поверил бы я, если бы он пришел и поклялся? Нет. Нет такой клятвы, нет таких аргументов, нет таких жестов и слов, которые давали бы гарантию. Я знаю, что он знает. Он знает, что я знаю. Я знаю, что он знает, что я знаю. Что я знаю, что он знает, что я знаю, что он знает, что…
Кто первый нажмет на спусковой крючок?
Решение Электронщика ничего не решает. Действовать так, будто веришь в лучшие намерения второго игрока, – но тот, кто первый поступит в соответствии с логикой, победит верящего, так что какой это выбор? Выбора нет.
Я изучил диаграммы. Нажать эту кнопку, потом ту, потом ту. Процедура снятия защиты реактора занимает шесть минут пятнадцать секунд; я успею спрятаться в «жемчужине». В обеих других капсулах я заблокировал механизмы шлюзов. Девятичасовое воздействие ядерного излучения от горячего реактора уничтожит все живое на борту «Бегемота V». Оставшиеся следы можно объяснить бурей. Так и или иначе, отсутствуют тела почти всей команды; тело Навигатора тоже исчезнет. Я нисколько не сомневаюсь, что сумею создать связную и достоверную теорию, которая все объяснит.