Старосветские убийцы
Шрифт:
— Точно! — обрадовалась Суховская. — И как я раньше не догадалась? Все терзалась, терзалась — кого мне Лизонька напоминает? А чего Пантелея не спросите?
Киросиров не увидел отчаянных знаков Терлецкого, пытавшегося предостеречь его от излишней болтовни:
— Купца кто-то топором по голове стукнул.
— Что вы говорите! — всплеснула руками Суховская. — Ужас-то какой! А как вы думаете, Павсикакий Павсикакиевич, Растоцкие уже спят?
Терлецкий ругал про себя урядника последними словами. Не пройдет и часа, как вся округа обо всем узнает. Киросиров тем временем невозмутимо продолжал:
— Думаю, нет. Андрей Петрович с Машенькой с час назад отсюда
Федор Максимович наконец решился Киросирова оборвать:
— Ольга Митрофановна, у меня просьба. Съездите на станцию, к Сочину. Попросите депешу не отправлять.
Суховская спешно удалилась. После ее отъезда оба выхода из дома закрыли на ключ, а около дверей поместили исправников. Проснувшемуся Николаю поручили пост перед покоями старой княгини.
— Пора на боковую! — напомнил генерал.
Но никто расходиться по комнатам не хотел. Всем стало неуютно в огромном доме. По нему бродит убийца. Кто следующий на очереди?
— Как-то боязно поодиночке, — выразил общее чувство Рухнов.
— Дом обыскали, — попытался успокоить всех урядник. — Посторонних не нашли.
— То-то и оно, — подхватил Рухнов. — Получается, убийца среди нас.
Все принялись молча рассматривать друг друга. Затянувшуюся паузу прервал Угаров:
— Не согласен с вами, Михаил Ильич! Никто из нас к преступлениям не причастен. Убивает всех Элизабет, она же, как только что подтвердила Ольга Митрофановна, Катя Северская! Сначала отравила из мести князя, потом застрелила Шулявского и забрала сережки, а теперь попыталась прикончить Пантелея, чтобы правда не открылась!
— Верно, — согласился Киросиров. — И доктор подтверждает, купца топором била женщина!
Тоннер спорить не стал.
— В таком случае два вопроса, — встал с места Терлецкий. — Где, по-вашему, Северская прячется? И как ей удается ходить по дому незамеченной?
— Я, кажется, знаю, — сказал генерал. Заинтересованные взоры моментально обратились на него. Веригин же многозначительно замолчал.
— Ваше высокопревосходительство, не томите, где она? — нетерпеливо спросил Федор Максимович.
— Сейчас расскажу. Только история эта долгая. Не возражаете, если я подымлю?
— Так вы же бросили курить! — ехидно напомнил Тучин.
— Что за вздор! Где моя трубка?
Генерал посмотрел на Гришку и тут сообразил, что говорит по-французски. Пришлось повторить на русском.
Расстроенный Гришка скрепя сердце поднес Павлу Павловичу курительный прибор. Хотел лакей брошенную Веригиным трубку себе оставить, да, видно, не судьба!
Все курящие составили Павлу Павловичу компанию.
Генерал как перешел на русский, так и продолжал — пришлось Терлецкому вспомнить об обязанностях переводчика.
— Эту историю поведал мне отставной губернатор. Фамилию и губернию называть не буду, сами поймете почему. Упомяну только — это очень важно, — что несмотря на преклонные годы, губернатор сохранил ясность ума и твердость памяти. Назовем его Иваном Ивановичем.
Председателем уголовной палаты в той губернии служил некто Леонтий Алексеевич Нащокин. Человек богатый, хваткий, из всего способный извлекать выгоду. И что немаловажно — умевший со всеми делиться. Никто жадным или прижимистым его не считал, но своей выгоды он не упускал никогда. Один пример: как-то Леонтий Алексеевич подсчитал, сколько дней в году его крестьяне не работают из-за церковных праздников. Ужаснулся: сколько денег из-за ерунды теряет! И отменил в своих владениях православие. В церковь крестьянам ходить запретил, сказал, что за всех будет молиться самолично. Холопы возмутились, чуть ли не бунт устроили, так он зачинщиков — в солдаты, а остальных выпорол. Правда, чуточку уступил — дозволил крещение и отпевание.
— А почему священник начальству не донес? — спросил отец Алексей.
— Местный архиерей с Нащокиным дружил, сами понимаете, не бескорыстно. На нужные связи Леонтий Алексеевич денег не жалел, всегда сторицей они ему возвращались. Сослали строптивого священника в монастырь, а в нащокинский приход прислали нового, покладистого. Надо сказать, что губернаторствовал Иван Иванович долго и за время его славного правления губернский городок из маленького превратился в большой. И кладбище, когда-то разбитое на окраине, внезапно оказалось в центре. Что крайне неудобно: сами понимаете, запах, похоронные процессии мимо губернаторского дома каждый день туда-сюда ездят, а вздумает Иван Иванович прокатиться, сразу кладбище по пути узрит. Решил выделить новое место для захоронений, а старое засыпать и парк устроить.
Догадайтесь, кому такой выгодный подряд достался? Сам Нащокин в это время задумал вместо деревянного дома выстроить себе в городе каменный, двухэтажный, в двух шагах от губернаторского. Само собой, кирпичи покупать не стал, заставил крестьян изготовлять кустарным способом. Осмотрев старое кладбище, задумал и на фундаменте сэкономить, использовать старые могильные плиты. Повелел дворовым ночью тайком их свозить на стройку. Те возроптали, но и этот бунт Нащокин успешно подавил.
Новоселье приурочил Леонтий Алексеевич к именинам. Кого попало к себе не звал, только людей с весом — важных чиновников, генералов, крупных помещиков, ссыльных из аристократов, губерния-то за Уралом расположена. Играла музыка, гости восхищались убранством, хозяин был мил и остроумен.
За обедом гости сытно поели и со вкусом выпили. А на день ангела, господин Роос, на Руси непременно пирог пекут.
— Как у нас на день рождения торт или кекс? — спросил пришедший в себя после коньяка этнограф. По своему обыкновению, он все записывал за генералом слово в слово.
— Да, — подтвердил генерал и продолжил: — Вывозят пирог, хозяин с ножом к нему подходит, чтоб самым важным гостям самолично по куску отрезать. Сдергивает полотенце и пытается прочесть надпись. И никак не может! Буквы какие-то не наши! Глянул на рисунок над надписью, и за сердце схватился. Гости кинулись к нему, но замерли в ужасе, узрев, что на пироге крест изображен и череп. Кто-то и надпись прочел с помощью зеркала: «Коллежский асессор Жихарев Прокофий Пантелеевич».
«Что за шутки?» — грозно спросил Иван Иванович, который почтил своим присутствием именины. А Леонтий Алексеевич уже понял, в чем дело. Спекли пирог на одной из оставшихся от строительства могильных плит. Так и пояснил. «Дом на надгробьях выстроен? — ужаснулся губернатор. Нащокин в ответ только улыбнулся. — Ноги моей здесь более не будет!» С этими словами Иван Иванович покинул дом, а за ним, обгоняя друг друга, кинулись прочь и остальные гости. Отец Глеб впопыхах даже шубу забыл. Рассвирепел Нащокин. Как только гости разбежались, хотел судилище устроить, дознаться, кто именно виновен. А может, снова бунт? Отомстить столь дерзко решили? Но слуги исчезли вместе с гостями: нрав хозяина знали и решили расправы не дожидаться. Бегает Нащокин по дому, а найти никого не может. А внизу колокольчик надрывается, некому даже дверь открыть. Пришлось Леонтию Алексеевичу спускаться, самому отворять. Думал, отец Глеб про шубу вспомнил, но в дом вошел абсолютно незнакомый человек, не по погоде одетый в старый заношенный сюртук.