Старосветские убийцы
Шрифт:
— Так.
— Княгиня ехала по лесу, кого-то встретила, остановилась поговорить, спешилась, тут-то ее и убили…
— Кто?
— Думаю, Никодим с Савелием, по приказу Мити. Помните слова конюха: «Княгине — гаплык» и «Мне теперь тут все обязаны»?
— Помню.
— А кто «все»? Князь и Настя убиты, Анна Михайловна при смерти. Только Митя остается.
— Никодим помогал убийце князя? Ерунда, он своими руками обещал его задушить…
— Своими и задушил! Митя его убедил, что виновата Елизавета. А когда Савелий стал болтать, Никодим, опять
— Откуда вы знаете?
— Вчера Митя тайком пробрался в кабинет князя, перерыл бумаги. Спрятала куда-то вексель Елизавета Петровна перед гибелью. Вот Митя и бегает к Никодиму, подозревает, что тот вексель украл, требует отдать. Пистолетом угрожает.
— Может, еще не прикончили княгиню? Мы когда с генералом на заимку заезжали, Никодим все спрашивал генерала, правда ли, что Елизавета Петровна князя убила!
— Может, и не прикончили. Пока она не скажет, где вексель, убивать ее бессмысленно. Знаете что, в доме Никодима подвал имеется. Покойник князь рассказывал, что он туда девок сажал, которые его ублажать отказывались…
— Надо немедленно осмотреть дом! — Денис подскочил. — У меня нога уже в порядке! Сбегаю, доложу все Киросирову, а потом вместе с исправниками осмотрим.
— Урядник покойников в церковь сопровождает, а исправники вашего Сашку в тюрьму повезли.
— Как в тюрьму?! Уже?! — У Угарова перехватило дыхание. — А я Киросирова так и не подмаслил! Бог мой, что с Тучиным будет?
— Надеюсь, выделят отдельную камеру и начнут сдувать пылинки. Я Павсикакию Павсикакиевичу, — тут Рухнов перешел на шепот, — от вашего имени сотенную сунул. Был крайне доволен-с!
— Вы мой ангел-хранитель! — У Угарова опять перехватило дыхание, и он полез к Рухнову целоваться. — А сотенную я вам сейчас же верну, как только в усадьбу вернемся!
— Пока Никодим отсутствует, предлагаю осмотреть дом самим.
— А как мы туда попадем? Там кабан…
— Я уже говорил, он ручной. За горсть желудей кого хошь в дом пустит. Покойник князь не зря его мздоимцем звал.
— Тогда вперед!
Тайна исчезнувших драгоценностей Северских оказалась столь банальной, что Тоннер отругал себя! Мог бы и без Сочина догадаться. Однако ни имя убийцы, ни судьба княгини, ни местонахождение самих бриллиантов не открылись. Была объяснена важная деталь этой запутанной истории, но главное оставалось под завесой.
— Что-то вас долго не было! — заворчала Анна Михайловна. — Вас моя невестка, царствие ей небесное, наняла?
Илья Андреевич встал как вкопанный. Старуха поправляется на глазах, разговаривает как здоровая! Да еще и знает что-то о судьбе княгини Елизаветы! Откуда?
— Кол осиновый проглотили? — еще громче спросила Северская. — Задорого, спрашиваю, наняла?
— Я здесь проездом. Лечу совершенно бесплатно, можно сказать, из сострадания. Завтра надеюсь уехать в Петербург.
— В столице, стало быть, служите?
— В столице.
— Жаль, что проездом, — продолжала Северская, —
Старуха болтала, не умолкая, упиваясь вновь обретенной способностью связно говорить. Тоннер от всей души радовался за нее. Редко тяжелобольные поправляются столь стремительно. Интересно, образовалась ли у нее зависимость от опиума? Если да, надо посоветовать Глазьеву продолжить давать его, постепенно снижая дозу.
— Надеюсь, Настьку повесят! Если нет, сама придушу! Ишь, придумала, меня сонным зельем пичкать! И Вася, кобель старый, ей в рот смотрел! Надо было семнадцать лет назад ему яйца оторвать, ан нет, пожалела! Как же, сын родной! Вы, доктор, бульон обещали.
— Я думаю, можно даже с гренками.
— Так велите подать!
Тоннер сделал знак сиделке, чтобы принесла еду.
— Одного не могу уразуметь, — продолжала Северская, — зачем Настька Васю-то убила? Какой ей с этого толк?
Тоннер присвистнул.
— Почему вы подозреваете Настю?
— Не подозреваю, а точно знаю!
«Может статься, старуха опять заблуждается. А вдруг нет! Была не была, вызову ее на разговор. А то застряну здесь до Рождества, пока вся история не распутается. Заодно догадку вчерашнюю проверю. Состояние больной, кажется, уже позволяет».
— Анна Михайловна, давайте-ка откровенно…
— Вы раньше таких замечательных опусов не играли.
— Счастлив, что вам понравилось! — Горлыбин попытался мягко уклониться от Суховской, боясь, что речь зайдет о спорном лужке, но та сунула его руку себе под локоток и повела по аллее. Убежать невозможно, вырываться неприлично. Ах, как длинна дорога в церковь!
— Как эта музыка называется? — встряхнула задумавшегося Горлыбина Суховская.
— Это «Lacrimosa», одна из частей «Реквиема» Моцарта.
— Знаете, я сегодня словно второй раз родилась! Так эта… Как бишь называется?
— «Lacrimosa».
— …все во мне перевернула, даже кушать не хочу!
Горлыбин в изумлении остановился:
— Представьте, со мной такое тоже однажды приключилось.
— Что вы говорите?! — изумилась на сей раз Суховская.
— Да, в глубоком детстве. Семилетним мальчиком меня привезли в Петербург, в гости к родственникам. Там я впервые услышал оркестр. Звучал Гайдн…
— Что-что звучал? Я в инструментах не разбираюсь.
— Гайдн! Это композитор. Неважно. В парке играла музыка. Никто и внимания на нее не обращал, но меня, карапуза, словно гвоздями прибило к месту. Я вмиг потерял интерес к играм и так же, как вы, ни за что не хотел идти обедать. С тех пор музыкой и живу.
— Значит, и этот гайдн надо послушать.
— Вы действительно хотите?
— Да.
— Просто… — Горлыбин замялся. — Просто я привык, что соседи любят под музыку закусывать, танцевать. Но просто слушать ее, как я, никто не умеет и не хочет.