Старовский раскоп
Шрифт:
— Ну что ты, родная. Всё хорошо. Просто я работаю в месте, где телефон вызовов не принимает. Понимаешь? — терпеливо повторил уже в который раз Антон.
По кривой тумбочке полз таракан. Усы у таракана были длинные, развесистые… Шикарные были усы, и еще длинный хвост, и вообще таракан здесь ощущал себя хозяином жизни. Он степенно подполз к опрометчиво оставленной тарелке и неспешно в ней закопошился. Терпеть такую наглость более Антон не мог, отвлекся на мгновение от голоса в трубке и брезгливым щелчком сбил мерзость. На полу раздавил. Еще на полу в углу лежат три придавленные мыши. На них Антон охотился прошлой ночью, когда
Инна что-то сказала и умолкла, ожидая, видимо, ответа.
— Что, прости? Не расслышал.
— Говорю, Славка просится с тобой поговорить. Будешь?
— Еще спрашиваешь!
Славка по телефону разговаривать совсем не умел. То слишком близко прижимал динамик мобильника к губам, то, наоборот, забыв, отводил слишком далеко. А то вдруг торопился, волновался, съедал окончания слов и забывал, о чем хочет сказать, перебивая себя на полуслове. Но с грехом пополам понять было можно.
— Пааап! — радостно завопил в трубку Славка. — А тетя Лена купила конструктор и мы с мамой сегодня клеили "КВ"! Танк! Мы сегодня почти целиком склеили, а завтра раскрасим и будет почти как настоящий, только маленький!
— И стрелять будет? — еще у Славки, как и у большинства мальчиков, не достигших пубертатного периода, голос пока высокий, пронзительный и буквально бьет по ушам.
— Ага! Там пружинка внутри и еще шарики вместо снарядов!
— Чудо техники, короче. Приеду, обязательно покажешь. И, хочешь, еще конструкторов куплю?
— Хочу. БТР купишь?
— И БТР куплю, и самолет с мотором. Летом будем ездить на дачу и там запускать. Когда поправишься. Ты как, кстати?
В ухо насупленно задышали. Под большим секретом признались:
— Плохо. Больно. Но мама говорит, что ты лекарство делаешь, а через неделю мы приедем, и ты меня вылечишь. Правда?
— Правда, сынок. Лекарство делаю. Ты там потерпи недельку, хорошо?
Тоскливо сделалось после разговора — хоть вой. Иуть Инна и уверяла, что со Славкой стало чуток лучше, что вместо трех припадков в последние дни только по два. Вот радость-то…
И ведь, самое скверное, Антон теперь про ту девчонку, которая будущая жертва, почти всё знал. И сделалась ему девчонка глубоко симпатична. Вся, от и до. Нормальная такая, обычная девчонка, ни в коем разе не магичка, вообще, кажется, ни во что паранормальное не верящая… не верившая до последнего момента. Здоровое такое рациональное мышление, чуть нервный характер, определенный темперамент, неглупа. Весьма порядочна. В девятилетнем возрасте разбила коленки очень сильно, с тех пор безумно боится вида крови. Прикинул, каким шоком была для нее та царапина на плече, сделалось неловко и стыдно. Работает в каком-то музее. Лето проводит в археологических выездах. Десятки мелких подробностей вроде привычки за завтраком читать газету…
…И еще обрывками, но ярко — бег босиком по траве. Утро. Раннее. Утомленные ночными посиделками у костра братья-археологи спят, привычно перепутав, где чья палатка. И Валя Никифорова, конечно, опять проснется в объятьях Лёни Степанца и будет шумно и смущенно изумляться. Леня Степанец тоже будет изумлять, но довольно, как объевшийся сметаны кот. И Костя Меленчуков опять промахнулся мимо палатки — спит на травке в обнимку с гитарой. Тихо в лагере до того, что кажется — задень какую травинку и услышишь, как росинка с нее
Или четыре часа вечера, заняться особо нечем, поскольку глаза уже слезятся и от пыли сопливишь, и думаешь уже — на кой подалась на такую пыльную работу. А за окнами музея осень, листья вертятся под дождем, ветер их швыряет в стекло, а они валятся, валятся… И лужи. И еще целыми реками зонтов расцвеченная улица.
А еще купание на реке. И ящики необработанных черепков. И руки в туши для разметки шифров. И пыльные отчеты экспедиций. И патина на чаше железного века. И бусины из могильника А-6. И еще куча всего. Но больше всего пыли и уютного ощущения найденного в жизни места…
А потом, значит, заявился Антон и всё испортил. И пошло всё насмарку. И превратилась жизнь алинина в сплошной кошмар. Единственное, что Антон мог бы выдать за слабенькое оправдание — его жизнь тоже с некоторых пор сильно напоминала липкий страшный сон, из которого и рад бы проснуться, да не можешь. Вдвоем в одном соку варимся.
Да, и еще. Появился какой-то мужчина. Через бред и припадки ярости осознал только вчера вечером — кто-то есть. И этот кто-то с больными глазами и острым запахом пота очень не понравился Антону. Впрочем, сейчас Алина чутко, неровно спала, снов ей не снилось, на душе слежалось комом всё тоскливое и неприятное, делать особо было нечего, размышлять не только не о чем, но даже и вредно размышлять.
Антон натянул куртку, прихватил пачку сигарет из нового блока и ушёл в вечер и метель — гулять по городу. Погода, кажется, не очень располагала, но на погоду Антону было плевать. Чтобы ни о чем не думать — само то.
Он просто пошёл сквозь снег известным уже маршрутом — два двора, музей Революции, памятник вождю мирового пролетариата — на воздетой в светлое будущее руке сугроб, чахлый венок у постамента почти полностью завалило. Тридцать пять шагов по прямой, затем поворот. От поворота — бульвар в обрамлении едва пробивающих тьму фонарей. Небо белесое, снежинки лепятся в глаза, нос, тают на губах и щеках, лезут за шиворот, сигарета не хочет гореть, только шипит и чадит сырым дымком. Летит в сугроб урны. "Уууу-шшш-уууу, — подвывает ветер. — Иди домой, ссссспать! Ууу-шшшшш…." Упрямство заставляет двигаться дальше — хочется устать, как собака, промокнуть насквозь, до самых костей, продрогнуть, чтобы в гостиницу возвратиться свалявшимся пухом в подушке и не видеть больше этого убожества, и не знать про во сне тихонько поскуливающую девчонку на самом краю земли…
Ууу… шшш…
Мир был бы намного проще, если бы с самого начала учили, как, говорят, учили прежде: простецы — низшая форма разумного бытия в лучшем случае, в худшем — не слишком подходящий корм. Никаких угрызений совести.
Ууууууууу! Шшш!
"Домой, — толкает в плечи ветер. — Откуда пришшшел, ступай! Не рады тебе здесссь!" А то Антон не знал. Ему рады в единственном месте на свете — дома. Там тепло, светло, там на полках книги, жёнины статуэтки из необожженной глины, диски с музыкой, славкины модельки космических кораблей и машинки… А здесь что? Здесь ветер, тьма, холод собачий, и метель, метелища, вьюга белесая, до костей пробирающая…