Старовский раскоп

Огеньская Александра

Долго и заковыристо выругались. У Ингмара Олафсона за сколько-то там десятков лет жизни возможностей поднабраться опыта по части ругани было предостаточно. Мешанина из родных русских и скандинавских непонятных словечек.

— Чихать они хотели на твою клятву. По их клановым законам клятвы других кланов еще с войны не имеют никакой силы. Хоть лоб перед ними расшиби. Так-то.

— И что вы предлагаете?

— Я уже предложил. Два варианта. Решать тебе.

— Я подумаю. И всё-таки непонятная история с незнакомой пантерой. Что, вы правда не знаете, или…

— Не знаю. Честное слово, Антон. Сам же понимаешь — не в моих интересах покрывать убийцу. Но… Сейчас обзванивают всех клановых, выясняют, кто и где есть. Пока все на местах. Тут или кто-то дикий, случайный, или… или… слушай… твоя дичка никого никого не успела сама инициировать?

— Ооо… — аж мурашки по коже побежали от неожиданности. Такая мысль Антону точно бы в голову не пришла. Просто не пришла бы, хотя и — теперь видел — сама так и напрашивалась. Срок трансформации — сутки. Шлялась Алинка по деревне какой-то? Шлялась. И народ там был. И еще странный мужик с больными глазами постоянно рядышком, в каждом алинкином полусознательном бодрствовании. — Не знаю…

— Вот, значит, и подумай над этим вопросом. Выясни. Между делом. Деньги есть? В достаточном количестве? У меня там знакомый есть, если что. Запиши адресок. На постой не возьмет, он старик совсем, волнения ему противопоказаны. Но вот деньгами снабдить и подсказать чего — может. Так вот, адрес…

Антон собрал вещи. Деньги спрятал во внутренний карман. Дверь запер на замок и защелку и еще стул приставил — с подносом для вящего шума. И лег спать. По-прежнему страх оставался игрушечным.

А во сне трещали поленья, свеча горбилась парафином, охал и стонал медленно проседающий домишко. Вываренное мясо пахло отвратительно, но и его было уже слишком мало для мужчины с усталым профилем. Нужно было отправляться на охоту еще и потому, что зудело под кожей в предвкушении кровавой пробежки среди серебряной снежной взвеси. Но мечты об охоте нынче пришлось запихать куда подальше — мужчину нельзя было оставить. В забитые досками окна придушенно вздыхала ночь. И тянулась, тянулась, тянулась… В чьем-то бреду и в чьем-то потном ужасе.

В дверь долбанули со всей дури, кулаком. Визгливый женский голос потребовал открывать немедленно, иначе дверь взломают. Два мужских добавили, что они, дескать, милиция, и что оказание сопротивления лицу при исполнении является преступлением и карается по закону. Антон, со сна соображая плохо, заметался по комнате в темноте. Впрочем, внутренне он был готов…

Натянул куртку. Проверил телефон и бумажник. В это время за дверью приступили уже к решительным действиям — в ход пошли ноги. Сопровождалось всё это звучной руганью, женским повизгиванием и причитанием, позвякиванием подноса на стуле. В темноте видел Антон прекрасно, иной раз даже лучше, чем днем. Поэтому при всей суете оставался бесшумен и аккуратен. Вещи решил не брать. Пожалел, что не озаботился никаким оружием. Впрочем, есть зубы и когти… Зубы и когти… есть. Плохо выдержанное спокойствие снова оплывало в неконтролируемую ярость. Но Антон не поддался ей, только врубил свет — полминуты форы гарантировано, тихо отворил окно и сиганул в холод сугроба. Похоже, партизанские приключения, по которым так страдал Антон в детстве, негодуя, что не родился хотя бы пятнадцатью годами раньше — начались.

***

Маленькая черноглазая и черноволосая женщина с когда-то задорным и смешливым ртом — а теперь уже вечно поджатым, тоскливым — сидела в одиночестве на кухне и мешала ложечкой чай. Чай давно остыл, сахар в нем поднимался стеклянным облачком и растворяться не желал. Мысли у женщины в голове перекатывались тяжелые, как булыжники, и тоскливые, как её губы. Думала она о том, что иногда жизнь рушится обыденно, без предчувствий и вещих снов, гласа господня, труб и громов небесных. И жизнь не замирает на месте, солнечного затмения не происходит — всё остается как и прежде. Те же улицы, та же работа, те же часы отщелкивают секунды и минуты — только ты стала другая. Позавчера она нашла у себя широкую седую прядь в челке и без удивления отметила новые морщины вокруг глаз.

Крохотный радиоприемник шептал новости. Опять где-то взрыв бытового газа, но пострадавших нет. Какие-то европейские соревнования. Рабочий визит президента в какой-то Урюпинск. Встреча глав "Большой восьмерки" запланирована на январь-февраль. Подготовка к новому году по всей стране идет полным ходом…

Оказывается, новый год скоро. И зимнее солнцестояние, пантерий аналог нового года, тоже не за горами. Нужно купить Славке какие-то подарки, комнаты, что ли, украсить мишурой… Денег не осталось почти. Аккурат на еду и лекарства. А мишура и подарки нынче дорогие. Сестра Лена, правда, предлагает взять у нее, сколько нужно, денег, но пока еще гордость не позволяет. Попросить, чтобы ленин муж купил и привез елку? У него машина есть. Славка любит большие, пушистые сосны с мохнатыми лапами, и чтобы пахли настоящим лесом. Каждый год "раздеть" такую елку после праздников — целая трагедия. В прошлом году настолько затянули с этим делом, что деревце даже успело дать корни. Антон подрезал его чуть не до верхушки, сунул в ведро — а оно и снова дало корни. Летом высадили за забором у дачи. Живучее оказалось, как кошка. Вот бы и Славке такую живучесть.

Так мало Славки было, еще Антон! Что-то нехорошее с мужем, чувствовала. Близится какая-то новая, с неожиданной стороны беда. Откуда — понять никак не удавалось. Каждый день звонила, выспрашивала — всё ли в порядке? Он, конечно, отвечал, что норма. Но перед отъездом в Зарецк муж стал странный, будто знает что-то, чем с женой поделиться не может, но это знание подтачивает его изнутри, ломает…

Что же такое-то?! И сейчас сердце не на месте… Малодушный порыв позвонить немедленно мужу и убедиться, что всё в порядке, подавила на корню. Разница во времени — один час, Антон, конечно, уже давно спит. Незачем его будить.

Инна Костина, усталая женщина под тридцать с неулыбчивыми глазами, поднялась, гибко потянулась, зевнула. Поглядела с минуту в окно. Решила, что зима нынче выдалась на редкость снежная — вон, и сейчас летит пух в конусе фонаря.

Времени на часах была половина второго ночи.

Сегодня со Славкой ночью посидеть вызвалась Лена, поэтому можно было с чистой совестью поспать часиков восемь. Но не спалось.

Часть 3. Небрежными стежками.

Традиционные украшения бронзового века себер татарлар носят на себе печать мифологического, очень поэтичного и даже певучего мировосприятия человека того периода. Волшебная вязь бронзы на гребнях сплетается в сцепившихся рогами быков, на бусинах — в удивительно тонко проработанные сценки повседневной жизни. Вот, например, девушка с черпаком склонилась над ручьем. Или охотники возвращаются с богатой добычей. Дети играют — совсем как дети нынешние — в догонялки. А вот ритуальное искусство — оскаленная волчья морда смотрит с оберега. Жертвенный кинжал оплетен вьюном и топорщится зубами какого-то хищника. Скорее всего, того же волка. Чуть реже проступают на широких рукоятях медведи, лисы… Традиционный подарок девушке — височные кольца с зайцами и солнечными дисками. Но, конечно, попадаются и совсем простые бусины — гладкие, тщательно отшлифованные шарики и цилиндрики. Такие примитивные украшения, очевидно, показатель невысокого социального статуса владелицы украшения внутри общины.

Всего в коллекции "Бронза себер татарлар" насчитывается около тысячи предметов. Наибольший интерес для исследователей вне всякого сомнения представляют так называемые "сибирские кошаки" — подборка из пятнадцати(*) небольших черненых медальонов в форме кошек, предположительно — пантер. Загадка заключается в том, что в ареал проживания пантеры сибирские районы не входили. То есть образ черной кошки является либо привнесенным, например, из Китая, что тоже маловероятно, либо указывает корни себер татарлар — какой-то из районов Передней Азии или Индии. То есть подтверждает азиатскую версию происхождения татарлар в противовес "северной" теории. Загадкой остается и назначение медальонов: имели ли они исключительно декоративную функцию либо отражали статус владельца, использовались ли в качестве украшения или предмета ритуала — всё это еще предстоит выяснить.