Старовский раскоп

Огеньская Александра

Теперь уже волк больше не вставал и не выл по ночам на луну. Луна выродилась в тощий дохлый месяц, а ноги подводили, не желали держать тело. Даже от миски с едой в последние дни уже воротило, изредка только волк заставлял себя полакать воды и пару раз лизнуть кашу. Теперь волк не пытался уже человечка задавить, а даже позволял тому производить над собой странные, болезненные манипуляции — колоть шкуру иголками, трепать себя за уши и мять мышцы…

Волк с тоской поглядывал в оконце под потолком, где который день бесилась непогода, изредка зашвыривая в узкую щель пригоршни снега. Впрочем, и тоска у зверя в последнее время стала вялой, слабой…

Зверь просто лежал и глядел в оконце. Падающий в камеру снег приносил необъяснимое удовлетворение. Особенно, пока еще летел, в теплой воздухе тут же оборачиваясь каплями воды. Но лужи от него тоже были приятными — пахли уличной грязью и волей…

Зверь уже почти ничего не помнил из своей прошлой жизни, да и не хотел уже помнить — слишком устал и ощущал себя старым-старым, таким старым, что пора было осыпаться песком и исчезнуть… Вертелось только одно слово — "Валерка". Но к чему относилось и что должно было обозначать — и этого тоже волк не помнил.

Силы волка таяли…

***

Квартирка на окраине города оказалась уютной, а хозяин — ненавязчивым. Раннему телефонному звонку — около шести утра — не удивился, фраза "дед порекомендовал" сработала не хуже волшебной палочки — назвал адрес и сказал, что будет Антона ждать. И действительно ждал.

На "деда" Игоря хозяин не походил, и вообще ни на кого не походил — Антон затруднился отнести его к какому-либо сорту людей или нелюдей, настолько мужчина обнаружился несуразный. Длинный и худой, породистый, но с явным признаком вырождения фамилии — разными глазами, левый голубой, а правый нежнейшей зелени. Охающий и хыкающий просторечно, но на книжной полке — "Теория мультиверсов" и "Жизнь двенадцати цезарей", "Гамлет" и "Поэзия эпохи Возрождения"… Подспудно начинало складываться ощущение, что в этом Заречце любой бомж способен процитировать Шекспира или там признаться в былом координаторстве, а давешние "гопники", будь они более расположены к мирной беседе, принялись бы обсуждать теорию относительности.

Впрочем, хозяин в дела постояльца не лез, а только представился Владимиром, вежливо поинтересовался, не голоден ли Антон, и предложил перекусить. Антон тоже решил на чужие странности глаза закрыть, поскольку и своих проблем достаточно, плотно позавтракал борщом и был препровожден в приятно обставленную комнатку, где, едва скинув лишнее, завалился на диванчик и заснул мертвым сном.

Сначала сон шел пустой, серый, просто чередование каких-то пятен, полос и отдельных шумов, но постепенно обрел некоторую осмысленность, замелькали вперемешку знакомые и незнакомые лица — бывший координатор "дед" Игорь, разноглазый нынешний хозяин Владимир, сердитый Ингмар, улыбающаяся Инна, незнакомый — не Славка — мальчишка в куцей цигейковой шубейке, визгливая горничная из гостиницы… После бородатого испуганного дядьки сон резко свернул в сторону и сделался мучительно приятным. Под лапами опять хрустел свежий снежок, и морозец поддавал, но приятный морозец, бодрящий и охлаждающий разгоряченные бока. Над головой очень низко висела объеденная луна, роняла на снег холодные блики, и очень же низко ухал филин… Или что там обычно ухает?.. пахло близкой дичью…

В общем, опять снилась охота. Теперь уже снилась слабо, так, вполсилы. Сейчас Антон знал, что сон чужой и знание это вытолкнуло его из самозабвенного переживания чужого опыта, оставило сторонним наблюдателем, сгубило сопричастность на корню. И сделалось тоскливо.

Видать, оттого что кому-то так хорошо, а Антону…

Антону морально прямо во сне сделалось так плохо, что аж тошно. Какие-то волки, какие-то Координаторы, какие-то трупы… Луна. Чужая. И чужая охота.

Антон выдрался из сна, как из болота, с остервенением растирая глаза кулаками. Тоска никуда не исчезла, а только сделалась нестерпимой. Антон натянул рубашку, пригладил встрепанные волосы, поморщился — холодный пот между лопатками тут же прилепил ткань к коже — и пошел на кухню. На кухне всё оказалось кстати — понимающий хозяин Владимир, остатки борща и бутылка водки.

Алина и Андрей.

Барашки в бумажках.

В дверь постучали.

Первый порыв был — ломануть открывать. Потом сам себя одернул — дурак ты, Андрей, и привычки мозгами пользоваться не имеешь. Андрей Шаговский числится в пропавших без вести, рожа в каждом выпуске местных новостишек, дверь наверняка опечатана, отец весь последний месяц такой шорох подымал, что хочешь не хочешь, а… сосед за солью или сотку занять — явно притопать не мог.

Переглянулся с Алиной. У той явственно уже играет кровь, вот-вот на лапы… Нервы. У всех нервы.

В дверь постучали вторично, уже с явным раздражением. Прислушался к себе и ну никакой опасности не почувствовал. Хотя, нужно сказать, чутье на опасность и в прошлые разы явно сбоило, но ведь было же когда-то, было!

Стянув с полки защитный амулет, сжал в кулаке. Кошке кивнул:

— Сиди пока. Поглядим…

На всякий случай прищелкнул заново поднятый над квартирой барьер — но и тот ничего опасного в стуке не видел.

За дверью обнаружилась тётка средних лет, грузная и неопределенная. Из-под низко надвинутой вязаной шапочки торчат неопрятные обесцвеченные прядки. и фирменный значок "Почта России" на груди. Тётка тяжко поглядела на Андрея и вздохнула, как если бы он являлся виновником всех её, тётки, бед и проблем. Из сумки вытащила небольшую коробку и квитанцию.

— Почта! Квартира шестнадцать? Гляньте, это ваша фамилия?

Андрей отупело кивнул, глянул в теткину бумажку, про себя усмехнулся — работницу почты смутила, как видно, надпись по-французски: " Pour Andrey Chagоvski".

— Шаговский? Моя.

— Тогда паспорт давайте. Посылка из Франции, особо ценная, с доставкой на дом, лично в руки адресату. Я к вам уже две недели хожу, а вы всё дверь не открываете!

— Уезжал я… От кого посылка? — рассеянно поинтересовался Андрей, роясь на полке с бумагами. Он, конечно, уже догадывался, что это Эсташ, но хотел подтвердить подозрения. И еще терялся в догадках — с чего вдруг Эсташ? Он даже писем никогда не писал, не уважает. Только телефон. Из комнаты настороженно глянула Алина, но, ничего тревожного не усмотрев, спряталась обратно в комнату.

— Не указано. Ну? Нашли паспорт? Вот тут вот заполняйте! Только разборчиво…

После ухода почтовички выглянул в подъезд. Так и есть, никаких бумажек на двери — если квартира и была опечатана, то официальные полосочки бумаги давно слетели…

Плоская маленькая картонная коробочка посылки, вся заштампованная, разукрашенная непонятными надписями, внушала некое внутреннее предвкушение, детское и праздничное. Почему, Андрей и сам не понял. Принес коробочку в комнату, перво-наперво внимательно оглядел со всех сторон — отправитель действительно не указан. Но это может быть только от Эсташа, больше друзей во Франции нет… И почерк его…Первый штемпель — восьмое ноября. Это значит, еще до похищения… Больше месяца шло, надо же. Вес — двести граммов. Из них сто, похоже, вес коробки и сургуча…

— Что там? — подошла Алина, заглянула через плечо.

— Сейчас узнаем.

Содрал печати, перочинным ножиком взрезал клейкую ленту. Лента поддавалась с трудом, трещала и липла к лезвию. Пахло от коробки зимой, канцелярским клеем и, приятно, свежим сургучом. В коробочке оказался бумажный пакет, завернутый в листок письма убористым почерком. Точно Эсташ. Отложив пакет, жадно побежал взглядом по строчкам. С непривычки французский разбирать было сложновато, особенно этим элегантным стилем с множеством завитушек, и Андрей не был уверен, что всё понял правильно.