Старовский раскоп

Огеньская Александра

Очевидно лишь, что быт татарлар является одной из самых малоизученных тем в сибирском краеведении.

(*) — на момент второго переиздания путеводителя на раскопе "Старовск — 2" был найден шестнадцатый кошак, выполненный в форме броши.

Из путеводителя по Краеведческому музею города Заречца.

Алина и Андрей.

Бронзовые брошки и черные кошки.

Квартирка у Андрея оказалась странная. Неправильная какая-то и несуразная. Каирский музей египтологии на выезде — в обычной провинциальной хрущевке? Кунсткамера — гастроли по Сибири? Понимаете, три комнаты, заурядная крошечная кухня, ванная комната — одно издевательство. Ванна ржавая вся, пришлось долго оттирать, прежде чем рискнуть в ней помыться, кран течет, кафель грязно-белый, советский, местами отошел от неровной стены. Коридоры между комнатами узкие, как в романском замке, словно бы рассчитанные на осаду и длительную оборону. А в комнатах — шкафы со стеклянными дверцами. И за дверцами — целые сокровища.

Впрочем, про сокровища Алина выяснила несколько позже, когда отошла уже от ужаса озарения — могла оказаться убийцей. Но Ёж — Андрей оказался совсем не ежом. А оказался мягким, деликатным и чертовски убедительным… Не помнишь, как убивала?… Ни первого, ни второго не помнишь?… Ну и правильно, чего тебе их помнить, если ты тут ни причем? Ты ж со мной постоянно была или в лесу… В деревне была? Воровала аптечку? Ну, ты же это помнишь? Неужели бы про тех парней забыла?

И Алина соглашалась. Да, помню… Помню почти всё. Даже когда сильно злилась — и то помню… Да… Ты прав, наверное…

Спокойнее стало, и ощутимо спокойнее, только грыз еще червячок сомнений. Однако, пока Андрей ходил мыться и бриться, и приводить себя в порядок, взяла себя в руки. Утерла мокрое лицо, решила, что о проблемах будет думать по мере их поступления и занялась обследованием квартиры. В рабочем кабинете Антона обстановка оказалась даже "роскошной" — потому что в остальных двух комнатах не было ничего кроме ковров, единственной кровати и шкафов с сокровищами. Сокровищами, возможно, только на алинин взгляд, взгляд специалиста, но таких — что дух захватывало.

Приникнув к стеклам, перебегая от одного стеллажа к другому, не могла поверить, что вот это перед ней — частная коллекция. Мысль из разряда "живут же люди!" промелькнула, но до зависти не доросла. Забыв про всё на свете, даже про свое странное, непонятное положение, ощущала себя ребенком, попавшим на карамельный завод. Конечно, много всякой антикварной шелухи — "полудревностей" конца девятнадцатого, начала двадцатого века. Серебряные и оловянные крестики, дешевые сережки фабричной штамповки, бусы из полудрагоценных камней — всё это не редкость, на каком-нибудь Хитром рынке пошерсти — найдешь без труда. Но вот попадались вещицы… Зазудело взять в руки, повертеть, набросать описания, сразу темы для нескольких статеек, а потом, чем черт не шутит — и чего-нибудь посолидней. Если раскидать вещицы по коллекциям…

Вот, например, та подвеска, сантиметров двух в высоту, серебряная, в виде клубка змей — определенно века пятнадцатого или шестнадцатого, да еще ведовская, амулет силы какой-нибудь "черной" знахарки или какого-то "сихерче"… Или статуэтка быка — с ноготок, вырезанная из сердолика — зато с какой достоверностью! Крошечные рожки низко опущены, загривок массивный, копыто зло роет землю — словно бы вот, обернулся камнем от ярости.

— Нравится? Красавец, конечно.

Алина вздрогнула. Андрей, пахнущий пеной для бритья, уже лишившийся своей неопрятной бородки и разом посвежевший — стоял за спиной. Так увлеклась, что не заметила, когда вошёл. Сделалось отчего-то неловко.

— Да… Очень красивый. Это откуда?

— Этот — отсюда. Из Заречца. Месяца три назад перекупил у знакомого вместе со змеиным амулетом и шестью серебряными крестиками. Не самая дорогая безделушка, кстати. В шкафах я самые ценные экземпляры не держу.

Окинув бычка восхищенным взглядом напоследок, жадно поинтересовалась:

— А где держишь? Покажешь?

— Покажу. Тем более, всё равно нужно разбирать вещи, выяснять, может, что пропало… И еще, сдается мне, одна штучка будет тебе крайне интересна… Сейчас поглядим.

Путешествие по карамельному заводу продолжалось.

Сейф тоже оказался неправильный, но чудный. Просто шкафчик, но когда Андрей его открывал — сыпались мелкие голубенькие искорки. Внутри — три полки. Пара идеально гладких черных шаров, дюжина костяных дротиков, еще что-то…

— Это всё хлам, не представляющий никакой исторической или художественной ценности. В основном середина двадцатого века, дротики — тридцатых годов, — небрежно пояснил Андрей. — Но это отлично заряженный хлам… ну, магически заряженный, понимаешь? Высококлассные амулеты.

— Понятно. А можно взять в руки? — черные маслянисто-влажные сферы так и приковывали к себе взгляд. По их гладким бокам шныряли странные тени, гуляли неразъясненные переливы… Не дождавшись разрешения ушедшего с головой в какие-то непонятные манипуляции хозяина коллекции, осторожно извлекла один шар из картонного гнезда. Наощупь сфера оказалась теплая, словно живая, и тяжестью своей легла в ладонь удобно, как если бы под эту ладонь и была выточена. Камня такого — цвета летней ночной черноты — Алина раньше никогда не встречала и даже предположить не могла, из чего сфера выточена. При ближайшем рассмотрении тени и блики никуда не делись, зато обнаружилась полустертая гравировка — арабская, что ли, вязь… Или кириллица? Ровные рядочки слов, только никак не заберешь… Видимо, очень часто сферу сжимали в руках, вот и затерлась. Кириллица всё-таки…. Ижица… аз… Мечущиеся тени очень мешали надпись расшифровать, а расшифровать ее почему-то казалось крайне важной задачей. Тени метались, наливались чернотой, то вдруг белели, мельтешили, от них начинало уже рябить в глазах, Алина хотела возмутиться, пожаловаться Ежу… Андрею…

…Никогда еще ночное небо не было на алининой памяти таким глубоким и таким звездным, даже в археологичках на далеком пятом раскопе за двести километров от города. Словно бы на черный бархат щедрой рукой выплеснули кадку белых сияющих прорех, и те разбежались причудливыми узорами. Лежа на спине, Аля всё изумлялась этим звездам и этой глубине, а под лопатками ровная твердая поверхность истекала ледяным холодом. Бормотали над ухом, раздражая, и Алина никак не могла сообразить, что всё это должно означать — небо, голые лопатки… нет, вся голая!… и бормотание. Аля захотела сесть и оглядеться, но сесть не вышло — непонятная сила пришпилила к поверхности, а бормотание сделалось громче. Вдруг испугавшись, Алина забилась в невидимых путах, замутило, небо закачалось — вскрикнуть опять же не обнаружилось никакой возможности. Всё больше происходящее напоминало кошмар. И волосы поднялись дыбом, когда оказалось — не кошмар, а бормочущий черный вдруг наклонился, обнажая кинжал… И продолжая беззвучно вопить, Алина сообразила — конец, дальше ничего уже не будет, дальше смерть, и беззвучному воплю вдруг завторил другой голос, полновесный, отчаянный, детский… и еще грозный злой рык, и перед глазами всё смешалось в клубок — и тень, и звезды, и еще какие-то лица и морды, и явственным остался только холодно горящий клинок. И голос возвратился…

— Эй, Алина! Ну, тихо! Мы так соседей переполошим. Алиииин! Ну тихо… Спокойно… Вот так, положи шар. Положи. Давай сюда.

Оказалось — сидит на полу. Рядом на корточках присоседился Андрей, держит в руках черный шар, теперь уже не сияющий, а мутный, глухой, без единого намека на тени, и озабочено вглядывается в алинино лицо. С трудом вдохнула застойный воздух комнаты. И почувствовала, что снова жива. Что бы там ни было, наваждение или просто временная дурнота, оно уже прошло.

— Я в норме.