Старше
Шрифт:
— Скотти следующий. Хочешь остаться и посмотреть? — Я небрежно опустил руки на бедра.
Она села прямо и глотнула воды, вытянув ноги перед собой.
— Я останусь. Спасибо.
Ее загорелая кожа блестела в свете флуоресцентных ламп, а белая майка, промокшая от приложенных усилий, облегала ее изгибы. Она была сильной, но еще не достигла желаемого мной уровня. Ее меч был наготове, но постоянно дрожал в ее руке.
Прошло два месяца с начала наших еженедельных занятий, и хотя Галлея тренировалась целеустремленно и решительно, ее уверенность в себе уступала боевому духу. Это было
Но я не сомневался.
Я протянул руку, чтобы помочь ей подняться, и она взяла ее, обхватив пальцами мою большую ладонь, и вскочила на ноги. Волна жара, пронесшаяся по моей руке и ударившая грудь, была в лучшем случае неприятной, и я отказывался признавать, чем она являлась в худшем случае.
Галлея пригладила слипшиеся от пота волосы, обрамлявшие ее лоб, затем устало вздохнула и поплелась к своей спортивной сумке. Я смотрел ей вслед, удивляясь, почему она не была взволнована, не гордилась своей сегодняшней победой. В ее походке не было упругости, в поникших плечах не было уверенности.
— Ты в порядке? — окликнул я ее, пока Скотти делал растяжку рядом со мной на коврике.
— Да, — только и ответила она, повернувшись ко мне спиной.
Со вздохом кивнув, я быстро переключился, снова вошел в свой тренерский режим и отработал со Скотти несколько новых защитных приемов. Прошел час, Галлея наблюдала за нашей тренировкой, сидя со скрещенными ногами у стены с кучей домашних заданий на коленях.
Мы со Скотти вытерлись полотенцами, а потом он направился к Галлее, пока я рылся в сумке в поисках протеинового батончика.
— Ты была великолепна, — сказал Скотти, падая рядом с ней с полотенцем, накинутым на шею.
— Спасибо. — Она послала ему легкую улыбку, разделив внимание между Скотти и своим карандашом, постукивающим по наполовину исписанной странице тетради. — Как долго вы тренируетесь?
— Почти год. Это изменило мою жизнь. — Он посмотрел в мою сторону. — Тренер невероятный. Ты должна продолжать заниматься как можно дольше.
— Ты выглядишь таким уверенным.
— Потребовалось время, чтобы достигнуть этого. Ты должна действительно этого хотеть. Поверить в себя. Ты не можешь подделать это, понимаешь?
Она рассеянно кивнула и посмотрела на меня, пока я наблюдал за ней с расстояния в несколько футов.
Я прочистил горло.
— Я провожу тебя домой, — сказала я Галлее, перекинув ремень сумки через плечо. Моя студия находилась всего в миле от дома Уит и Тары, и был мягкий ноябрьский вечер. Идеальный для прогулок.
Она грызла ластик на конце карандаша.
— Ты не обязан. Я все еще разбираюсь с тезисами.
— Я подожду.
Скотти попрощался и выскользнул из студии, оставив Галлею уткнувшейся носом в тетрадь. Я прикусил щеку, а потом приблизился и опустился рядом с ней у стены. Она напряглась от моей близости и крепче сжала карандаш, уставившись в почерканный грифелем абзац.
— Как дела? — Спросил я, кивнув на тетрадь с заданиями, лежащую у нее на коленях.
Уставившись на свои записи, она сжала губы, как будто хотела сказать, что, очевидно, это было отстойно.
— Повторять выпускной год — это так весело.
Я прислонился головой к стене и повернулся к ней.
— Это того стоит. Ты усердно работаешь. Ты сосредоточена.
— Я в отчаянии. — Она поморщилась. — Если я не сдам экзамен в этом году, я не знаю, что буду делать. Это унизительно.
— Это не так. Никто не имеет права осуждать тебя, пока не побывает на твоем месте.
Вздохнув, она захлопнула тетрадь и повернулась, чтобы встретиться с моим взглядом.
— Тебе когда-нибудь было трудно в школе?
— Да, — признался я. — Я так и не окончил школу. Уитни забеременела в конце выпускного года, и я бросил учебу, сдав GED14.
— Правда?
— Да. — Я изучал ее, пока в моей голове мелькали похороненные воспоминания о тех трудных годах. — Мой отец умер от рака печени, когда мне было тринадцать, а мама погибла четыре года спустя в аварии на мотоцикле со своим парнем. Это меня подкосило. Я ввязывался в драки, прогуливал школу и не думал, что у меня есть надежда на будущее.
Ее глаза вспыхнули, в них мелькнуло сочувствие.
— Это ужасно. Мне очень жаль.
Я подтянул ноги и оперся локтями на колени, прижавшись к стене.
— У моего брата все было еще хуже. Наркотики, мелкие кражи, даже тюремный срок. Единственное, что уберегло меня от подобной участи, — это рождение дочери. Она заставила меня быстро повзрослеть, дала мне то, ради чего стоит жить. Я хотел стать лучше. Для нее. Ради ее будущего.
Галлея прижала карандаш к подбородку, обдумывая мои слова, ее глаза остекленели.
— Это было легко? Перевернуть свою жизнь?
Я рассмеялся.
— Нет, черт возьми. Это было самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Но оно того стоило. Когда в игру вступает что-то большее, чем ты сам, что-то более значимое, чем твое собственное дерьмо, это отрезвляет тебя, и ты видишь все другими глазами. Как будто буря стихает. Внезапно все препятствия, все легкие пути меркнут по сравнению с ответственностью, которую я взвалил на себя, чтобы быть хорошим отцом. Были неудачи, моменты сомнений, битвы с моими собственными демонами. Но ты обретаешь новую цель, чтобы пройти через все это. — Мы смотрели друг на друга, и я наблюдал, как мириады эмоций отражались на ее лице. — Так что нет, это было нелегко. Но это было необходимо. И в конце концов это превратило меня в человека, которым я должен был стать для нее… что стало ступенькой к тому, кем я должен был стать для себя.
Тихо вдохнув, Галлея прислонилась спиной к стене и опустила подбородок.
— Это вдохновляет. Дает мне надежду.
— Хорошо. Иногда это все, что нам нужно. — Я улыбнулся ей. — Иногда это все, что у нас есть.
Она кивнула, обдумывая все это, позволяя моим словам впитаться в нее.
— Мой отец всегда говорил мне, что я ни на что не годна. — Ее голос надломился, и она закусила нижнюю губу. — Каждый раз, когда у меня что-то не получается, я словно подтверждаю его слова. Как будто он всегда был прав. Второй год в школе, эти дурацкие приступы паники. Даже такие мелочи, как уронить тарелку, забыть о назначенной встрече или облажаться на тренировке.