Старше
Шрифт:
— Моя любимая. — Ее бедра томно покачивались в такт ритму, вареники шипели на сковороде, становясь золотистыми. Затем она повернулась и потянулась ко мне, чтобы взять банку с приправами.
Наши руки соприкоснулись.
Она подняла глаза.
Мое внимание привлекла полоска муки на ее щеке, и инстинкт взял верх: я поднял руку и осторожно смахнул ее большим пальцем.
— У тебя осталось немного муки… — Слова оборвались, когда я стряхнул оставшиеся крупинки с ее кожи.
Она замерла, опустив взгляд
Безрассудное, продолжительное сердцебиение.
Она сглотнула.
А потом сбивчиво пролепетала:
— Тара думает, что Уитни все еще влюблена в тебя.
Я застыл на месте.
Убрал руку от ее лица.
Нахмурился, пока ее слова проникали в меня, одно за другим. Патока, просачивающаяся сквозь тонкие, как волос, трещины.
— Что ты имеешь в виду?
Галлея опустила глаза на стойку, прежде чем снова посмотреть на меня остекленевшим взглядом. Она слегка покачала головой, как будто не была уверена, почему она это сказала.
— Папа! — крикнула Тара из столовой. — Иди, познакомься с Джошем. Мое смущение наготове, и я знаю, что ты не сможешь устоять.
Я тяжело вздохнул и провел ладонью по затылку, а Галлея вернулась к плите. Вареники жарились на сковороде. Шипели, потрескивали. Пикантный аромат привел меня в чувство, и я выпрямился, отворачиваясь от стойки.
Почему Тара так подумала?
Остановившись, я оглянулся на Галлею через плечо, изучая ее раскрасневшийся профиль. Ее глаза были прикованы к сковороде, она сжимала лопатку в смертельной хватке.
Мое сердце билось где-то в горле, когда я вошел в столовую и улыбнулся своей дочери, которая держала за руку Джоша.
Уитни подняла взгляд со своего места за столом, ее пальцы сжимали ножку бокала с вином, когда я подошел. Она сделала изящный глоток, ее ногти с рубиновыми ногтями совпадали с цветом вина.
Тара широко улыбнулась и пригласила меня занять место рядом с матерью, на столе горели свечи.
Моя дочь вскинула брови и подмигнула.
Черт.
ГЛАВА 15
Подошвы моих кроссовок стучали по покрытому льдом тротуару, когда я бежала на полной скорости по соседней улице. Дома были освещены так, словно это был переулок Кэнди-Кейн. Разноцветные лампочки сверкали сквозь легкий слой свежевыпавшего снега, и это было как раз то волшебство, в котором я нуждалась.
Я стала бегать за несколько месяцев до того, как начала тренироваться. Даже суровая зима с сильными метелями не смогла подавить мой пыл, наоборот, она только разжигала мой огонь, растапливающий все айсберги и снежные лавины, стоявшие
Еще одна преграда? Отлично, я ее преодолею. Еще одно препятствие, возникшее передо мной? Я перепрыгну через него. Я буду превращать каждую неудачу в ступеньку, пока не стану непобедимой.
Отец ни за что не одержит верх.
Его власть надо мной исчезнет. Его кости рассыпятся под тяжестью моей решимости. Мои синяки станут трофеями, а шрамы — сувенирами.
Историю всегда можно переписать. Моя история до сих пор была не более чем грязным черновиком. Я была главным героем собственной жизни и отказывалась — категорически отказывалась — уступать злодею.
Моя грудь болела, а легкие увеличивались при каждом толчке вперед. Сухожилия в ногах горели, напрягаясь и сжимаясь.
Но мне было все равно. Я продолжала бежать.
Я еще не закончила.
Когда я молниеносно завернула за угол, моя нога поскользнулась на льду. Я бежала слишком быстро, повернула слишком резко, и моя попытка удержаться и предотвратить катастрофическое падение привела к тому, что я оступилась и замахала руками.
Я полетела вперед.
Лицом.
Подбородком на асфальт.
Я вытянула руки перед собой, чтобы смягчить падение, но этого оказалось недостаточно. Гравий и кусочки льда впились в основания моих ладоней, а подбородок ударился о тротуар. Казалось, я скользила целую вечность, пока не остановилась посреди тихой улицы.
Вокруг не было ни души.
Было пять часов рождественского утра. Все, кто еще не спал, скорее всего, собрались вокруг елки в халатах и с кружками кофе, наблюдая, как дети рассматривают подарки.
Боль настигла меня через три секунды.
Моя челюсть болела и пульсировала, а кожа кричала в агонии. На глаза навернулись слезы, но я не позволила им пролиться.
Слишком много слез.
Слишком много соли уже побывало на моих щеках для одной жизни.
Я не собиралась сдаваться.
Пока мое тело пульсировало от боли с головы до ног, я с трудом поднялась с тротуара и осмотрела последствия падения. Кожа на моих руках была ободрана, кровь окрасила снег в красный цвет там, где приземлилось мое лицо.
Это была катастрофа.
Шипя сквозь зубы, я встала на нетвердые ноги и, прихрамывая, прошла два квартала до дома Тары. Я проскользнула через входную дверь, дрожа от боли и холода, и постаралась не шуметь, поскольку все еще спали.
Все, кроме Рида, который сидел в кресле в футболке и пижамных штанах, потому что остался ночевать на диване накануне вечером из-за праздника.
Вот дерьмо.
Я надеялась проскочить мимо него незамеченной, но полная тишина в доме была ужасным сообщником, и его голова дернулась в мою сторону, когда скрипнули половицы.